Стил разместил послание для Микаэля на самом видном месте в своей палате: приклеил скотчем на стену у кровати с разрешения лечащего врача. Он не знал, тут ли Микаэль или же он ушёл… Куда-то. Это грызло, лишало сна и аппетита. Шёпотом, наедине с собой, когда никого точно не было рядом, Картер разговаривал с любимым, не зная, слышит ли тот, но очень на это надеясь. Старательно и планомерно Стил изображал из себя нормального. Лежал с закрытыми глазами ночами, делая вид, что спокойно спит. Ел, заставляя себя, упорно твердя себе, что это все для его Микаэля. Послушно и спокойно общался с врачами, принимал участие в групповых занятиях.

И считал часы до того мгновения, когда обязательные семьдесят два часа истекут. Картер прекрасно понимал, что Самюэль Липш вполне мог за его спиной обратиться в суд, чтобы продлить время лечения. Если бы психиатр заподозрил что-то неладное, решил, что его пациент не искренен и пытается скрыть проблему.

Мысль о том, что он на самом деле Микаэль Арио и просто сошел с ума и придумал вторую личность, своего умершего любовника Картера Стила, несколько раз мелькала в голове. Но Картер не мог позволить себе поверить в неё, это бы означало, что его Микаэль сошел с ума и Стил лишь вредит ему, не рассказав врачу всей правды.

Картеру было странно видеть в зеркале не своё лицо, чистить не свои зубы. Но он со всей трепетностью заботился о любимом теле, чтобы вернуть его возлюбленному в идеальном состоянии. Страннее всего было мыть в душе эти ноги, ровные, сильные и длинные, от которых он в бытность живым терял голову. Сейчас же намыливая и смывая гель для душа, Стил чувствовал возбуждение от прикосновений к самому себе, но в тоже время от ощущения привычных мышц, привычных изгибов под пальцами. Дикое, невероятное ощущение, пугающее и заводящее до предела, до того, что просто моя пах Картер умудрился кончить, лишь пару раз проведя по члену рукой. За это было стыдно, особенно стоило представить, что его Микаэль смотрит, незримо стоя рядом. Стилу казалось, что его возлюбленный осуждает его за подобное, но ничего сделать с этой реакцией он всё же не мог.

К счастью, психиатр купился, и вечером третьих суток Картеру сообщили, что он может идти. Быстро собирая вещи, он чуть не забыл про записку, и бережно положил её на самый верх, а затем закрыл сумку. Сменную одежду и прочие необходимые мелочи для «Микаэля» привёз Джеймс. Стил в очередной раз с тоской подумал, что не смог так много сказать отцу и не ценил его. Джеймс так и был обречён жить до конца жизни не зная, что его сын благодарен ему, что их затянувшаяся размолвка в прошлом. Картер не мог признаться папе, рискуя тем, что тот, заботясь о душевном здоровье любовника сына, передаст эту информацию психиатрам. Тогда лечение затянулось бы не на один месяц, а Стил не был уверен, что души умерших навсегда остаются в этом мире, никуда не уходят, не развеиваются, не перерождаются.

Джеймс Стил стоял у машины и курил, хотя бросил ещё десять лет назад и до самой смерти сына держался. Когда же единственного ребенка не стало, что-то важное сломалось в мужчине, он сам сломался. Его жена, Элизабет, даже слезинки не проронила, узнав о смерти Картера. Лишь пожала плечами и холодно сказала:

— Эти грешники все умирают молодыми от свой болезни, этой, позорной.

Джеймс не смог убедить её, что их сын умер не от СПИДа. Да и хотел ли он? В свое время он полюбил Лиззи, такую худую, хрупкую, высокую, с первого взгляда. Даже то, что она была замужем и у неё уже была дочь, Сесилия, милая крошка двух лет от роду, не стало преградой для чувств мужчины. Набожная Элизабет, дочь священника, делала вид, что не понимает этих чувств, не видит. Она хранила верность мужу, с которым венчалась в костёле и собиралась быть верной, пока смерть их не разлучит. Но у мужа Лиззи были другие планы — на развод он подал, когда Сесилии исполнилось три, и нанял дорогого адвоката, пытаясь получить полную опеку над дочкой.

Так они и сблизились: Элизабет никогда не работала, и своих денег у неё не было, а Джеймс предложил ей помочь и на свои нанял адвоката любимой женщине. Прошло ещё долгих пять лет, прежде чем Лиззи согласилась стать миссис Стил. А через год у них родился сын.

Джеймс винил себя за то, что так много работал и так редко уделял время детям, своему сыну и падчерице. Воспитание детей легло на хрупкие плечи Элизабет, и та старательно воспитывала новых богобоязненных католиков. Сам Стил всегда был агностиком, веря, что там, где-то в недосягаемом мире, есть бог или боги, но людям не по силам познать его или их. Конечно же, чтобы жениться на любимой, он согласился принять католичество, но все эти воскресные службы в церкви воспринимались им скорее как нудная повинность, дающая время подумать о своём, чем как нечто сакральное, важное. А вот дети верили, и по мере их взросления набожность Лиззи всё чаще причиняла им боль. Первые проблемы начались с Сесилией. Девочка превратилась в подростка, интересную девушку, она хотела быть красивой для сверстников-мальчишек. В доме всё чаще начались скандалы между дочерью и матерью. Элизабет орала, что Сели ждут муки ада за её короткие юбки, не разрешала дочке краситься, могла и силой смыть макияж с лица.

Неизвестно, до чего бы это дошло, но в очередной поход в церковь Сесилия познакомилась там с Томом. Этот юноша с первого взгляда понравился Элизабет, и дочь получила немного больше свободы. А в девятнадцать вышла замуж за него.

Сейчас Джеймс даже представить не мог, как болезненно и тяжело было его сыну принять свою ориентацию, но одно знал точно — он был не прав. После скандала Лиззи вышвырнула вещи Картера на улицу: тому было всего семнадцать, но он наотрез отказался ехать в лагерь, где исправляли геев, отстаивая право быть собой. Старший Стил всё ещё любил жену, нежно и предано, он не стал спорить с ней, решив, что материнское сердце само собой растает. Малодушно и трусливо, он поддерживал Картера деньгами, пока тот не встал на ноги. Иногда звонил сыну, но только когда сам был на работе.

Балансируя между женой и сыном, Джеймс трусливо отказался встречаться с Микаэлем при жизни сына и теперь словно пытался загладить свою вину. Заслужить прощение. Отношения с Лиззи рассыпались после похорон сына. Она не простила мужу слёзы, не простила и стремление поддержать Арио. Нет, они жили все так же вдвоём: Лиззи не желала позора от второго развода, — она по-прежнему убирала, готовила, но с Джеймсом больше не разговаривала, а он, наконец, прекратил ходить на мессы, признав вслух, что больше в бога Элизабет не верит. Прекратил молиться перед едой и вновь стал курить, готовя документы для развода.

Только всё это было сделано уже поздно, этим уже ничего нельзя было исправить и лишь Микаэль остался ниточкой к сыну, тем, кто мог и рассказывал Джеймсу о Картере, о том, каким вырос его мальчик, что упрямо садился на велосипед, разбив уже колени в кровь. Арио был вторым человеком в целом ставшем вдруг пустым мире, что любил Картера, кроме самого Джеймса.