Пробуждение принесло французу гораздо больше сожаления, чем радости. Ломота во всём теле, будто его разрезали надвое, и, напротив, полностью растворившаяся боль в плече с таинственным именем его соулмейта красноречиво намекали, что забыть своё падение прошлой ночью, увы, не получится.

Обострившееся после нескольких дней апатии чувство голода услужливо напомнило о завтраке, по обыкновению стоявшему в этот час на столе, но чтобы встать и добраться до него, пришлось изрядно постараться.

Едва трапеза окончилась, в каюту заглянул Консель.

— Их честь уже соизволили проснуться?

— Да, мой друг. Проходи.

Он приблизился, вгляделся в соседнее лицо и отчего-то хлопнул в ладоши.

— Ого! Господин профессор словно помолодел лет на десять: и цвет лица теперь здоровый, блеск в глазах прежний!

— Ты думаешь? Ещё бы внутри всё было так же приятно...

— Определённо, общение с господином Немо пошло Их чести на пользу. Как я и говорил когда-то.

Аронакс вздохнул, решаясь на отчаянное признание.

— Консель, как сегодня самочувствие капитана Немо?

— Осмелюсь сказать, просто превосходное. Подумать только: вчера он ещё был прикован к постели, а нынче утром уже занимается измерениями координат на палубе! Это просто чудо! Но как господину профессору удалось за одну ночь исцелить его?

— Этой ночью, друг мой я опустился, как последний грешник, позволив овладеть собою.

На мгновение повисла тишина. Наконец, проглотив комок в горле, помощник переспросил:

— Я не ослышался? Овладеть?

— К сожалению, да. Я пойму, коли ты обвинишь меня теперь.

— И не подумаю, — взяв себя в руки, он присел рядом и начал загибать пальцы, перечисляя доводы в пользу совести профессора, причём с таким видом, будто речь шла о списке ингридиентов для обеда. — Во-первых, Их честь по-прежнему является моим хозяином, что в корне запрещает его обвинять. Во-вторых, любовная связь соулмейтов одобрена и закреплена небесной волей и провидением свыше, стало быть ничего предосудительного в ней нет. А в-третьих, разве господин профессор сам того не желал? Ведь всё к тому и шло.

— Желал, Консель. Я желал помочь ему и отчаянно желал его самого с недавних пор. Но будь то искренняя симпатия или навеянное связью чувство, оно осталось невзаимным. А если так, то в чём смысл? Поддерживать здоровье физической близостью, чтобы дальше влачить своё существование и ощущать исходящее от него презрение? Я не вынесу этого!

— Интересно, какого бы мнения придерживался Нед на этот счёт. Думаю, он догадывается о ночных похождениях Их чести.

— Догадывается?!

— По крайней мере сегодня, стоило капитану Немо в полном здравии появиться на палубе без господина профессора, как он заподозрил неладное. Кажется, они спорили, но я не расслышал.

Тремя часами ранее

— Не ожидал встретить Вас тут, капитан.

— А, мистер Ленд. Доброго утра.

Канадец подошёл чуть ближе и прищурился.

— Пожалуй, оно неожиданно доброе для человека, который ещё вчера не мог даже встать.

Немо проигнорировал выпад, продолжая сосредоточенно обозревать горизонт в подзорную трубу. Тогда гарпунёр встал напротив и прямо спросил:

— Почему профессор до сих пор не появляется? Вы ведь были с ним прошлой ночью, не так ли?

— Это не касается Вас, мистер Ленд, — холодно ответил тот, не прекращая своего занятия. — Только меня и профессора Аронакса.

— О, разумеется! Когда это Неда Ленда что-либо касалось. Но мне крайне не нравится поворот событий в последнее время: все эти интриги, недомолвки, soul mates — всё это пахнет тухло!

— Повторюсь: это не имеет к Вам отношения. Я более чем уверен, что Вы интересуетесь профессором исключительно как спутником для побега, ибо в одиночку такое дело слишком рисковано, а помощник Аронакса последует только за ним.

Лицо канадца исказилось, он почти прошипел:

— Вам тоже, знаете ли, нечем похвастаться в данном вопросе: Вы видите в нём только полезное дополнение своей лаборатории!

Капитан побледнел от гнева и едва не поддался желанию ударить разошедшегося гарпунёра. В последний момент он отвёл руку, осознавая его неумолимую правоту!

— Отныне и впредь этого больше не случится, мистер Ленд.

Немо не смог бы вспомнить, чем закончилась сцена на палубе, каким образом ему удалось уйти оттуда, не уронив своего достоинства проигрышем в споре. Он помнил лишь, как в беспамятстве шёл по коридорам своего судна, не находя убежища от одолевавших мыслей.

«Неужели этот самоуверенный Ленд прав насчёт профессора? — отчаянно билось в голове. — Неужели в моей картине жизни он действительно занимает место где-то между лабораторными пробирками и гербариями водорослей? Быть может, если бы я воспринимал его как значимого человека, непонимания бы удалось избежать? — он остановился и перевёл дух. — В любом случае, слишком поздно сожалеть о прошлом. Нужно попробовать изменить настоящее, а для того проявить деликатность и уважение… Ох, надеюсь, мягкость не сделает меня слабым».

Внезапно, проходя через библиотеку, Немо остановился. Словно нечто невидимое прочно удержало его внимание в этом месте. Повинуясь внутреннему голосу, он пошёл меж высоких, доверху заставленных томами стеллажей — «культурных сокровищниц», как иногда он мысленно величал их, да ведь и было, чем гордиться! Остановившись по наитию у одного из них, командир протянул руку и с закрытыми глазами, заскользил пальцами по твёрдым корешкам, теснившимся там. Одна из книг, видимо, особенно хорошо легла ему в руку, ибо он осторожно вытащил её, рассматривая, впрочем, без особого интереса.

В юности, как практически любому молодому человеку с природной пылкостью и интересом к жизни, ему случалось увлекаться романтической поэзией. Однако со временем страсть эта прошла, уступив место более насущным занятиям. Перебирая в уме своё прошлое и события, приведшие его на «Наутилус», капитан нахмурился, гадая о том, возможно ли было избежать стольких трагедий и волнений, кабы он остался романтиком навечно? Мысли, описав логическую дугу, плавно возвратились к профессору. Аронакса, конечно, трудно было назвать романтиком, но порою именно он видел окружающих будто изнутри и умел находить способы относиться к ним с должной философией, часто недоступной критическому разуму самого командира судна.

После недолгих размышлений Немо отнёс томик стихов в каюту спящего до сих пор учёного. Хотя и не питал в том никакой цели. Зато при взгляде на расслабившееся в покое лицо своего «вечного гостя» внутри неприятно кольнуло: «Я у него в долгу за прошедшую ночь. Ни за что не согласился бы идти на подобную жертву во имя собственного здоровья, и если бы не он… Право, я до сих пор бы лежал в постели».

At present

— Думаю, господину профессору следует меньше тяготиться сложившимся положением вещей. Понимаю, что сказать легче, чем сделать, но сейчас лучше всего ему будет расслабиться и рассеять тревоги каким-нибудь приятным времяпрепровождением.

— Что ж, — сдался тот, разбирая бумаги на письменном столе, — Работать в подобном смятении я навряд ли смогу, поэтому предпочту науке литературу.

— Подобрать Их чести что-то из библиотеки «Наутилуса»?

— Да, мой друг. Но сегодня меня влечёт исключительно к лирике. Не знаю склонен ли наш командир к подобному чтению и сомневаюсь, что он держит на судне такого рода… А это что? Твоё?

— С позволения господина профессора, я не приносил ничего в его каюту.

— Откуда же тогда здесь взялся сборник стихов?

— Не могу знать… Их честь позволит мне идти?

— Иди мой друг. А вот мне предстоит разрешить очередную загадку.

Вздохнув от надоевшей неопределённости, Аронакс открыл книгу на случайной странице и углубился в чтение.

Вероятно, прошло много времени, ибо количество непрочитанных листов сократилось вчетверо, а самого читателя начала одолевать зевота. Ему не было скучно в обществе поэзии, нет, но, согласитесь, всё на свете так или иначе надоедает со временем, вызывая одну только навязчивую усталость.

Твёрдо пообещав себе без промедлений лечь в кровать, профессор было захлопнул книгу, как вдруг обнаружил отдельно вложенную под коркой переплёта страницу, явно из другого сборника — об этом совершенно однозначно говорил цвет бумаги и размер печатного шрифта букв, расходившийся с тем, что был во всём остальном издании. Ошибки возникнуть не могло: листок определённо вложили сюда извне, но с какой целью? Профессор тщательно разгладил края и начал читать, однако едва дойдя до конца, он почти выронил странную бумагу из рук — уж слишком дерзкой ему показалась идея подобного идеала:

Все мы счастья искали в этой жизни упорно.

Мы в борьбе провели череду своих дней.

Опускались; вставали снова на ноги твёрдо,

Где — пришлось уступить, где-то — стали смелей.

Ведь соперников много: завтра прежние други,

Улыбнувшись, дорогу отнимут у Вас.

Их вослед бесполезно корить — все мы люди.

Конкуренция — страшное дело сейчас.

Был момент, когда каждый задумал прерваться.

И осмыслить свой путь: прав ты иль виноват?

Чтобы утром однажды во всём разобраться

И, возможно, сказать: «Моя жизнь — сущий клад!»

Или «Ад»… Ведь судьбою своей недовольных

Завсегда в нашем мире большой перевес.

Кто-то трудится, кто-то, разлегшись фривольно,

Всё ворчит, ожидая от мира чудес.

Кто они, обделённые счастием жизненным,

Потерявшие всё, без надежды вернуть?

Люди сухо вздохнут и махнут с укоризною,

Скажут: «Те, кто неправильно выбрал свой путь».

Но не столь важен путь, сколь души состояние.

Даже если ошиблись, не печальтесь теперь.

Если душу свою не замкнёте в изгнание,

Сбережёте в себе жить и верить желание,

То, поверьте, отыщет Вас Ваше призвание

И подарит судьба много радужных дней.

«Как же получается? — думал про себя Аронакс. — Выходит, счастлив вовсе не тот, кто сумел выбрать в мире возможностей пресловутый „правильный путь“, а тот, кто даже на самой захудалой жизненной тропке может разглядеть своё счастье. Но почему так нелепо? Или, может, это кажется нелепым, только из-за навязанного обществом стремления добиваться высот? Ведь многие люди мечтают стать первоклассными инженерами, учёными, деятелями искусства, но мало кто по своей воле захочет быть простым кочегаром или каменщиком, а между тем, я встречал и несчастливых первых, и довольных жизнью вторых. В чём смысл бесконечной гонки?..»

Однако гораздо занимательней стихотворения были слова, начертанные на оборотной стороне загадочной страницы:

"Приходите сегодня во время вечернего всплытия на палубу.

Думаю, Вы понимаете, какого предмета коснётся наш разговор"

Капитан Немо.