Ло Бинхэ тупо глядел на страницы и никак не мог прийти в себя. Он молча открывал и закрывал рот, словно силясь что-то сказать, но не находя слов. Глаза его округлились, и вместе с удивлением в их кроваво-красном море плескалась ярость.

Какого чëрта?! Он взял со стола бывшего учителя книгу Сунь-цзы "Искусство войны" совершенно случайно, просто поддавшись порыву. Изначально Ло Бинхэ вообще не собирался читать ничего в этом доме. Он пришëл сюда с намерением разгромить его, уничтожив всë, что долгие годы создавалось руками наставника, и показать ему потом во сне весь процесс. А теперь оказывается, что ничего, созданного Шэнь Цинцю или принадлежащего ему, тут нет и разрушать эту хижину будет совершенно не весело.

Ло Бинхэ почувствовал себя обманутым. Он хотел выдумать для наставника такие мучения, которых тот даже представить себе не может: только так Шэнь Цинцю смог бы отплатить ему за все страдания на Цинцзин и после, уже в Бесконечной Бездне, куда он попал по его милости. Однако и здесь бывший наставник переиграл его, неизвестно как угадав намерения ученика. Неужели Ло Бинхэ настолько предсказуем? Или они с Шэнь Цинцю просто стали настолько похожи, что даже ход их мыслей сделался совершенно одинаков?

Ло Бинхэ не нравился такой исход. Ему никогда не хотелось стать копией своего учителя – таким же холодным, жестоким и бесчувственным человеком. Он желал творить добро, и единственным, для кого были приготовлены все ужасы пыток и темниц, которые он только мог себе представить, оставался исключительно Шэнь Цинцю, несомненно, заслуживший всё это. Полудемон выжил в проклятом аду, куда его скинул наставник, лишь благодаря желанию отомстить, и потратил невероятное количество времени, придумывая всё новые и новые способы воплощения своей мечты. Но что же теперь?.. Он должен всё придумывать по-новой, ведь теперь оказалось, что тем, на что хватило его воображения, учителя уже не удивишь.

От этой мысли Ло Бинхэ перекосило. Недовольно поджав губы, он снова покосился на записки в своих руках – и тут его осенила гениальная во всех смыслах идея. Наставник весьма умело сопротивлялся попыткам Ло Бинхэ проникнуть во все его сны и воспоминания; этот закрытый от всего мира человек годами возводил вокруг своего разума такие стены, сквозь которые не проникнуть даже самому искусному мастеру манипуляций с душой, но, может быть, в своём дневнике он будет более откровенен? Если так, тогда Ло Бинхэ найдёт тысячи тысяч способов мучить своего горе-учителя кошмарами прошлого, несбывшимися надеждами и горькими разочарованиями, а при должной удаче выловит там ещё что-нибудь, чем можно очернить и без того изрядно подмоченную (точнее, утопленную) репутацию Шэнь Цинцю…

Да, пожалуй, это будет даже веселее. Ло Бинхэ спрятал дневник в рукав и со счастливой улыбкой вышел из бамбуковой хижины к ожидавшим его демоническим подчинённым.

– Я передумал. Не нужно ничего разрушать. Возможно, это место ещё пригодится мне целым.

***

Много позже, уже сидя в своих покоях, Ло Бинхэ вертел в руках «Искусство войны», скрывавшее под мягкой обложкой жизнь и думы его наставника. Он никак не мог решиться продолжить чтение, хотя сам не знал, почему. Ему ведь не страшно было увидеть все мерзкие тайны этого человека: вряд ли на свете есть что-нибудь страшнее Бесконечной Бездны. Понять наставника он тоже не желал – не в те руки попала книжка, считал Ло Бинхэ, на понимание Шэнь Цинцю мог бы рассчитывать, плачась только тем, кто не успел претерпеть от него издевательств и оскорблений. А Ло Бинхэ теперь не обмануть. Он и так знает об учителе слишком много.

Полудемон вновь рассеянно открыл записки – и пролистал их до конца, словно вдруг испугавшись, что они оборвутся посередине. Однако Шэнь Цинцю вёл свой дневник до последнего мгновения свободы, и, кажется, слов у него было даже больше, нежели бумаги, потому что чем дальше, тем ближе строчки теснились друг к другу и тем мельче становились иероглифы.

Ло Бинхэ не стал вглядываться в текст. Всему своё время. Он ещё успеет узнать главные сожаления бывшего наставника и его главный позор. Пытки, пожалуй, он тоже прибережёт до тех времён, когда дочитает дневник. Всё-таки отрывать человеку ноги и руки, пересказывая ему содержание его самых постыдных тайн, гораздо интереснее, чем делать это просто так или под озвучивание общеизвестных вещей.

Ло Бинхэ рассмеялся, представив, какое у Шэнь Цинцю будет обалдевшее выражение лица. Делать наставнику крайне неприятные сюрпризы оказалось весьма увлекательно. Он велел доверенному слуге передать тюремщикам приказ оставить Шэнь Цинцю в одиночестве и никого к нему не впускать без личного разрешения Ло Бинхэ. Само собой разумелось, что все нынешние угодники нового повелителя демонов вскоре бросятся в темницу пытать наставника от его имени – но для этого пока рано. Пусть расслабится, тем слаще будет месть. Ло Бинхэ ждал пять долгих лет, так что от пары лишних недель или месяцев не изменится ровно ничего.

***

Лёжа в объятиях Нин Инъин после ночи, полной страстной любви и изысканных весенних удовольствий, Ло Бинхэ совершенно внезапно спросил, как будто кое-что вспомнив:

– Инъин-эр… Когда Шэнь Цинцю вызывал тебя к себе в хижину по вечерам… что он делал с тобой? – Он не был уверен, задавая этот вопрос, и, хотя он пытался скрыть своё состояние, Нин Инъин явно почувствовала это.

– Почему ты вдруг спрашиваешь? – удивлённо спросила она.

– Просто мне не хотелось бы, чтобы между нами были тайны, – принялся оправдываться Ло Бинхэ. – Я хочу понять тебя, хочу знать обо всём, что с тобой происходило. Но если ты не готова об этом рассказывать, я пойму.

Это было не совсем правдой. На самом деле Ло Бинхэ вдруг вспомнил эти строки: «та, что была мне как дочь...», и понял, что не уснёт, пока не узнает правду. Ему стало невероятно любопытно, правдивы ли были все те слухи, в которых говорилось, что Шэнь Цинцю домогается своей ученицы – ведь, если подумать, он никогда не видел, чтобы шицзе боялась наставника или дурно отзывалась о нём. Напротив, она до последнего верила, что у Шэнь Цинцю должно быть сердце, и отвернулась от этого человека лишь узнав, что в действительности произошло между ним и Ло Бинхэ пять лет назад. Странно для жертвы извращённых приставаний, конечно – но что, если это всё лишь следствие её наивности? (Ло Бинхэ даже в глубине души не решался признаться себе, что ему было бы весьма неловко узнать, что как минимум одно из его обвинений против учителя несправедливо, хотя даже в этом случае отзывать он его не будет.)

– Ох, А-Ло… – Нин Инъин тяжело вздохнула. – Нечего тут рассказывать. Я просто читала ему вслух.

Что?! Её слова оказались невероятным потрясением для Ло Бинхэ. Случилось то, чего он больше всего боялся: одно из его предубеждений относительно Шэнь Цинцю во мгновение ока рассыпалось в прах, и одним козырем в его рукаве совершенно внезапно стало меньше. Однако он ещё продолжал цепляться за желаемое.

– Ты уверена?.. – Глупый вопрос, Ло Бинхэ понял это сразу. – То есть, я хотел спросить… Это всё? Он больше ничего с тобой не делал? Ничего тебе не говорил такого?

– Вовсе нет. Это были, пожалуй, самые невинные посиделки в моей жизни. – Нин Инъин мечтательно улыбнулась. В своих мыслях она, очевидно, вновь была в бамбуковой хижине поздно вечером, после заката. – Знаешь, А-Ло, сначала я читала то, что выберет наставник, но потом он доверился моему вкусу и позволял выбрать новую книгу на вечер. Это была моя гордость. Я обычно читала ему стихи, и, знаешь, он всегда их любил. Многие я потом выучила, потому что, если каждый день видишь одни и те же строки, они оседают в голове. И сейчас могу прочесть что-нибудь наизусть, если хочешь.

– И это всё? – Ло Бинхэ не мог ей поверить. Нин Инъин поняла это и, обворожительно улыбнувшись, ответила:

– Ну, не совсем всё… Пока я читала, он сидел у открытого окна и неотрывно глядел куда-то вдаль, а потом засыпал под звук моего голоса. В детстве, ты не поверишь, я обижалась: думала, ему скучно меня слушать; но спустя несколько лет поняла, что на самом деле его просто успокаивал звук моего голоса. Знаешь, он так крепко засыпал… Когда я накрывала его одеялом и закрывала ставни, а потом уходила, погасив масляные светильники, он совсем никак не реагировал: продолжал всё так же посапывать, как младенец. Вид у него был такой забавный…

Она ушла в воспоминания о прошлом, а Ло Бинхэ никак не мог переварить услышанное. Его представления о Шэнь Цинцю как о старом мерзавце и низком развратнике несколько пошатнулись, и теперь он боялся, что они рухнут подобно соломенной лачуге бедняка во время землетрясения. Что, если в дневнике найдётся ещё одно опровержение каких-либо слухов о наставнике? Что, если наставник был добр со всеми, кроме самого Ло Бинхэ? Вкус от мести за личные обиды совершенно не тот, что от наказания общеизвестного злодея. Первое вполне себе сладко, но второе слаще втройне.

Однако кое-что не сходилось… Ло Бинхэ успел поймать мысль прежде, чем она ускользнула от его измученного сознания.

– Но почему же ты ни разу не выступила в его оправдание? Я знаю, что сейчас ты не врёшь, и всё-таки не могу понять.

Нин Инъин резко погрустнела.

– О, я хотела бы защитить его хотя бы от этого обвинения… Только вот наставник запретил. Сначала я даже не знала обо всех этих слухах: наверное, никто не решался говорить об этом прямо, когда он был ещё в силе, или просто жалели меня и думали, что мне стыдно. Но, когда ты вернулся и вынес эти слухи на обсуждение перед всем миром, я сказала наставнику, что буду защищать его и правду… – Она всхлипнула, вспомнив об одной из своих самых больших печалей, но быстро взяла себя в руки и продолжала уже почти спокойно. – Так вот, когда это случилось, он принялся кричать на меня и даже поднял на меня руку – единственный раз в жизни! Глупая девчонка, сказал он, ты не видишь, что моя репутация уже разрушена, и твои слова ничего не изменят? Одним слухом больше, одним меньше – какая теперь разница? Никто не поверит, даже если ты сама отзовёшь обвинение, сказал он мне. Этим людям гораздо удобнее будет решить, что ты испугалась позора или я тебе угрожал, чем признать мою невиновность хоть в чём-то, так что имей смелость признать их правду, так он сказал. Когда я попыталась возразить, он вспылил и отвесил мне знатную затрещину, и знаешь, что я сделала тогда?.. – Нин Инъин горько усмехнулась. – Я обиделась. Как будто мне всего двенадцать лет!.. Я ушла к тебе, подумав: «Да иди ты в Бездну, Шэнь Цинцю! Даже не проси о моей защите, когда беда постучит в твою дверь!» Но он ни о чём не стал просить. Ему не нужна была моя защита. Этот человек всегда, сколько я могу помнить, защищал меня; он научил меня всему, что я умею и знаю, – а я вот так вот отплатила ему… Теперь я мучаюсь чувством вины и не знаю, можно ли исправить хоть что-то. Тем более, что я помню, как ужасно он обошёлся с тобой, и меня это тоже ранит.

Когда она закончила свой унылый и безнадёжный рассказ, предрассветные покои погрузились в тягостное молчание. Голова Ло Бинхэ была совершенно пуста, и в ней набатом звучали последние фразы Нин Инъин, её горечь и её потаённое несчастье.

Они полежали в молчании ещё некоторое время, и их горячую кожу неприятно холодил утренний воздух. Проницательная Нин Инъин спросила:

– Так почему ты всё-таки завёл этот разговор?

И тогда Ло Бинхэ решил, что больше не может скрывать от неё свои находки и свои мысли.