Язык Хенджина во рту был для него в новинку. И не только это. Блондин сразу взял инициативу на себя, наваливаясь сверху на Джи. Щеки горели, зубы оттягивали нижнюю губу, язык вылизывал чувствительную кожу. Температура в комнате была близка к пику августовского пекла. Хенджин играл с ним – его идеальные губы растягивались в дьявольской ухмылке. В глазах бурлило нечто темное, сами лавкрафтовские чудовища взирали на него глазами Хенджина. Его пальцы были буквально везде: скользили по щекам, оглаживали шею, задирали футболку. От Хенджина пахло колой и возбуждением. Этому невозможно было сопротивляться. Не хотелось сопротивляться. «Крысиные бега» кончились, человеческое терпение тоже, и на фоне молчания телевизора и сонного тявкания Леона раздавались неприличные чмокающие звуки и судорожные вздохи: Джисон хватал ртом воздух, пока Хенджин выводил узоры на его животе, вместе с тем выцеловывая шею.

– Джинни, – дрожащий голос подводит: ему было неловко, он не знал, куда себя деть, когда Хенджин с шеи перешёл на ушную раковину, вылизывая и покусывая. Джисон чувствовал себя костью, брошенной изголодавшейся собаке. – Джинни, – чуть увереннее повторил Хан, и тот отвлекся от своего собачьего дела.

– Что-то не так? – его и так полные губы от постоянных поцелуев распухли ещё сильнее, в свете экрана блестела слюна. Глаза по-прежнему были покрыты пеленой желания. – Я делаю что-то не так? – его голос находился в какой-то мурчательной тональности, лоб покрылся испариной, светлые пряди падали на глаза. – Хани?

Джисон замер в его объятиях, боясь сказать что-то не то, боясь двинуться лишний раз. Это был его первый поцелуй. И первое... то, что последовало за ним. Ему очень нравилось всё, что Хенджин делал с его телом, как он с ним обращался, но это было таким новым, что он не знал, как реагировать. Они находились в едином космическом пространстве, даже в одной и той же звёздной системе, но давление на планете Хенджина было в несколько раз больше его собственного.

– Я...я...– единственное на что его хватило, а затем неконтролируемым потоком из глаз потекли слезы, и все затуманилось. Он едва различал хлопочущего возле него Хенджина, вкус колы все ещё был на губах. Кажется, ему принесли плед и кружку чего-то теплого. Заботливая рука гладила по плечу.

– Малыш, тебе лучше? – наконец-то выводит его из транса, он реагирует на голос и поворачивает голос в сторону говорящего. – Извини, я не хотел сделать тебе больно, ты в порядке?

– Джинни... Я не знаю, в чём дело... Когда ты начал кусать, мне стало не по себе...– на щеках всё ещё блестели влажные дорожки. Хенджин виновато смотрел на свои руки.

– Мне немного сорвало крышу, когда ты играл с моими волосами... Мне стало очень приятно, что аж в глазах потемнело. Прости, я не контролировал себя, но ты такой сладкий... – парень не решался смотреть ему в глаза.

– Всё в порядке, мне уже лучше. Не знаю, что на меня нашло.

Хенджин поднял взгляд на младшего и провел ладонью по щеке.

– В следующий раз сразу говори, если я перегибаю, – он поцеловал Джисона под правым глазом. – Не позволяй мне делать тебе больно, – коснулся губами слева. – И больше никаких укусов. Обещаю, – сказал он и чмокнул Джисона в нос. Ему и правда полегчало.

Джисон ответил на эту клятву улыбкой и закрепил ее ответным поцелуем в нос.

Так они провалялись до середины ночи под какой-то рандомно выбранный ромком, а потом в обнимку уснули под тем самым пледом. Леон сопел из своего спального местечка.

***

Следующий день в школе начался с того, что на урок физики к 11 "б" влетела учительница Ан (ученики называли её просто Хваса) с длинными черными волосами и нарощенными ногтями и с места в карьер объявила о конкурсе чтецов в следующую пятницу. Боковым зрением Джисон заметил, что руку поднял Феликс и ещё пара творческих ребят, на удивление слева от него взметнулась рука: Минхо тоже хотел поучаствовать. Пусть участвует, может, возьмёт своей неординарностью. Ещё вчера он хотел обсудить с ним поползновения на его территорию, но сегодня это казалось чем-то незначительным. Минхо всегда делал то, что хотел, а сейчас его мысли занимал их вечер с Хенджином: почему он так отреагировал? Что заставило его плакать? Всё было приятно, пока Джин не начал кусаться, но он не делал ему больно, в чем же тогда...

– ... и Хан Джисон!

– Что?! – он даже подскочил на месте.

– Вам нужно исправлять оценку по литературе, – властно заявила женщина, – жду вас всех на первое прослушивание послезавтра в 15:00, выберите себе стихотворение или монолог и никаких отговорок! Вопросы?

– А мы можем готовиться в парах? – встрял Минхо.

– Можно и в парах, на ваш выбор. Ещё вопросы? Значит вопросов нет! – Хваса многозначительно щёлкнула ногтями и, эффектно тряхнув волосами, удалилась из класса, оставив Джисона наедине со своими мыслями, которые хаотично стукались о его черепную коробку и отскакивали от нее. Стукались и отскакивали. Что ещё приподнесет ему этот день?

– Будешь моей Джульеттой? – протянул Минхо и сложил голову ему на плечо.

***

В этот день с Хенджином он больше не пересекался, зато Минхо его пригласил погулять в парке, потому что «вдруг творческое настроение нагрянет, когда мы будем брести под клёнами и меньше всего ждать его»! Непонятно, зачем Минхо потребовался парк и клёны, когда он по жизни пребывал в игривом настроении. В его лёгкие поступал всегда более разреженный воздух, вызывая головокружение, а говорил он, будто надышавшись гелием. Они шли по аллее и шутливо толкались.

– Ты серьезно хочешь разыгрывать двух малолетних влюбленных? Может, выберем что-то поинтереснее? – Джисон пинал разноцветную листву, не глядя на Минхо.

– А разве мы не малолетние влюбленные? – со смехом ответил Минхо, швыряя в младшего щедрую охапку листвы. – Тем более ты видел Ромео из мюзикла? Какой он... – мечтательно протянул Минхо.

– Какой? – заинтересованно отозвался Джисон, – красивый? горячий? мускулистый?

– О-ЧА-РО-ВА-ТЕЛЬ-НЫЙ! – Минхо развел руки в разные стороны, – и жопа у него ничего!

Так они и гуляли обсуждая героев мюзиклов, книг и фильмов, пока солнце окончательно с ними не попрощалось и не ушло в закат.

– Я должен проводить мою Джульетту до двери, – начал каким-то театральным голосом Минхо, – и убедиться, что с моею нареченной все в порядке, – они уже подходили к дому Джисона.

– Не начинай даже! Мы ещё не выбрали, кого будем играть, – со смехом отнекивался Джисон. – Может, я вообще выберу монолог Чацкого! «А судьи кто? За древностию лет...» – начал декламировать он, опираясь на лестничные перила. Они только зашли в подъезд, где пахло сигаретным дымом, и направлялись к квартире Джисона.

– Да какой тебе Чацкий! Будешь Молчалиным, ты такой же вечно немногословный, – поддел его старший, падая на подоконник и жестом приглашая Джисона.

– Ах так? Кто Молчалин – так это ты! – Сел младший рядом. – Болтаешь много, а по делу от тебя ни слова не дождешься!

– По какому такому делу?

– Сам знаешь!

– Не знаю, – состряпал удивленную мордашку Минхо, – совсем не понимаю, о чем ты.

С ним всегда было трудно: никогда не поймёшь, придуривается он или правда глупый.

– Что было вчера на уроке? – Минхо лишь строил ему глазки. – Мы сидели, и ты гладил меня по ноге. К этому у меня предъяв нет, я привык. Но что было потом, не хочешь объяснить? Мне кажется, это уже за гранью, – Хан смотрел прямо ему в глаза, Ли тоже не отводил взгляд, и через долю секунды что-то в нем треснуло – нелепое выражение лица испарилось, на Джисона смотрел слишком серьезный Минхо, такого он ещё не видел.

– Сони, мне тяжело в этом признаться... – вот сейчас он должен выдать какую-то шутку наподобие «у меня профессер Квирелл на затылке» или что-то про «порох в пороховницах и ягоды в ягодицах», – но даже тень улыбки не трогает сосредоточенное лицо старшего, он продолжает глядеть прямо в глаза Джисона. – Сони, извини, если я звучу слишком драматично, но ты мне с детства очень нравишься. Безумно.

И целует его.