Очередной день, когда Кируми была не без дела. А кто-то вообще помнил, когда она была без дела? Такого никогда не было.

   Девушка возилась на кухне и мыла посуду после завтрака. Почти все разошлись, и с ней оставался только Корекиё, который, хоть и пришёл раньше всех, остался до конца.

   На её руках вместо обычных чёрных перчаток с кольцами на тыльной стороне были резиновые перчатки, и с засученными рукавами она вспенивала губку. Корекиё приносил ей неубранную остальными посуду и ставил на свободное место, но чтобы при этом не мешаться.

   Губка в руках Кируми заставляла скрипеть, будто бы петь, керамику всё громче — тарелки и чашки становились чистыми.

   Однако зоркий взгляд девушки попал на одну из чашек, в которой плавали остатки зелёного чая. Край этой чашки был испачкан чем-то непонятным.

   — Хм?

   Это было уже не в первый раз. Постоянно пачкалась именно эта чашка, но обычно она была чистой. Видимо, кто-то не успел её помыть.

   На краю красовались яркие алые разводы. Кируми провела пальцем, поднесла поближе чашку, чтобы лучше рассмотреть.

   «Помада?» — спросила себя она.

   Безусловно, фольклорист заметил этот любопытствующий взгляд. Его присутствие породило в голове горничной один план.

   — О, вы здесь, Шингуджи-сан! Мне нужна ваша помощь.

   — В чём же?

   — Видите? — она показала след от помады. — Мне нужно найти ту, кто оставила этот след. Поможете?

   — А вам зачем, Тоджо-сан? Я для науки.

   Помявшись, Кируми ответила:

   — Вообще, хотелось бы это обсудить с девочкой, чтобы она хотя бы сменила помаду—

   — На деле — чтобы удовлетворить собственный интерес? — юноша встал сзади слева от неё.

   — Пожалуй, что и так, — усмехнулась девушка.

   Они оба очень вдумчиво изучили чашку несколько раз.

   — Это определённо помада, — констатировала горничная. — Это не кровь, нет. Возможно, это могла бы быть чашка Чабаширы-сан… Или Широгане-сан, для косплея помада — вещь важная.

   — Интересный ход мыслей, — певуче заметил фольклорист.

   Немного помолчав, он шепнул ей на ушко:

   — Я знаю, кто оставил след от помады здесь. Хотите, я напишу вам имя этого человека, Тоджо-сан?

   — Да, — Кируми взглянула в глаза Корекиё. Он ухмылялся сквозь свою маску, сверкая коварными глазами.

   — Но я помогу вам не за просто так.

   — Может, я могу вам с чем-то помочь в библиотеке, Шингуджи-сан?

   — Нет, но одну маленькую услугу вы можете оказать. Не задавайте тому человеку лишних вопросов и не возмущайтесь, ладно? И… Можете закрыть глаза, пока я пишу?

   — Конечно, — настороженно согласилась она и закрыла глаза.

   Корекиё достал небольшой блокнот из кармана пиджака, ручку и записал чьё-то имя в блокнот. Но потом ему пришла мысль.

   Внезапно — юноша снял маску, обнажив свои накрашенные губы, сделал шаг и поцеловал девушку прямо в её губы. Нежно, осторожно, с необъяснимым трепетом.

   Горничная в шоке открыла глаза. Из-за этого фольклорист в миг отстранился и одним движением вернул маску на место.

   — Ч-что это было?!

   — Я же просил вас: не возмущайтесь, Тоджо-сан, — Корекиё вырвал страницу из блокнота и протянул записку. — Как и обещал. А теперь — мне пора идти!

   Он поспешно ретировался. Длинный силуэт исчез с кухни, оставив девушку в недоумении и шоке.

   Она посмотрела в след, ещё не понимая, что произошло.

Кируми открыла записку: «Взгляните в зеркало, и вы всё поймёте,» — гласила она.

   Вместо зеркала она взяла металлический поднос и посмотрела в его отражение: её губы были так же помечены этой алой меткой, как и чашка.

   — Шингуджи-сан?.. — озадаченно спросила Кируми, говоря куда-то в пустоту и притронувшись к губам, испытавшим столь внезапный поцелуй.