Ржавые рельсы американских горок. Застывшая в немоте карусель. Скрипящие качели и кабинки аттракциона.

   Кто бы мог подумать, что романтика заброшенных парков привлечёт их двоих, столь утончённых в своём вкусе?

   Пока золотистые глаза изучают чёртово колесо, Кируми смотрит в небо.

   Ярко-апельсиновое с алым диском, будто сошедшего с японского флага, оно скоро скроется за глубокой чёрной, сияющей изнутри синим, кучево-грозовой пеленой.

   — К-Киё, — девушка, подтянув массивную чёрную куртку к плечу, зовёт его. — Мне кажется, сейчас дождь пойдёт.

   Он не слушает.

   — Киё!

   Кируми кидается с места и хватает его за рукав белой, просторной рубашки, чуть ли не падая.

   — Ай! — и её тут же подхватывает Корекиё, держа за локти.

   — Ты бы поаккуратнее, а то снова расшибёшь колени, — с фирменным смешком упрекает фольклорист. — Что стряслось?

   — Тучи…

   Стоит только взглянуть на небо, которое уже полностью затянулось иссиня-чёрной пеленой, как тут, через всё небо, пробегает белая стрела, за ней тут же — оглушительный гул.    Тоджо хватается за уши.

   — Оу, — вздыхает Шингуджи, — мы в центре грозы.

   И из свинцовых туч вырывается вода.

   Ливень льёт так, будто кто-то сверху, огромный, решил опустошить ведро с водой сразу.

   — Бежим! — Кируми хватает Корекиё за руку и пытается рвануть до ближайшего укрытия, но, не сумев даже с места сдвинуть, сама улетает под крышу возле билетной кассы.

   — Ш-Шингуджи?!

   А он открытым ртом ловит дождевую влагу и следит за незаметными движениями в облаках.    Капли бегут по его бледным лбу, скулам, носу. Густые чёрные волосы тяжелеют от воды. Мокнет насквозь и белая рубашка на голо тело, которая плотно прилипает к худощавому туловищу.

   — Дуй сюда!

   Но он не слушает. Его уши забиты мелодией ливня, симфонией дождевых ручейков и ритмом небесных барабанов.

   Корекиё разводит руки, пытаясь обнять небо.

   — Ки-ки-ки-хь-хь-х-х-х… То-о-оджо-сан!

   Кируми в недоумении пытается прочесть его мысли.

   — Иди сюда! Попробуй!

   Изящная нога в чёрных берцах и зеленоватых чулках нерешительно выступает из укрытия.

   Горничная снимает куртку и поднимает её над головой.

   Вдох.

   Выдох.

   Бегом!

   Стопы скачут по лужам, юбка нежно-зелёного платья громко шуршит в руках.

   С испуганным визгом Кируми добегает до Корекиё.

   — Сними куртку, Тоджо-сан!

   В его голосе слышится гипнотизирующая эйфория. Она слушается его.

   Вот чёрт. Укладка безнадёжно испорчена.

   А он стоит и жмурится, как сытый кот. Костлявые пальцы портят мокрый пробор, зачёсывая волосы назад.

   — Как тебе?

   Девушка укрывает плечи курткой.

   Зелёные глаза смотрят в небо.

   Потоки дождя стекают по их телам. Всё лицо в воде. Асфальт пахнет сырой пылью!

   Белые молнии режут чёрное небо.

   Тоджо забирает чёлку за ухо. Она смеётся:

   — Кажется, я тебя понимаю.

   Они оба стоят и жмурятся, чтобы дать себе проникнуться стихией.

   Но вот, ливень слабеет, и идёт более слабый дождик. Равномерный стук по листьям и ржавому железу умиротворяет слух.

   — Как тебе? — Корекиё в эйфории. — Разве это не прекрасно?

   Она громко смеётся.

   — Прекрасно, да!

   И всё же, помолчав, дополняет:

   — Но предлагаю вернуться домой.

   — Хорошо!