Корекиё никогда бы не подумал, что с Кируми всё до этого дойдёт.    Оказаться в уединении, в окружении ароматических свечей и благовоний, со светом только от ночника — да, атмосфера клишированно интимная, но бывший фольклорист беспокоится не от этого.

   Он сомневается, что Кируми поймёт.

   Он любит своё тело. Алебастрово-белое, изящное, с гладкой кожей без единого волоска. И длинные густые волосы…

   Он чувствует себя идеальной репрезентацией покойной сестры — настолько Корекиё на неё похож… если бы не небольшая родинка на левой ключице, которая досталась от отца.

   Боже, как он терпеть её не может!

   Корекиё много раз пытался её вывести, даже подкопить денег на операцию, но ценные бумаги будто становились ценной жидкостью и вытекали сквозь пальцы.

   Он начал носить закрытую одежду, не давая и намёка на существование красиво выпирающих ключиц.

   — Что-то не так? — бывшая горничная берёт его за плечи и немного трясёт. — Киё, ты в порядке?

   Бывший фольклорист долго молчит, будто пленный партизан. Нет, сколько она ни будет пытать, он не расколется.

   — Шингуджи-сан… — Наконец, она выдыхает и отпускает его плечи. — Давай я…

   Кируми медленно снимает свою блузу с крупным цветочным принтом и обнажает… покрытое родинками тело.

   Одна под грудью, две на шее, три на ключице, одна над пупком…

   Они хаотичны, и их много.

   Коричневатые аккуратные точки, поставленные кистью худодницей-природой.

   Она улыбается.

   — Я сама не верю, что у нас до этого дошло, если честно…

   Но Шингуджи интересует не это: желтовато-зелёные глаза скачут от родинки к родинке, пытаясь запомнить каждую.

   Невероятно.

   На Кируми они выглядят, как изюм во вкусной булке, — прекрасно.

   Родинки дают ей только шарм.

   Корекиё опускает глаза и приобнимает себя за ребро и плечо, со лба течёт холодный пот. Нет, это на ней родинки так восхитительны, не на нём.

   — Тебе помочь, милый? —    Кируми бережно берёт ворот льняной рубашки.

   — Я сам…

   Да, настало время опозориться.    Пальцы скользят по пуговицам.

   Пальцы расстёгивают рубашку и спускают её вниз по рукам, затем удаляя с тела полностью.

   Теперь перед Кируми предстаёт всё тот же Киё, но с обнажённым торсом. Он всё так же зажат, а рука лежит на левой ключице.

   — Всё в порядке, — она успокаивает с такой нежностью в голосе…

   Она же… Не осудит, верно?

   Тонкая кисть обнажает злополучную родинку. Шингуджи весь дрожит, а мурашки как назло устраивают челночный бег по его телу.

   Но Кируми… улыбается?!

   Неужто злорадствует?..

   Она хихикает, но тут же, цепко подхватив кисть, целует в эту родинку.

   Что она, чёрт возьми, себе позволяет?!

   — Шингуджи-сан, ты не должен был стесняться её! На твоём теле она выглядит прекрасно!

   Издевается? Но Корекиё хорошо знает эмоции людей — нет, Кируми не издевается.

   Наоборот, она будто… счастлива?

   — Эта родинка подчёркивает твою ключицу…

   Она оставляет легчайшие, словно птичье молоко, поцелуи, а он млеет от них.

   Почему? Почему она настолько прекрасна? Чем он её заслужил?

   Это не просто его бывшая одноклассница, Совершенная Горничная — это горний ангел, нежнейшая богиня, жительница великих и недостижимых Небес!

   Он незаметно вытирает скопившуюся в глазах влагу, а она изящными ручками берёт его лицо.

   — Ты прекрасен, — говорит Кируми, — Корекиё Шингуджи. Ты так же прекрасен, как и все люди, которых ты считаешь прекрасными. Без всех изъянов ты — это уже совсем не ты. Понимаешь? Я это даже изъяном назвать не могу.

   Он крепко обнимает её. Прижимает так близко к себе. Гладит её растрёпанные на затылке серебристые, слегка зелёные волосы.

   — К-Киё?!

   — Я люблю тебя, — и Корекиё оставляет нежный поцелуй в ушную раковину. — Я безумно люблю тебя.

   С нежной усмешкой она отвечает ему:

   — И я люблю тебя.