Раны были слишком серьёзными. Она вряд ли бы оправилась, как бы лучшие врачи страны не пытались спасти девушку.
Но она продолжала улыбаться. Только так она не могла дать Корекиё расстроиться окончательно.
Смерть приближалась лёгкими, летящими шагами.
В палате было так тихо.
В палате было так спокойно.
Лишь нежный голос говорил что-то в жарком бреду.
Девушка улыбалась, о чём-то ласково говоря и рассуждая. Она лежала на кушетке, с трудом жестикулируя, как она привыкла.
Она должна была сегодня уйти.
— Ты же не оставишь меня здесь одну?
Глаза её были едва открыты, а на внешних уголках, словно небольшие виноградинки, созревали слёзы.
— Никогда.
И Шингуджи положил свою руку на её. В его улыбке скрывалась потаённая боль.
Он не хотел отпускать её.
Раны были слишком серьёзными. Она вряд ли бы оправилась, как бы лучшие врачи страны не пытались спасти девушку.
Но она продолжала улыбаться.
Только так она могла не дать Корекиё расстроиться окончательно.
Смерть приближалась лёгкими, летящими шагами.
— Обещай, что ты не будешь плакать, Корекиё.
— Я… Я не могу тебе этого пообещать. Прости. Мне жаль.
Фольклорист бережно взял холодеющую руку девушки и приложил её к своей горячей щеке.
Последняя слабая улыбка.
Последний ласковый взгляд.
Она уходила.
Покидала его.
Оставляла его.
Глаза девушки закрылись. Грудь перестала подниматься.
Золотистые глаза ещё долго смотрели на мертвенно бледное лицо.
Его слёзы смачивали холодную ладонь уснувшей девушки. Тонкими пальцами он поправляет серебристо-зелёную чёлку, обнажая прекрасное лицо.
Корекиё весь дрожал от слёз, колотясь от холода и боли в груди.
Он уже давно проводил свою старшую сестру.
Но он никогда не хотел отпускать ту, которая была так на неё была похожа. Ту, что так сильно перевернула его жизнь, что он почувствовал себя живым.
Он проводил Кируми.