Свинцовые тучи грозяще нависают над городом, предвещая сильный ливень. Ещё было далеко до сезона дождей с цветущими гортензиями, но и совсем недавно отцвели глицинии.

   Кируми заходит в метро и видит эти облака.

   «Значит, до дома снова успею промокнуть?» — вздыхает она.

   Тоджо с трудом проталкивается в забитое метро и, доехав до своей станции, попадает под дождь. А она — без зонта.

   Горничная, конечно, любила дождь, но не на её день рождения. Она родилась, когда шёл дождь, и почти на каждый день рождения он снова приходил.

   Немного солнца, конечно, не помешало бы, тем более, сейчас природа буйно пробуждается после небольшой зимней спячки.

   Но у природы немного другие планы.

   Блеск молнии, белый, ослепительный. Тут же — раскат грома, оглушительный.

   «Вот же чёрт!» — думает Кируми и бежит домой.

   По мокрому асфальту глухо раздаётся стук каблуков. Надо спешить, спешить, спешить!

   Как в стукалочках, Кируми, промокшая до нитки, прислоняется к двери своего дома и судорожно ищет ключи в сумке.

   Вставляет ключ, проворачивает — закрыла!

   Проворачивает назад — открыла!

   «Как странно,» — Тоджо осторожно, на цыпочках, заходит в дом.

   Из его глубин — из кухни — слышится шипение.

   «Дверь была открыта, Кируми!» — слышит она и знакомый голос оттуда же.

   Она разувается и, оттряхнувшись на крыльце, закрывает дверь и проходит на кухню.

   Раковина забита ещё немытой посудой. На столе до конца не прибрано, но она видит её любимые снеки, отставленные в сторону, и занятые ингредиентами тарелки. В духовном шкафу что-то приятно пахнет. На плите усердно шипит масло — там что-то жарится.

   — Ты как, милая?

   — Хей, мистер Тоджо, вы чего так рано вернулись? — Кируми нежно обнимает Корекиё со спины, гладит бархатной ручкой по груди и фартуку на нём.

   Фольклорист лишь тихо хихикает своим фирменным смешком.

   — Я старался закончить экспедицию как можно скорее.

   — Чего так?

   — Мне пришлось вчера весь день уговаривать главу экспедиции отпустить меня, чтобы я вовремя поспел, — будто не слушая её, рассказывает Корекиё. — Пришлось немного раскошелиться ему на сакэ!

   — Ты меня не слушаешь! — Кируми надувает щёки и тычет пальцем с щеку Корекиё.

   — А ты совсем промокла. Помочь переодеться? — он выключает газ под плитой. — Я как раз почти закончил готовить ужин.

   — Не, я справлюсь.

   Нежные руки отпускают талию, а девушка напоследок целует парня в затылок прежде, чем уйти.

   Кируми сушит голову полотенцем, выходя из ванной. Усердно массирует волосы, заставляя ткань впитать всю влагу.

   — И всё же, Киё, — Тоджо возвращается к допросу, — почему ты отпросился с экспедиции?

   — Ты же знаешь, какое сегодня число? Десятое мая. Твой день рождения, милая.

   Корекиё подходит к ней и нежно обнимает. Тонкие кисти прижимают головку девушки к груди фольклориста.

   — Я не могу позволить тебе провести этот день одной. Ты говорила, как тебе невыносимо одиноко праздновать день рождения без близких людей.

   Он вдыхает запах сиреневых духов от её волос.

   — Я наготовил твоей любимой еды.

   — Я заметила.

   Кируми аккуратно накручивает длинную чёрную прядь, но потом поднимает взгляд, встречая влюблённые зелёно-золотистые глаза.

   — С днём рождения, Кируми. Я люблю тебя.

   Девушка крепко обнимает Корекиё. Он чувствует через одежду влажные следы на груди.

   — И я тебя люблю.