Ари проснулась в своей постели и с ужасом поняла, что понятия не имеет, как здесь очутилась. Ее последние воспоминания были расплывчатыми и путанными: театр, ресторан, банкет, и все в дыму, в дыму, в тумане...

До смерти хотелось пить, казалось, она и проснулась только затем, чтобы напиться; продрав глаза, она с трудом разглядела на своем прикроватном столике бутылку, полную воды, и выпила ее так быстро, что еще некоторое время держала у губ и глотала, будто не верила, что в самом деле там не осталось ни капли. Может быть, на донышке, хотя бы чуть-чуть?..

Бутылка была опустошена, как и сама Ари.

В кухне она застала Сиси, и на секунду Ари стало легче: Сиси хлопотала над кастрюлями и сковородками, готовила завтрак обеим и обед себе в контору, и у нее был до того довольный и цветущий вид, что в Ари невольно проснулась зависть.

Ее тяжелое, надрывное дыхание, наконец, пересилило шипение масла на сковороде, и Сиси обернулась, заметила ее, расплылась в еще более довольной улыбке:

— А вот и она, моя драгоценная прима!

— Пожалуйста, только не так громко, — взмолилась Ари. — Голова болит...

— Да уж, выпила ты вчера изрядно! Но тебя можно понять: такое событие бывает лишь раз в жизни... Прима главного театра!

— Сиси... как я оказалась дома?

— Что, дома? Марридан тебя привез! А я до пяти утра не спала, представляешь? Я как тебя увидела, увидела тебя на сцене, так у меня такое вдохновение проснулось, ты не поверишь, какое! Я пришла домой, взяла перо, и писала-писала-писала! — она показала Ари мозоли на своих пальцах. — И написала целых два рассказа, восхваляющих тебя! Ах, Ари! Ты была великолепна, великолепна!

Ари присела на стул, но тут же встала — между ног словно воткнули раскаленный шест. Сиси не могла не заметить этого.

— Ари...

— Я в порядке! — воскликнула она поспешно. — Сли-слишком много кланялась вчера, теперь ноги болят... Вот и все!

Сиси смерила ее внимательным взглядом и покачала головой. Когда знаешь женщину двадцать с лишним лет, невольно начинаешь различать, врет она или же говорит правду. Сиси на раз-два различала фальшь в нежном голосе Ари; но была и достаточно чуткой для того, чтобы не пытаться уличить ее в обмане. Не сегодня. Не сейчас. Не теперь, когда ее маленькая прима так бледна.

— Будешь масляные лепешки?

— Буду масляные лепешки...

От одного вида жирного теста в тарелке Ари захотелось в уборную, но она натянула на лицо улыбку и все съела, лишь бы не огорчать Сиси. В самом деле, великая актриса! Разговор не склеивался, и Сиси скоро замечала, а Ари была с головой в мечтах о мягкой постели.

К восьми часам, когда Сиси уже обувалась в прихожей, чтобы пойти в контору, в дверях их крошечной мансардной квартирки на улице Утренней Звезды появился Марридан, слишком торжественный для старых обоев и покосившихся шкафов.

— Это просто великолепно, Ариетта! — воскликнул он радостно, сгребая крошечную Ари в объятия. — Ты такая молодец, словами не описать! Граф не просто тобою доволен, он уже принял к постановке другую мою пьесу, и, ты уже догадалась, да? С прекрасной Ариеттой Арлоу в главной роли!

Ариетта моргала, пытаясь сдержать слезы, и спрашивала себя: отчего же она совсем не обрадовалась?..

Марридан отпустил ее практически нехотя, прошелся пружинистой походкой по кухне, встал посередине, словно хозяин, широко расставив ноги, уперев кулаки в бока.

— Ты все сделала правильно, Ариетта. Даже лучше, чем я думал!

— О да, она была великолепна, — Сиси просунула голову в кухню и улыбнулась друзьям. — Я ушла, Ари! Вечером, когда приду с работы, съедим все-таки мой многострадальный вчерашний торт?

— Конечно, Сиси, — Ари помахала ей на прощание. — Возвращайся поскорее!

— Ну, тут уж как директор решит...

Она прошуршала дешевыми серыми юбками по старому скрипучему полу, хлопнула щербатой дверью. Ари смотрела на то, как мутные часы на стене кухни отмеряли минуты: медленно, нехотя, издевательски.

— Ну, — пропел Марридан, — побегу и я, наверное! Тебе явно нужен отдых, а мне как раз пришла в голову завязка еще одной прекрасной пьесы...

— Марридан, — позвала Ари, и ее тон был до того серьезным, что бедняга просто врос в пол. — Ты ведь знаешь, что случилось ночью? Со мной? Ты ведь меня домой привез?

— Ясное дело, я! Граф Богер оплатил комнату только на три часа. Конечно, не удивительно, что ты уснула после такого-то количества вина и впечатлений... Ну, и поскольку к тому часу в ресторане из твоих знакомых остался только я, мне пришлось тебя собрать и доставить домой. Видишь, какой я хороший друг?

— Марридан! — Ари подняла на него пылающий взгляд. — Да ты... да ты хоть знаешь... да ты хоть знаешь, что я потеряла этой ночью?

Он недоуменно пожал плечами.

— Театр — это война, Ари. И мы все что-то на этой войне теряем.

Ари забила мелкая дрожь, слезы душили ее, щипали глаза, оставляли соленые следы на лилейных щеках.

— Как ты можешь... да как ты можешь... да как...

— Что ты сырость развела, я не понимаю? — проворчал он возмущенно. — Ишь ты, большое дело! Что ты там потеряла? Невинность? Невинность у каждой девки есть, и, уж поверь мне, далеко не всем удается так выгодно ее продать, как тебе.

— Я не продавала!

— Ой, детка! Не говори глупостей. Не могла ты не знать, куда и зачем вы с графом вчера шли.

— Да я даже не понимала, где нахожусь! Я была пьяна!

— А кто заставлял тебя напиваться?

Ари не ответила; она задыхалась, захлебывалась в слезах, дрожала, словно канарейка в ладонях. Марридан подошел и попытался обнять ее, утешить, стиснуть, но Ари вырвалась — прикосновения были ей отвратительны.

— Что мне теперь делать?!

— Брось, Ариетта! Он твою девственность забрал, а не мозги! Что тебе делать? Да все то же, только в два раза успешнее! Быть красавицей, быть актрисой, блистать на сцене, покорять сердца... пока граф Богер тебя ценит, у тебя ни в чем не будет недостатка. Я ведь говорил тебе: это первый человек в театре...

Ариетта замерла и увидела свое лицо в начищенном боку кастрюли: бледное, с синими кругами под глазами и взъерошенными волосами, чужое, грязное лицо. Не так она представляла себе свой триумф, когда кружилась по кровати перед плюшевыми и деревянными зверями! Не так должна выглядеть волшебная принцесса, безоглядно полюбившая смертного принца...

— И еще, — продолжал Марридан. — Теперь тебе определенно нужно подыскать квартиру получше. Теперь тобой интересуются газеты и дворяне; нельзя, чтобы кто-то узнал, что ты живешь в этой дыре.

— Но... но эту квартиру мы с Сиси выбирали и обустраивали... вместе...

— Ах да, Сизель, — Марридан состроил несчастное лицо. — Я бы посоветовал тебе... только не пойми превратно! Я бы посоветовал тебе как следует обдумать, стоит ли тебе продолжать общение с этой девушкой. Пусть ее по-прежнему зовут ри Тумрия, но с тех пор, как старый барон прогнал ее со двора, приличные люди даже руки добровольно не подадут такой стерве, как...

Блестящая крышка кастрюли ярко сверкнула в когтях Ари и со звоном опустилась на голову Марридана.

— Еще одно слово! Еще одно слово! И я... и я пойду к этому Богеру, и все сделаю, и все ему дам, доведу до исступления, и опущу на колени, и потребую, чтобы твое лицо больше никогда не показывалось ни в одном театре Хрустальной! Ты понял меня, подлец, какой же ты подлец? Еще другом назвался! Другом! Еще хоть одно слово о Сизель, и ты пойдешь на свалку истории так быстро, что даже заплакать не успеешь! Пошел, пошел вон, убирайся к чертовой бабушке, убирайся вон; я тебя ненавижу! Я тебя больше знать не желаю! Я не буду играть в твоей пьесе, в твоей пьесе вообще никто не будет играть; я тебя уничтожу! Я! Тебя! В порошок!

Осыпая его градами ударов крышкой, Ари вытолкала перепуганного и растерянного Марридана за щербатую дверь, налетела крышкой на дверную ручку и осталась стоять, окруженная осколками стекла, как бриллиантами. Марридан неуверенно заглянул в щелочку двери:

— Т-ты же это не серьезно, ну, про пьесы... правда, Ариетта? Мы же уже три года знакомы... Мы столько вместе пережили... Ты ведь не поступишь так со мной, правда, Ариетта?

— Вон! — крикнула она изо всех сил, заливаясь слезами, бегом бросилась к своей постели и зарылась в перину, молясь, чтобы все это оказалось сном, и все равно зная, что уже проснулась.