Если и были у графа Богера какие-то положительные стороны, то в их число определенно входила щедрость. Стоило Ари состроить глазки, надуть губки и как следует приласкать его мужское самолюбие, как он с готовностью снял для нее квартиру на центральном бульваре, меблированную до зубов, и даже выписал из далекого южного государства несколько ящиков пышных румяно-розовых цветов, которыми немедленно украсили все окна. Цветы нуждались в поддержании температуры и влажности, к которым были привычны, поэтому при Ари теперь был специальный слуга, ответственный за эти растения; это в дополнение к целому сонму кухарок, прачек, горничных, посыльных и табуну лошадей; контраст с крохотной квартиркой на улице Утренней Звезды был так силен, что Ари в первое утро добрых полчаса провела в постели, пытаясь понять, проснулась ли она уже, или это все — прекрасный сон? Прозрачный розовый балдахин, железные завитки на кровати, пухлый малахитовый ночной стол с фигурной лампой, изображавшей нежные цветки лилий... Вот, как должна выглядеть квартира лучшей актрисы главного театра! Вот, где ей положено жить!

Недели утекали за неделями.

Марридан прошел по комнатам, покивал головой, поцокал языком, оценил вазы, картины, шкафы и горшки; он остался так доволен, словно Ари предлагала это все ему в вечное пользование, и еще почти целый час распалялся о том, как все тут отлично устроено, замечательно обставлено, со вкусом подобрано, идеально рассчитано...

Сама Ари не понимала, зачем одной крошечной девушке нужно восемь комнат и столько дорогих вещей, но послушно улыбалась, кивала и делала вид, что разделяет восторги. Врать и строить из себя невесть что она научилась давно — без этих талантов невозможно было прожить ни дня рядом с графом Богером. Спасибо, Горви, что он женат и при детях, иначе он бы, того и гляди, перебрался к ней насовсем!

— Марридан, — все же решилась она прервать фонтан восторженных речей. — Милый мой Марридан. Тебе здесь в самом деле так нравится?

— Безумно! Наконец ты на своем месте, Ариетта!

— И ведь все это стало возможным лишь благодаря тебе.

Он заулыбался во все зубы и скромно махнул рукой:

— Будет тебе, Ари! Конечно, мой талант сияет, как солнце, но все-таки и твоя феноменальная красота не могла не сыграть определенной роли...

Ее феноменальная красота!

— И я хочу отблагодарить тебя, — как ни в чем не бывало, продолжала она. — У меня есть для тебя подарок... если ты позволишь...

— О да, Ари, я позволю!

Она проводила его до одной из гостиных, где на низком столе с кривыми позолоченными ножками поджидал его подарок, обернутый в цветастое сукно; Марридан некоторое время возился с упаковкой, затем ходил вокруг, осматривая со всех сторон новую игрушку, а после схватил Ари в объятия и горячо расцеловал в обе щеки.

— Это великолепно, Ариетта! Это великолепно! Не ожидал, не ожидал!

— В самом деле понравилось? — улыбнулась она. — Я давно заметила, что ты пишешь свои шедевры чернилами и пером... а это не дело, конечно, для автора твоего уровня...

— Вот тут ты права, совершенно права!

На столе позади него стояла печатная машинка, черная с золотом, с новыми блестящими клавишами и витиеватой надписью "Браугос" на бочку. Браугос был лучшей фирмой по изготовлению печатных машинок во всей Хрустальной, и покупка влетела Ари в крупную сумму, но у нее была цель! И цель стоила того. Хотя порой в голове не укладывалось: машинка стоила почти как два месяца аренды квартиры на улице Утренней...

Нет, об этом Ари сейчас думать не будет.

— О, мне уже не терпится начать работу на ней! В голове целый ворох великолепных идей! Я напишу пьесу, в которой сама Смерть спустилась на землю в облике прекрасной девушки, чтобы...

— Звучит великолепно! — закивала Ари. — Прямо сейчас этим и займись!

— Я могу писать только в своем доме! Хотя...

— Никаких хотя! Я прикажу слугам, чтобы тебя и твою прелестную новую машинку доставили в твою квартиру, — засуетилась Ари, красиво шурша дорогими розовыми юбками, изящно подчеркивавшими ее тонкую талию, так, что даже Марридан, привыкший к ее виду, залюбовался. — Кучера! Кучера!

Личная карета Ариетты Арлоу увезла до смерти счастливого Марридана в его жилище; а через четверть часа у порога богатого дома остановился обыкновенный экипаж, и в него сели две фигуры, прикрытые от взглядов прохожих зонтами и вуалями: миниатюрная девушка в сером простом платье и высокий рыжеволосый мужчина с коробкой в руках.

— На улицу Утренней Звезды, — попросила пассажирка, — поспешите!

— Ваш голос кажется мне знакомым, — заметил извозчик. — Вы, часом, не...

— Не она и никогда ею не была!

Ответ прозвучал так уверено, что не было и смысла сомневаться; все же Ариетта была великой актрисой.

У нужного дома они вышли, расплатились, и высокий мужчина открыл для нее дверь старого подъезда, хотя видно было, что даже ему, слуге, обстановка бедных районов отвратительна. На холодных голых ступенях хлопьями лежала пыль, облупилась когда-то торжественная краска стен; Ариетта поднималась к знакомой щербатой двери и при этом чистая, богатая ее красота, казалось, оскорбляла это место самим своим присутствием. Рядом с ней еще печальнее выглядели стены, еще бледнее светили старые лампы...

Она постучала в дверь и прислушалась к звукам внутри, а затем и вовсе по-свойски заглянула в щель между досок; и увидела серое платье Сизель, ее худощавые руки с длинными пальцами, услышала ее немного сварливый голос:

— Да иду! Не стучите! Кого Горви принес?..

Дверь распахнулась; подруги почти минуту молча разглядывали друг друга, шокированные тем, какая пропасть возникла между ними за прошедший месяц.

Сиси заговорила первой — Сиси всегда говорила первой.

— Ари...

— Здравствуй, милая, — начала Ари мягко. — Прости, что прежде не зашла и не написала. Столько времени уходило на меблировку, на репетиции, на приемы...

Сиси с немым вопросом взглянула на мужчину с коробкой, и Ари поспешила объяснить:

— Это мой личный слуга, не обращай внимания.

— У тебя теперь есть слуга...

— Я содержу двадцать голов слуг.

— Двадцать голов может быть скота, Ари!

— Ах, Сиси... ты, кажется, похудела и побледнела, но в душе совсем не изменилась, — глаза Ари наполнились слезами. — Как же мне тебя не хватало...

Они обнялись и заплакали, серая канцелярская крыса и розовое воздушное облачко, воплощенная усталость и воплощенная красота; и сгорбленная от долгой работы в конторе спина Сиси вместе с горделивой осанкой Ари впервые в жизни сделали их практически равными по росту.

— Ты хорошо устроилась?

— Я — отлично.

— А этот твой мужчина, он... он тебя не обижает?

— Он со мною очень мил.

— Я слышала где-то, что он женат...

— Женат, и у него три чудесные дочки. А мне что до того? Я с ним не жениться собираюсь.

— Ах, Ари, но ведь это...

— Довольно, Сиси, давай не будем, — Ари обняла ее за талию, несильно стиснула даже. — Пойдем, угости меня чаем... Расскажи, как в конторе, как в Метрополии... как твои романы? Что журнал?

— Журнал мне отказал, в конторе все по-прежнему... Ну хорошо, пошли, попьем. И вы идите, — обратилась она к слуге. — У меня лучший чай во всей Хрустальной!

— Он слуга, он будет служить, Сиси.

— Оставь эти глупости в своей кондитерской квартирке, Ари! Здесь, на Утренней Звезде, слуг нет. Проходите, господин, проходите, вы мой гость...

Пили чай, смеялись во все горло, целовались до слез; даже слуга, сперва выражавший крайнюю брезгливость к бедной обстановке и старой некомплектной посуде, постепенно расслабился, почувствовал себя вольготно, начал даже шутить и рассказывать истории; и когда Ари показалось, что Сиси совсем развеселилась и даже немного опьянела от радости, она дала слуге знак, а тот, мгновенно став серьезным, поставил на стол свою коробку.

— Что это, Ари? Неужто ты принесла мне тортик? Знаешь ведь, какая я сладкоежка!

— Ничего подобного! Это куда лучше торта. Ты только посмотри, Сиси... Только открой. Я знаю, ты будешь в восторге...

Ари наблюдала за тем, как Сиси с растерянной улыбкой распаковывала коробку, и сама чувствовала себя так, словно у нее день рождения. Надо же! Насколько все равно ей было на Марридана, настолько же важно ей было, чтобы для Сиси подарок в самом деле оказался радостью...

— Ари! Не может быть! — дрожащим голоском воскликнула Сиси. — Да это же... это же... это же-же-же...

На серой старой кухне, на трехногом покосившемся столе, подпертом книгами, среди разномастной блеклой посуды и в свете мутной блевотно-желтой лампы теперь стояла пишущая машинка, черно-золотая, с блестящими новыми кнопками и витиеватой надписью "Браугос" на боку. Сиси не верила своим глазам.

— Но зачем, Ари? Я ведь даже не писательница на самом-то деле! Я так, просто в стол...

— А вот я твои книги люблю больше, чем любые другие, Сизель. Никто так тонко не чувствует, никто так красиво не выражает то, что...

— Нет, нет, Ари! Я не могу это принять. Нельзя! Это слишком дорогой подарок. Даже для тебя, моя ласточка...

— Ну, хорошо! Тогда я хочу, чтобы ты сослужила мне небольшую службу, — улыбнулась Ари, искусно сделав вид, что эта мысль пришла ей лишь теперь, а не давным-давно. — Напиши для меня пьесу на этой самой машинке, и этого будет достаточно! Я хочу пьесу о женщине, храброй и сильной женщине, борющейся с несправедливостью, царящей в мире и в обществе; она бьется и старается, никто и ничто не может ее победить, пока, наконец, она не достигает своего пика, и не выпускает пулю себе в лоб... потому что лучше умереть, чем жить на коленях!

Сиси задумчиво смотрела в ее лицо. Лучше умереть, чем?.. Где она могла это слышать?

— Я напишу, Ари, но какой тебе толк? Пьеса авторки никогда не будет замечена...

— Я хочу ее для себя. Для личного удовольствия. Понимаешь? — улыбнулась Ари. — Просто подарок от тебя мне. Ты согласна?

Сиси еще раз осмотрела машинку, не сдержала улыбки, встала и прижала Ари к себе.

— Я согласна, сокровище мое! Радость моя...

Ари улыбалась; на груди Сиси ей было так хорошо, как не было ни в одной из восьми позолоченных комнат.