Нельзя не признать, что карьера у Ари вышла великолепная, а, главное, взлет был до того быстрым, что Хрустальная даже не успела опомниться, как вся заполнилась ее именем и лицом. Ариетта Арлоу была на всех афишах, во всех газетах, у всех на устах; девушки начали стричься и укладываться под Ариетту Арлоу, серый цвет на пике моды сменился розовым, недавняя и недолгая популярность высоких девушек уступила идеализированию миниатюрных; а в церковных книгах начало появляться все больше и больше новорожденных Ариетт. Ари уже не могла выйти из дома и не оказаться в центре всеобщего внимания, а в ее покоях что ни день дежурили самые жирные сливки общества Хрустальной: герцоги, бароны, виконты, графы, с женами, с любовницами, с детьми; обещался даже король, по слухам, огромный поклонник молодой актрисы, но в последний момент отменил свой визит, сославшись на простуду. Ари со всеми была одинаково мила, каждый день была одинаково красива, и неизменно вызывала полнейший восторг.

Казалось, фальшь всего этого водевиля была очевидна лишь одной Сиси, но она, как хорошая подруга, не лезла в чужие дела и просто позволяла Ариетте наслаждаться заслуженным триумфом; но при каждом взгляде на улыбки Ари, заполонившие город, не могла не кусать губы от беспокойства. Даже самые талантливые художники не в состоянии были вернуть ее глазам прежний блеск, возродить сияние ее юности и счастья; и как же мог целый город оставаться к этому слепым?!

Сиси отвела взгляд от окна, через которое, как когда-то, в самом начале, могла наблюдать афишный столб, заполненный лицами Ари; в чашке перед ней остывал любимый кофе, а на тарелке покрывался пылью сладкий кусок торта, но почему-то совершенно не было аппетита. Отвернувшись, Сиси закашлялась, тщетно пытаясь избавиться от набившейся в легкие конторской пыли, и вытерла выступившие в уголках глаз слезы — надо бы сходить к доктору, но выходной не дают!

В кафе Метрополия тихо проникла скромная фигурка в пепельно-розовом платье и шляпе с вуалью; Сиси не узнала ее глазами, но сердцем почувствовала, кто перед ней, и привстала, приветствуя. Они обнялись, обменялись короткими поцелуями в щеки, сели друг напротив друга. Ари заказала любимое пирожное, и по глазам хозяина Метрополии было ясно, что он узнал, с кем имел дело, но благоразумно не подал виду. Все же он был профессионалом своего дела, да и знаменитости в его заведении мелькали не так уж редко...

— Отвратительная афиша, — пожаловалась Ари, не поднимая вуали. — Хуже и быть не может! Мое лицо на нем такое жирное... неужели у меня в самом деле такие щеки?

— У тебя очаровательные щечки, и афиша довольно мила...

— Такое ощущение, что эти щечища можно видеть со спины!

— Ты с ума сошла, Ари? Да в тебе дух еле-еле теплится, какие щеки...

— Нет, все же, мне нужно, нужно перестать так много кушать, — пробормотала Ари, расстроенно рассматривая пирожное. — Ну да ладно! Не в этом суть. Неужели все готово, Сиси?

— За новой машинкой так легко работается, сама не верю, — улыбнулась Сиси, протягивая ей запечатанный сургучом конверт. — Признаюсь, это одна из лучших моих пьес... я вообще в драматургини не мечу, я скорее романистка...

— Могу я взглянуть прямо сейчас?

— Да пожалуйста... она твоя. Делай, что хочешь.

Ари благодарно улыбнулась, распечатала конверт, погрузилась в чтение. Минуты убегали, вуаль скрывала ее лицо, так что угадать ее чувства Сиси не могла, и, чтобы не нервничать понапрасну, просто смотрела в окно, на нарисованное лицо, на нарисованное родное лицо...

Наконец, Ари положила пьесу на стол, взглянула на Сиси через вуаль, и той показалось, что на маленьком бледном лице расцвела с детства любимая улыбка.

— Ах, Сиси... Это прекрасно! Я почти плачу. Особенно на том моменте, где героиню предает возлюбленный, до этого всегда помогавший и поддерживавший ее... такая боль слышится в этом монологе: "О небо, зачем же ты не изливаешься дождем, небо! О солнце, как смеешь ты светить на мое лицо, когда мне так хочется ливня?". Чудесно!

Сиси неловко улыбалась и заливалась краской.

— Тебе... в самом деле?..

— Мне в самом деле!

— Ох, Ари, я сейчас заплачу!

— Это я должна плакать, ведь такой талант пропадает в коморке на улице Утренней Звезды! Девочка моя, стоит мне немного применить свою новую власть, и ты...

— Ари, — слезы на щеках Сиси продолжали блестеть, но глаза ее стали непривычно сухими. — Я не покину Утреннюю Звезду! Уж точно не по твоей протекции. Ари, ты... ты стала другой. А я хочу оставаться прежней.

— Прежняя ты была баронессой ри Тумрия, а не скромной крыской, прозябающей за письменным столом.

Сиси хотела ей ответить, но захлебнулась воздухом, закашлялась; Ари встала, мимолетно коснулась ее плеча, прошуршала юбками прочь из Метрополии; после нее в воздухе остался запах ее духов, на столе — несколько крупных купюр, а в ушах слова:

"Я заставлю твою мечту осуществиться".

Сиси плакала за столом, плакала позади нее; в последнее время Ари все оставляла позади, и только об одном заботилась: лишь бы вуаль достаточно хорошо закрывала лицо, чтобы никто не увидел Ариетту Арлоу на улице... и в слезах.

Она села в простой наемный экипаж, где помимо нее был только ее молчаливый рыжеволосый слуга, сняла шляпку; слуга крикнул кучеру ехать, а сам достал пудреницу и несколько минут возился над маленьким личиком Ари, скрывая следы недавних слез и бессонной ночи. Дом Марридана был не так уж далеко от Метрополии — не удивительно, он ведь каждый вечер там появлялся, а на содержание экипажа пока не зарабатывал! — но Ари приказала кучеру немного попетлять по улицам. Ей нужно было время: время подумать, время погрустить, время попудриться, время спрятать пьесу Сиси в свое платье.

Бедняга Марридан, увидев Ариетту на своем пороге, чуть с ума не сошел; в его квартире царил нечеловеческий беспорядок, вокруг рабочего стола громоздились тарелки с объедками, уже покрытыми смердящей плесенью, в углах клубилась пыль; он попытался было как-то навести порядок, но Ари махнула рукой. Ей было наплевать, ведь она знала, что в голове и сердце Марридана царит куда более пугающий хаос.

— С чем ты пришла, Ари? Что-то плохое случилось?

— Я просто соскучилась по моему другу, — Ари обняла его за локоть, ненавязчиво прижалась бочком, — слишком давно ты не радовал меня своим вниманием.

— У меня есть оправдание! Я писал для тебя пьесу, — заявил Марридан счастливо. — Она здесь, на столе... она великолепна!

Ари отпустила слугу, отодвинула мусор, которым была завалена кровать, присела на самый краешек и сняла шляпку.

— Прочти мне, — попросила она, прикрывая глаза. — Я хочу услышать.

Марридана не нужно было просить дважды.

Он прочел; в лицах, немного переигрывая, но, в целом, сносно. История была недурной, но Ари почти ничего не запомнила; она выцепила лишь несколько отдельных эпизодов, которыми громко восхитилась, приправила это восхищение знатной щепоткой лести, изобразила для Марридана пару сцен с собой в главной роли, поиграла ресничками так, как умела лишь она одна; и бедняга даже понять не успел, как оба оказались в его постели. Ари ничего не чувствовала, не замечала; их любовь для нее проходила где-то в другой вселенной, а в реальности реальная Ари думала лишь об одном: поскорее бы он успокоился и заснул!

Строило тяжелому мужскому сопению разнестись по комнате, как Ари выскользнула из-под покрывала, босыми ногами прошлепала к грязному столу, быстро окинула его взглядом. Пьеса Марридана была аккуратно уложена в непрозрачный пакет, и это сыграло ей на руку; осторожно вытащив листы, Ари сняла с них канцелярскую скрепку, извлекла другую стопку бумаги из складок брошенного на пол платья, скрепила точь-в-точь так, как скреплял Марридан, и спрятала в конверт. Она не знала, собирался ли он еще раз перечитать текст перед отправкой театр, и решила на всякий случай рискнуть: капнула на конверт сургуч и крепко прижала именную печать Марридана. Существовала опасность, что он вспомнит о том, что конверт не был запечатан, сломает печать и все узнает; но опасностей существовало столько, что если бы Ари о них всех думала, ей не оставалось бы ничего другого, кроме как сидеть бездвижно дома и даже на кухню не ходить — ведь там ножи.

Так же тихо она оделась, выскользнула из комнаты, из квартиры, из подъезда; слуга помог ей забраться в поджидавшую госпожу карету, принял из ее рук уже не нужную пьесу, тщательно разорвал на полосочки и пообещал, что эта бумага пойдет на розжиг камина. Ари удовлетворенно кивнула и откинулась на спинку неудобного твердого сидения, запрокинула голову. В серой каретной крыше ей мерещились добрые глаза Сиси.