Коллега из соседнего отдела, имя которой Сиси никак не могла запомнить, хотя и очень старалась, склонилась над ее столом, заглядывая в бумаги. Сиси, сгорбленная, посеревшая от бумаги и пыли, крючковатая, подняла к ней безжизненное лицо и лениво моргнула. Глаза горели изнутри.

— Сизель, ты ведь Сизель? — уточнила коллега, протягивая ей запечатанное письмо. — Тебе передали. С посыльным! Можешь ты себе представить? С посыльным! И у кого есть такие деньги, чтобы в нашу дыру письма вот так посылать?

Сиси взяла письмо и задумчиво уставилась на сургучную печать, слишком ярко красневшую на фоне серо-сизой конторы. Ари.

Это была печать Ари.

Выбежав из кабинета и взлетев по лестнице к туалету, Сиси заперлась там и прижалась спиной к стене. В туалете мерзко пахло нечистотами, а стены были липкими от старости и грязи, но Сиси забыла об этом; все ее сознание теперь занимало лишь письмо.

Но прежде, чем она успела разломать печать, в голове поселилась шальная и неприятная мыслишка. А что... а что, если в письме дурные вести? Подумай сама: Ари не послала ни весточки за последние три месяца, стала бы она вдруг писать, если бы ничего не произошло? Нет, там точно что-то страшное! Ари больна! Беременна! На грани разорения! И все это, в принципе, одна и та же беда...

Сиси так грубо сломала печать, что тонкая бумага конверта разорвалась под ее натиском, а на сером пальце появилась тонкая кровоточащая ранка. Сиси шокировано уставилась на кровь. Ей казалось, что в ее теле все серое, а выяснилось, что по ее венам тек красный сургуч.

Заглянув в конверт, она с разочарованием увидела там лишь маленькую записку, и, засунув пораненный палец в рот, пробежалась по тексту. Ари просила ее явиться с этим письмом в одну из портновских лавок Хрустальной сразу, как только закончится рабочий день. Неужели требовалось мнение Сиси о новом платье примадонны?

Нет, по такому поводу Ариетта бы не стала писать.

До конца дня Сиси сидела, как на иголках. Она строила гипотезы, пыталась угадать, подключила всю свою интуицию, но не могла даже предположить, чего от нее хотела Ари. Коллеги странно посматривали на нее, перешептывались, хихикали, а работа никак не лезла в голову; когда возгласы с соседних столов донесли до нее весть, что под окнами конторы стоит изящный экипаж, и ждет Сизель, она едва не умерла от шока и ужаса. Мало того, что щедрость Ари вдруг решила пересечь все границы приличий, так теперь контора до весны будет болтать только о ней!

Выскочив на улицу, она попыталась расспросить извозчика о том, куда и зачем они едут, но он плевался, пожимал плечами и нервно крутил пуговицы явно слишком богатого для него камзола. В самом экипаже Сиси увидела крупного рыжего мужчину, оторопела, и лишь с небольшим промедлением сумела вспомнить, что это был слуга Ари. Тот самый.

— Здравствуй, Сиси, — улыбнулся он дружелюбно. — Я тебя помню.

— Куда вы меня повезете?

— Разве госпожа не послала тебе письмо?

Сиси вспомнила о конверте и достала его из воротника платья.

— Мы едем к портному? Для чего?

— Я не имею права распространяться о приказах и намерениях моей госпожи, — заметил слуга. — Но скажу тебе по секрету... сегодня ты отлично проведешь время.

Сиси, полумертвая от голода, шока и радости, позволила усадить себя на сидение, и всю дорогу растерянно смотрела из окна: пройденная вдоль и поперек Хрустальная вдруг показалась ей совершенно чужим, незнакомым местом. Как меняется город, если смотреть на него не с грязных улиц, а из дорогих карет!

Портной, казалось, ждал ее, тоже обо всем предупрежденный. Без лишних слов он взял Сиси под локти и провел в свою лавочку, где мальчишки-подмастерья с добрых полчаса бегали вокруг, тыкались иголками, пищали, хохотали, а портной кричал на них, лебезил перед Сиси, хлопал глазками, а в конце поставил перед ней большое зеркало, и Сиси окончательно лишилась дара речи. На нее напялили пышное небесно-голубое платье с белоснежным кружевом по лифу и по подолу, и столько красок было в ткани, что даже серое лицо приобрело немного цвета. Портной удовлетворенно кивнул, скрылся в подсобке, а вышел с колье на черной подушечке. Темная ткань заставляла прозрачные белоснежно-голубые камни по-настоящему сиять, затмевая даже окружавшие их маленькие бриллианты.

— Это невозможно! — взмолилась Сиси. — Я до смерти не расплачусь!

— Все оплачено госпожой Арлоу, — заметил портной довольно. — И мне поручено передать... А, вот: "Эти лунные камни сияют почти так же ярко, как твои лунные глаза". Позвольте, склоните голову...

Камни приятно холодили кожу, но отчего-то казалось, что весят они не менее тонны. Сиси была сбита с толку, была в отчаянии и до смерти голодна, и чем больше блестящих украшений и дорогих тканей оказывалось на ней, тем хуже она себя чувствовала.

— Последний подарок на сегодня, — слуга Ари передал ей конверт, на котором Сиси вновь увидела печать подруги. — Просьба вскрыть немедленно.

Сиси послушалась: в конверте оказался билет.

— Что это, господин?

— Да какой же я господин? Смешная ты девушка... Это билет на сегодняшнюю постановку. Госпожа в главной роли. И хочет, чтобы ты видела ее.

— Но в этом платье на галерке я буду похожа на клоуна!

— Сизель, разуй глаза! — сфамильярничал слуга, не выдержав ее глупости. — Вглядись!

Сиси вгляделась: она держала в руках билет в ложу главного театра.

— Как же глупо, — пробормотала она. — Это платье, билет, камни... вся я столько не стою, сколько на мне навешено!..

— Я уверен, госпожа оценивает тебя куда выше, — слуга подал ей руку. — Позвольте проводить вас, миледи...

— Если можно, — Сиси спрятала билет в карман платья — у этого платья даже карманы были! — Я до смерти хочу есть.

Слуга понимающе улыбнулся и сдержанно кивнул.

По пути в театр они заехали в одну из самых дорогих кондитерских города, и Сиси сумела сполна насладиться вниманием изнеженной кондитерской паствы, немедленно разобравшей на мелкие сплетни все детали ее образа, от кружева до сережек. Облаченная в шлейф перешептываний, она вышла на улицу с коробочкой цветных ароматных макарунов в руках, разыскала слугу глазами и улыбнулась: он бежал к ней через улицу, держа над головой сверток с еще горячей сырной лепешкой из таверны. Они обменялись понимающими взглядами, и слуга произнес:

— Макаруны — любимое лакомство моей госпожи.

— Ты мне-то не рассказывай, — засмеялась Сиси, усаживаясь в карету. — Я с твоей госпожой собирала монетки по диванам гостиницы, чтобы купить один и разделить по-сестрински...

Есть лепешку пришлось над растянутой в руках слуги салфеткой, чтобы не испортить платье жиром, и оскалившись, чтобы не смазать помаду с губ, а карета уносила их к главному театру, позолоченной пивной бочке, умытой осенними дождями и увенчанной порыжевшей листвой.

На этот раз эффект от появления Сиси был ровно противоположный тому дню, когда звезда Ариетты впервые зажглась на сцене. У Сиси при себе были слуга, бриллианты и коробочка сладостей из дорогой кондитерской, и эти маленькие нескромные свидетельства богатства немедленно обратили серую пташку в едва ли не первую красавицу Хрустальной. Ее окружили люди, все спрашивали о ее имени, о ее происхождении, о родине; и хотя Сиси убеждала себя, что глубоко презрела все, что было в ней дворянского и благородного, но с напомаженных губок невольно сорвалось:

— Сизель ри Тумрия, баронесса Тумрийская...

И пусть большинство новых знакомых, скорее всего, прекрасно знали, что баронесса Сизель вычеркнута из завещания и с позором изгнана из родного края, но теперь, когда она стояла перед ними, в парче и пудре, все, как один, не сговариваясь, решили об этом забыть. Кто знает, в конце концов, старый барон мог передумать, а баронесса Сиси могла найти себе богатого любовника и снова вознестись на хрустальный Олимп; кто знает? Одно известно всем: если перед тобой стоит женщина в бриллиантах, стоит ей понравиться, чтобы потом не пожалеть.

Волна людей унесла Сиси в театр, на входе старик в синей ливрее лишь невзначай взглянул на ее билет, как бы боясь обидеть именитую гостью сомнениями в его наличии. Кто-то схватил ее под локоть и утащил к дверям зала; подняв глаза, Сиси узрела Марридана и растерянно захлопала ресницами. На его лице царила презрительная улыбка, а глаза горели таким яростным пламенем, что лишь чудом в театре не загорелся занавес.

— Марридан?

— А я вот ни капельки не удивлен, что встретил тебя здесь, — процедил он сквозь зубы. — Судя по твоим платьюшку, сережечкам и бриллиантичкам на сраной шеюшке, ты неплохо так устроилась за мой счет!

Сиси едва не онемела от шока.

— Ты что, с кровати ночью упал и голову ушиб? Что ты несешь? — прошипела она. — О Горви, да ты же сейчас отхлестаешь меня по щекам! Что я тебе сделала?

Марридан задумчиво сощурился, всмотрелся в ее серые глаза, вздохнул, пытаясь успокоиться.

— Что ж, ты отменно играешь дурочку, я почти поверил... Откуда у тебя это платье, если ты ни в чем не виновата? Откуда камни?

— От Ари! Она притащила меня к портному, и там на меня все это навешали... Что происходит, Марридан?

Казалось, он окончательно сменил гнев на милость, заправил выбившийся локон ее волос обратно в прическу и произнес куда более спокойно:

— Не знаю. Меня не спрашивай. Наслаждайся постановкой, почему-то мне кажется, что тебе она понравится.

Он довел ее до ее места в ложе и пропал за дверями; Сиси растерянно осмотрелась, обменялась кивками с зрителями из соседних лож, окинула взглядом зал, кишевших в нем людей, золотые вензеля на стенах и картину на потолке, изображавшую борьбу Горви с древними языческими богинями; удивительное дело, но в первый свой визит она, кажется, не заметила ничего из этого! И как так получилось?

Позади отгремел третий звонок, и Сиси с удовольствием поняла, что в ложе кроме нее не будет никого. По крайней мере, она сможет насладиться постановкой, а не светскими разговорами — у соседей по-прежнему раздавались смешки и болтовня, несмотря на то, что по сцене уже забегали актеры. Сиси смогла расположиться боком к перилам, сложить на них руки и положить сверху голову, позабыв, что не только ей удобно смотреть на постановку, но и зрителям удобно глядеть на нее в ложе; впрочем, уже с первых же реплик актеров весь остальной мир перестал ее интересовать.

История повествовала о девушке, борющейся за право заниматься астрономией, в то время как ее отец изо всех сил старался выторговать для нее выгодный брак со стареющим, но богатым дворянином. У героини завязался роман с ее учителем, но конец у романа был несчастный: учитель потребовал у нее отказаться от науки и выйти за него замуж, а после родить детей, "штук пять или восемь", и на такие жертвы героиня пойти не могла. Ариетта, исполнявшая главную роль, отыгрывала отменно, а уж как изящно она выглядела в ночных пеньюарах, ведь многие сцены происходили ночью, перед телескопом и окном, за которым было нарисовано звездное небо! Такая красота, такая страсть к науке, такая воля!

Сиси казалось, что все два часа, которые длилась постановка, она не дышала, а смотрела на одну лишь Ариетту. В устах, в очах, в жестах Ари воскресла главная мечта всей жизни Сиси — ее пьесу ставили в главном театре, и самая изысканная актриса Хрустальной исполняла главную роль! Ах, если бы можно было взять и умереть на этом месте, в этой ложе, на пике своего триумфа!

В завершающем акте Ариетта выхватила у своего жестокого отца пистолет, возвела глаза к небу, драматично обронила несколько горьких слов и без колебаний приставила дуло к своему виску... Раздался выстрел, Ариетта упала пластом, и зал замер в ужасе: им показалось, что самоубийство было реальным, настолько правдоподобным оно выглядело, до того изящно было сыграно. Даже Сиси, пусть и знала, что это запланировано, невольно привстала со своего места, уставилась на сцену; там суетились, бегали слуги, плакали подруги, велись толки и пересуды, звучало имя Горви; но никакие мольбы и слезы не могли вернуть погибшую, и одна за другой на бутафорском небе гасли далекие звезды.

Упал занавес, и на зале еще долго лежала тяжелая пелена тишины, пока люди осознавали, что только что произошло... Застрелилась! Прямо на глазах родного отца! Застрелилась!

Застрелилась!

Кто-то неуверенно зааплодировал, подтянулись соседи, и скоро со всех сторон лились рукоплескания и пламенем вспыхивали радостные возгласы. Сиси хлопала тоже, но как-то вяло, скованная смутным страхом; зато когда занавес поднялся вновь, и на сцену выбежали актеры, среди которых стояла Ари, целая и невредимая, вот тогда-то она дала волю своим рукам и долбила по ним так, что ладони покраснели от кончиков пальцев до самых запястий. Из соседней ложи слышались одобрительные разговоры и высокие оценки, и кто-то даже сказал, что эта пьеса станет настоящей изюминкой сезона; в лице этого человека Сиси уловила что-то знакомое, осознала, что видела его прежде, ведь это был известный театральный критик, и улыбнулась так радостно, что тот даже на нее покосился. Сиси кивнула, он кивнул в ответ; позади открылась дверь, и незнакомый молодой портье вежливо произнес:

— Согласится ли баронесса ри Тумрия принять приглашение госпожи Арлоу и проехать до ее квартиры?

Сиси уверенно ответила, что за Ариеттой готова ехать и в ад.