В дни рождения хотелось отключить обычно молчащий телефон и закинуть его куда-нибудь в самую даль нижнего ящика тумбочки. В дни рождения хотелось удалить полупустую страницу во вконтакте, потому что кто-то все-таки вспоминал. Олежа внимательно следил за тем, чтобы никогда не высвечивалась дата и никому из малочисленных друзей не пришло случайного уведомления.

Олежа никогда число не убирал и не менял — только один раз ради интереса переставил дату на две недели раньше, кажется, на втором курсе. В групповом чате друг за другом пролетели падающими звездами скупые «с др», «поздравляю» и затерялись среди вопросов про домашнее задание и ответов на тесты.

В Питере отец привозил неизменный торт «три шоколада» из одной и той же кондитерской лавки в паре кварталов от них. С каждым годом свечек становилось все больше, а торта — все меньше. Торт становился все приторнее, а на блюцах рисунок все больше вымывался посудомоечной машиной. Олежа терялся, пытаясь выбрать желание перед тем, как задуть тоненькие полосатые свечки. Желать было нечего. Первые годы он не сомневался, зажмуривался и просил, чтобы родители сошлись. Потом, уже не так уверенно — чтобы видеться с Олей почаще. Загадывать абстрактное счастье не хотелось. Конкретных желаний не было. В семнадцать Олежа задул свечки просто так, ничего не прося и не ожидая.

Мать звонила ровно в пять часов дня. Не слишком рано, не слишком поздно. Неизменно желала успехов в учебе. К двадцати Олежа мог бы говорить тот же самый текст вместо нее, не изменив нигде интонации. 

Олино поздравительное сообщение с каждым годом становилось все короче и шаблонее. Олежа долистывал до своего — листать было недолго — и понимал, что его тоже укоротились.

В Москве Олежа про дни рождения почти забывал — напоминали почтовые рассылки, сообщения от отца и сестры. Неизменный звонок в пять вечера прорезал стандартной мелодией тишину пустой комнаты. Не изменившийся за много лет текст прорезал где-то в душе неровную дыру.

Так было обычно, но не в этом году. В этом году на пустующей кровати развалился Дипломатор — подкладка в самом низу снова начала отходить, стоило немного подшить и слева, у самого бока. Антон вежливо сидит на Олежиной кровати, тщательно и осторожно заправленной казенным покрывалом с уродливым коричневым рисунком. Телефон зазвонил привычно, ровно в пять. Олежа почти уверен, что в календаре у матери стоит ежегодное напоминание. Телефон зазвонил глухо — спрятался под плащом. Олеже очень захотелось на него не ответить. Олеже было интересно, перезвонит ли она ему, если после нескольких длинных гудков автоответчик предложит оставить сообщение после сигнала. Олежа неспешно втыкает иголку в подкладку, неторопливо принимает звонок. Отвечает теми же заученными, набившими оскомину фразами: «Да, мам», «Спасибо, я постараюсь», «С учебой все хорошо», «Спасибо за поздравление».

Телефон прячется под плащом, иголка легко выскальзывает из подкладки. Антон молчит и смотрит пристально, давит взглядом из-под бровей, как затухающее эхо вибрации от завершенного звонка. Взгляд мешает шить.

— Что?

— Ты говорил, что вы с ней созваниваетесь только по праздникам. Новогодней елки я не вижу, — Олежа ведет шов ровно, твердо, не позволяет иголке сделать неверный стежок. Друзья, наверное, говорят про дни рождения. Друзья приглашают друзей посидеть в кафе. Вот только друзьями они себя не назвали ни разу. У Антона голос тихий и не обиженный. Голос у Антона глухой и укоризненный. — Почему ты не сказал?

Стежок, еще один. Не нужно лишний раз искалывать дорогую ткань иголкой из дешевого универсального набора.

— А какая разница?

— Разница есть. Я бы хоть что-то к чаю бы захватил, — Антон не говорит про поздравления и про подарки. Олежа хотел бы быть благодарным. Олеже бы хотелось, чтобы Антон привез чего-нибудь к чаю — только не треклятый торт три шоколада. Олежа терпеть не может получать подарков — он чувствует, что это что-то, что ему дают взаймы и ждут от него чего-то ответного.

— Это просто день. Можем мы о нем забыть, пожалуйста? 

Олежа знает интересную статистику: риск умереть в свой день рождения на семь процентов выше, чем в остальные дни. Олеже жаль, что статистика меняется из-за алкогольной интоксикации и из-за депрессий, а не потому что в этот день резко появляется возможность прицельного падения метеорита. Олеже бы хотелось, чтобы он в этот день исчезал — или чтобы во всех календарях между «двадцать восемь» и «тридцать» ничего не было.

Антон продолжает смотреть пристально. Иголка в руке дрожит.

— Да, конечно, — Олежа вздыхает успокоенно. После пяти часов вечера день почти заканчивается. После пяти можно уже и переставить красную рамочку в календаре на следующую дату.

***

Антон протягивает сверток в темной шуршащей бумаге. Сверток прямоугольный и неожиданно очень тяжелый.

— Я немного припозднился, — дата на телефоне говорит, что сейчас конец ноября. Олежа не понимает, к чему Антон стремился успеть. — Открой.

Шуршащая бумага открывается легко, спадает, открывает темно-синюю с тисненными звездами обложку. Рельефные цифры на титульном листе говорят, что книга выпущена в свет в девятнадцатом веке.

— Антон, это, — Олежа не может сказать ничего. Старая бумага, бережно хранимая каким-то антикваром или букинистом, показывает Олеже созвездия и римских божеств. Олежа касается лебедя кончиками пальцев. — Я не могу это взять.

Юпитер гордо расправляет лебединые крылья — Олежин палец замирает над Денебом.

— От подарков на дни рождения не отказываются.

Лебедь несет в клюве сложную многолучевую звезду — Альбирео сияет золотом на странице старого атласа.

— Это слишком ценная вещь.

— Ценные вещи должны быть у ценных людей.

Олежа не находит что сказать — Северная корона над его безымянным пальцем сияет крупным алмазом-Геммой. Олежа не может найти слов благодарности — ее все равно больше, чем в этом старинном атласе звезд изображено.

Друзей принято приглашать в кафе или на попойку, из-за которой риск умереть в свой день рождения повышается на семь процентов. Друзьям следует помнить про дни рождения без напоминаний на телефоне. Друзья поздравляют день-в-день и привозят чего-нибудь к чаю.

Олеже иногда кажется, что они самую малость больше.