Понемногу Крейтон стал замечать, что Олли относится к нему как-то иначе… по-дружески, что ли? Нет, конечно, этого не могло быть. Но все равно — по-другому. Он давно уже не контролировал Крейтона на каждом шагу, мог дать задание и уйти, а вернуться как раз к тому времени, когда тот уже заканчивал. Но и сами задания были теперь другими, чем прежде. Олли мог просто показать на разросшийся куст со словами: «Наведи тут порядок!», вместо того, чтобы, как раньше, подробно указывать — вырезать сухие ветки, проредить оставшиеся, вскопать землю вокруг… Приходилось соображать самому. Поначалу это пугало. Сделает что-нибудь неправильно, потом Олли будет сердиться…
Крейтон уже почти не боялся того, что старик пожалуется на него хозяину. Но и вызвать недовольство самого Олли тоже не хотелось.
Конечно, он ошибался, и нередко. Но старик не сердился. Подробно объяснял, что не так, почему, как и зачем надо было сделать…
Вообще последнее время Олли стал очень много объяснять и рассказывать. Крейтон недоумевал, зачем ему это нужно знать. Он раб, ему приказали — он выполнил…
— Ты запоминай толком! Я уже старый, вот помру, ты без меня будешь за садом ухаживать, так что учись пока.
Крейтон хотел возразить. Хотел напомнить, что ему самому в любом случае долго не жить, что хозяин рано или поздно выполнит свое обещание…
Он промолчал. Вспомнились слова старика про то, что никто своей судьбы не знает. Он же удачливый, он уже столько раз чудом разминулся со смертью — может быть, и теперь что-то изменится?
А запоминать объяснения Олли в любом случае надо. Надо стараться, надо как можно лучше работать, приносить пользу. Он не искупит этим своей вины, но ничего другого он не может сделать…
Сейчас Крейтон работал перед домом. Вазоны по обе стороны от двери третий год стояли пустыми. Сухую землю с бурьяном и мусором следовало поменять на новую, плодородную. Крейтон полдня таскал тяжёлые ведра. Открытые ворота были в десятке шагов от него. Он проходил мимо спокойно и равнодушно. Разве что иногда посматривал с любопытством на проходящих мимо пешеходов и всадников, проезжающие повозки…
Маленький рыжий щенок растерянно метался посреди улицы. Как он здесь оказался? Потерялся или выбросили? Крейтон остановился, с тревогой наблюдая. Щенок кидался то в одну сторону, то в другую — и тут же отскакивал, испуганный. Вот он чудом увернулся от колес повозки, чтобы оказаться точно перед всадником…
Крейтон бросил ведро и метнулся вперёд. Подхватил щенка на руки. Отскочить он уже не успел бы, но всадник сумел в последний момент осадить коня. Вытянул Крейтона плетью, обругал.
Тот едва почувствовал боль. Поспешно поклонился, бормоча:
— Простите, господин, спасибо, господин…
И впрямь спасибо. Стоптать конем чужого раба, да ещё, судя по кандалам, упрямого и непокорного, да ещё когда куча народу подтвердит, что тот сам виноват — штраф за такое невелик, не всякий стал бы останавливаться. А плеть — пустяк, поболит и пройдет…
Сам он в свое время, пожалуй, не остановился бы.
Щенок дрожал и скулил у него на руках.
А ведь он опять выскочил за ворота. Пусть всего на три шага — все равно… Заметил ли кто?
Он поспешил вернуться. Во дворе никого не было, он перевел дыхание — не заметили. Надо было возвращаться к работе.
А что делать с щенком? Спрятать пока куда-нибудь? Вряд ли он станет сидеть тихо и спокойно, пока Крейтон не закончит с делами. Он ведь, наверное, голодный… Разрешат ли Крейтону оставить щенка? Или прикажут выбросить обратно на улицу? Может, не говорить никому про него, так и прятать? А кормить чем? Оставлять ему понемножку от своей порции? А как — на глазах у Флеры? Она же заметит, спросит…
Да в любом случае не получится. Щенка не удержишь под скамейкой. Он будет бегать, лаять… Разве что связать ему пасть и привязать на короткую верёвку. Но тогда — стоило ли его спасать?
Крейтон пошел искать Олли. Щенок успел заползти ему за пазуху. Старик разговаривал с кем-то из слуг. Крейтон несмело подошёл, поклонился.
— Что такое? — встревожился Олли. Крейтон распахнул на груди рубашку.
— Позволь мне оставить его себе, Олли! Пожалуйста!
Брови старика поползли вверх:
— Где ты его взял?
— На улице, его там чуть не растоптали, — Крейтон опомнился и поспешил добавить: — Прямо у самых ворот, совсем-совсем близко!
А старик, казалось, и не заметил, что раб проговорился. Или не считал проступком выйти на пару шагов?
— Дай-ка посмотреть!
Он взял щенка за шкирку, держал на весу, разглядывая. Тот скулил от страха, сучил лапками. Тремя, четвертую он поджимал к себе. Олли это заметил. Осторожно ощупал лапку, разогнул раз-другой. Щенок взвизгнул. Крейтон смотрел с тревогой.
— Зашиб он лапку, но это ничего, косточки целы, — подытожил старик, возвращая щенка. — Поди на кухню, попроси Флеру, она найдет, чем его покормить.
— Я не закончил с вазонами, — на всякий случай напомнил Крейтон. Олли пожал плечами:
— Значит, попозже закончишь.
Флёра заохала, запричитала над «бедненьким щеночком». И тут же достала блюдце, положила немного каши, развела молоком, поставила на пол. Крейтон присел на корточки, спустил щенка с рук. Тот как будто не понимал, что от него хотят.
— Ты его мордочкой ткни, — посоветовала Флёра, — чтобы он вкус почувствовал!
Совет оказался хорошим. Щенок лакал из блюдечка торопливо и жадно, а Крейтон сидел над ним и смотрел.
— Звать-то его как? — спросила Флёра. Крейтон задумался на миг.
— Рыжиком, — он бережно погладил щенка. — Иди ко мне, Рыжик!
Олли принес для щенка корзину, застеленную каким-то тряпьем. Крейтон ставил ее на траву там, где работал, и между делом то и дело окликал щенка, наклонялся погладить…
А ночью, в темноте, Рыжик опять стал скулить, тихо и жалобно. Взять его к себе? А если он свалится со скамьи? И без того лапка зашибленная… Крейтон лег на пол. Щенок устроился у него на груди. Крейтон погладил его, тот в ответ лизнул его пальцы.
Крейтон улыбнулся. От маленького пушистого тельца было необыкновенно тепло. Где-то внутри, там, где сердце…
Крейтон прореживал крону старой груши. Перед тем Олли долго объяснял ему, как должна выглядеть правильная крона, какие ветки непременно надо удалять… А потом сказал:
— Так что давай сам смотри, мне снизу не разглядеть!
Смотреть самому было непросто. А ещё труднее было добираться до верхних сучьев в кандалах. И не переступить толком, и за ветки то и дело цепляется…
Из дома вышел хозяин. Огляделся, подошёл к Олли. Крейтон застыл, вцепившись свободной рукой в ветку. Вот ведь незадача! До сих пор он старался не привлекать внимание хозяина, а сейчас торчит, как нарочно, на самом виду. И не поздороваться, как положено, не поклониться… Он всё-таки попытался изобразить поклон. И едва не рухнул вниз.
Хозяин засмеялся. И приказал:
— Спускайся, пока не грохнулся!
Потом снова повернулся к Олли:
— Да сними ты с него кандалы, ну это же издевательство, а не работа!
— На то время, что он деревья обрезает? — уточнил Олли.
— Насовсем сними, зачем они! Он и так больше не сбежит. Ты же больше бежать не собираешься?
— Нет, господин, — горячо ответил Крейтон, — я не сбегу, господин!
— Вот и хорошо.
Хозяин опять заговорил с Олли. Спрашивал, что уже сделано, что планируется… Крейтон стоял в растерянности, не зная, что ему делать. Господин велел ему слезть — он слез. А дальше что? Лезть обратно? Но приказа возвращаться к работе вроде не было.
Выскочил откуда-то из кустов Рыжик. Он давно уже не хромал, никого не боялся и свободно бегал по двору, но всегда держался рядом с Крейтоном, то и дело подбегал к нему, тыкался носом в ладонь…
Крейтон замер. Знал ли хозяин про Рыжика, доложил ли ему Олли? Не рассердится ли?
Рыжик подошёл к хозяину, глядя с любопытством. Тот рассеянно, почти не глядя, наклонился, почесал щенка за ухом. Рыжик доверчиво завилял хвостиком.
— А этот куст что, выбрасывать будете? — спросил хозяин. — Он в прошлом году совсем не цвел.
— Не цвел, потому что загущен, — пояснил Олли. — Его разделить штук на пять да пересадить на новое место, и снова зацветёт. Наверное, вдоль стены, ближе к воротам, посадим.
— Да? — переспросил хозяин с сомнением в голосе. И неожиданно спросил у Крейтона:
— А ты как думаешь, куда лучше отсадить?
Что он думает? Он раб, ему не положено думать. Его дело — приказы выполнять…
— Я думаю, — неуверенно ответил он, — что лучше к беседке. А то вокруг нее голо, вся на виду.
Хозяин оглянулся на беседку, подумал.
— А, пожалуй, верно!
— Ну, так и сделаем, — согласился Олли.
Щенок вдруг поднялся на задние лапы, упёршись передними в ногу хозяина, тявкнул несколько раз, словно приглашая поиграть. Крейтон прикусил губу. Вот ведь глупый…
Хозяин погладил Рыжика, улыбнулся:
— Хороший пёсик, хороший!
И опять повернулся к Крейтону, спросил спокойно, как будто даже дружелюбно:
— Значит, ты любишь собак?
— Я… Да, господин. Раньше у меня всегда были собаки…
— А у нас почему-то никогда не было, — в голосе хозяина звучало недоумение, словно он сам удивлялся, почему не держал собак. — Ну ладно, работайте, не буду вам мешать!
До конца дня Крейтон наслаждался непривычным ощущением. Девять лет он ходил только в кандалах. Правда, по вечерам Олли снимал их, но в тесном сарае все равно не походишь — три шага в одну сторону, четыре в другую. А теперь он мог двигаться по-настоящему свободно, это было почти странно.
Чем он отплатит за эту милость?
А вечером, когда Крейтон остался один, в голову вдруг пришла подлая мыслишка — а ведь теперь можно сбежать. Спрятать ошейник под воротником, выйти из города раньше, чем хозяин сообщит в управу, а там — ищи ветра в поле! Летом заночевать и под кустом можно, и прокормиться несколько дней можно грибами да рыбой, идти можно не дорогой, а лесами, можно дойти до другого города, даже не соседнего…
Нет. Нельзя. Потому что за его побег накажут Олли.
Крейтон видел от старика только добро. Тот разговаривал с ним по-хорошему, не свысока, и не сердился за ошибки, и разрешил оставить щенка. «Если тебе доверяют, как человеку, так и будь человеком…»
Нельзя бежать. Что бы ни ждало его впереди. Что бы ни собирался сделать хозяин. Все равно — он должен остаться.
И даже не только поэтому нельзя. Ещё и потому, что он заслужил… того, что собирается делать хозяин. «За всех, кого ты убил…» Он виноват. И должен принять наказание.
Рыжик завозился рядом, лизнул в лицо. Словно почувствовал его смятение, словно хотел утешить, поддержать…
Крейтон погладил шелковистую шкурку, почувствовал, как бьётся под ладонью крохотное сердечко.
Взять Рыжика с собой он не сможет. Тот выдаст его лаем, устанет в дороге, и грибами его не прокормишь. А оставить здесь… Может, Флёра возьмёт его, она добрая. А может, его выбросят прочь.
Но ведь это же ещё не завтра! Завтра он закончит подрезать деревья, потом они рассадят тот куст… И будет ещё солнце, и ветерок, и бабочки. Будет веселая болтовня Флеры и преданный взгляд Рыжика…
А дальше — что будет, то будет. Может, ещё и до зимы доживёт. Он же удачливый!
А если подумать, то бежать все равно толку нет. Что он будет делать в другом городе? Ремесла он никакого не знает, значит, только и сможет, что землю копать или камни таскать, или ещё что такое — то есть не лучше, чем сейчас. А главное, ошейник самому не сбить, значит, все время жить в страхе, что в нем признают беглого… да и в лицо его узнать могут. Беглого раба, если не найдется хозяин, продадут с торгов… Вот и выходит, что немного он выгадает от побега.
Хотя это неважно. Все равно он бы не сбежал.