***

— Ретроградная потеря памяти. Помимо амнезии и невроза наблюдается небольшая отечность в толстой кишке, общая раздражительность кишечника и слабое усваивание пищи. Брюшная полость была поражена в двух местах неким острым предметом. Из-за этого наблюдается дисфункция в пищеварительной системе. Единственное, что может вызвать серьезные опасения — развитие энтероколита.

Демон в белом свободном одеянии, с лекарской демонической меткой в виде пурпурного разветвленного корневища, выплыла из комнаты, где находилась спящая Эмма. Лекарь сняла с себя использованные перчатки и заменила те на новые. Руки ее были всегда скрыты в перчатках, а когти обрезаны — все обработано и подготовлено для дальнейшей работы с пациентами.

Демоны обладают прекрасными регенерирующими способностями, при всем при этом, это не равно вечной регенерации тканей. У них так же, как и у людей есть свои болезни, при этом те постоянно мутируют за счет самой же регенерации демонов и отдельных модификаций клеток самих больных, в связи с чем лекарям было чем заняться во все века, особенно в нынешний: с Новым обещанием развилась активность черного рынка, где люди, искавшие власти, стали нападать на демонов и вычленять из них ядра с корнем, продавая те или эксплуатируя как мощный источник энергии для своего бездушного мусора из железяк, именуемых машинами и роботами.

Помимо этого, постоянно мутировала одна из самых жутких болезней демонов — бешенство, эффект от которой приводил к полной деградации клеток мозга, а затем и полному распаду ядра — место сосредоточения их сущностей, их души. Не менее ужасающий эффект носит болезнь наподобие некротического фасциита у демонов, приводящая к гниению и отмиранию органических клеток тканей.

Сколько помнит себя Льюис, сталкиваясь с одним из самых юных и амбициозных королевских лекарей из ордена Багот, демонесса была без рода, без благородного имени дома ее семьи и без дворянского статуса. Как она, будучи рожденной из самого низа, смогла затесаться в ряды Ордена, да еще и стать любимицей дома Байонов — остается загадкой. Хотя Его Светлости, Льюису, легче было понять лекаря и принять ее талант за чистую монету, чем осознать то, каким образом безмозглый и лицемерный амбал, выбранный ЛеграВалимой, стал одним из пяти представителей Благороднейших семей.

Стоит упомянуть, что еще в далеком прошлом принц Льюис имел недолгие отношения с юным лекарем, и назвать их здоровыми — язык не поворачивается. Его Высочество однажды возжелал самолично разузнать у столь интересной и юной особы ее маленькую тайну, но дева всегда юлила перед принцем в любом их разговоре, что забавляло и восхищало его, ведь самый молодой член Ордена Багот по-умному выпархивала из его цепких рук, сторонясь его обольстительных, хитрых речей, предпочитая заместо вниманию высокопоставленной королевской персоны — лекарское дело.

В один прекрасный для Его Высочества момент, они встретились на войне, где демонесса лечила тяжело раненных — Льюис решил воспользоваться случаем столь любезно предоставленным ему судьбой. Будучи разбитой и потерянной, она не смогла в тот раз выпорхнуть из его успокаивающих и цепких речей… Даже несмотря на ее неприступный нрав и хладный ум, за который ее ценили, Льюис смог обуздать ее тело, а затем и девичье сердце… После той роковой ночи он брал ее снова и снова, пока, однажды, не потерял жажду к ней, не просто охладев, но даже рассвирепев.

Именно поэтому, в эту самую минуту, эрцгерцог не отводит от нее раздраженного, неморгающего взгляда как у ястреба, однако же, при этом совсем обратное говорила о демоне его поза: расслабленное тело, ни одна мышца не была напряжена, его движения были равномерными и спокойными — он был прекрасным актером, непревзойденным лжецом, с превосходной социальной мимикрией, которую тот наработал до идеала за свою долгую жизнь.

Лекарь тем временем достала пачку документов из сумки, прошуршав страницами, и аккуратно положила на стол перед Его Светлостью.

Мягким и тягучим как нуга голосом она продолжила:

— Человеку необходимо пройти курс лечения, я выписала ей таблетки, чтобы преждевременная менструация прекратилась. Вам я выписала таблетки, которые смогут понизить вашу гормональную активность и аппетит. Это очень важно, особенно в вашем положении. Жажду к человеческому мясу, несомненно, на совсем не отобьет, но понизит. Принимайте магний.

Льюис в неудовольствии впился взглядом в демонессу — ее образ стал для него бельмом перед глазами.

— Я похож на того, кто нуждается в еще одной консультации от лекаря? — холодно и строго спросил Льюис, ощущая как это самое «положение» вонзилось острием в его эго.— Занимательный экскурс в букет болезней человека, но меня интересует дальнейшее ее лечение и цена.

— Прошу прощения, Ваша Светлость, — медленно и тихо сказала демон, пытаясь собраться с мыслями, дабы лишним словом не навлечь на себя гнев самого эрцгерцога, — но ваша активность чуть не довела до летального случая человеческое дитя. Даже если, ваша Светлость, в силах контролировать себя в такие моменты, то риск всегда остается. Она может пройти полноценный лечебный курс, предоставленный нашей компанией. Мы в ответе за качество нашей работы и предоставляемых услуг.

— Предоставьте мне, без излишних формальностей, документ о лечении и закончим на этом.

— Вы благородны, Ваше Светлость, раз покрываете все расходы на человека.

— Не поймите меня неправильно, меня интересует исключительно ее мозг и нормальное функционирование всего организма человеческого детеныша, — грозно сказал эрцгерцог, в нетерпении постучав по столу. — Человеческое мясо нынче трудно раздобыть в связи с новыми законами. Этот детеныш является товаром наивысшего качества, вам ли не, как заведующему по реабилитации скота, знать об этом.

— Да, Ваша Светлость, все будет сделано в лучших традициях.

Кончики фаланг пальцев эрцгерцога напряглись, уже с силой выбивая маленькие отметины в столе — для Льюиса, это было чем-то несущественным, ведь он всецело был поглощен чем-то другим. Сталь его голоса и еще большая холодность, чем в будничные дни, рубила сегодня головы с плеч, не щадя, пока что на словах.

Лекарь могла буквально прочитать в его устрашающем, холодном как сталь взгляде только одно: «Если ты допустишь хотя бы малейшую оплошность в процессе лечения скота, то умрешь самой жуткой и мучительной смертью».

Она не понаслышке знала о крутом нраве, кровожадных деяниях и развлечениях одного из детей Великого короля, собственно, являющегося отцом Великого эрцгерцога Льюиса и (благочестивой) королевы ЛеграВалимы, убиенной анархистами, — эти двое, не считая «изменника» Сон-Джу, были ключевыми фигурами прошлого тысячелетия, помимо остальных детей короля, сгинувших еще до рождения Великой королевы.

Льюис провел лапой по столу, будто собирая с того пыльную пленку, и, в раздражении потерев с силой два пальца друг о друга, наконец продолжил до ужаса спокойным, обычным голосом, словно и не существовало в реальности тех ранее сказанных слов слуги, невольно оброненных в сторону Великого эрцгерцога — это значило только то, что один неверный шаг демонессы и она может распрощаться с головой. Для Льюиса не было в диковинку отрубать головы у себя в приемной, правда, это было столь редко… А последний раз был очень давно: еще только в начале первого столетия после Обещания, и все же Льюис предпочитал не изменять своим привычкам.

— Кроме вашей работы, остальное не должно волновать ваш ум, — холодно сказал эрцгерцог как отрезал.— Несмотря на вашу принадлежность к Ордену Багот, вам не дозволено столь бестактно и нагло вторгаться в жизнь королевской семьи.

У его собеседницы встал тяжелый ком поперек горла — она осознала, что перегнула палку в их беседе, даже надломив ту. Мало того, что Его Светлость с самого начала ее обследования человека был сегодня не в духе, так еще она растормошила в нем какую-то больную рану неосторожно оброненным словом.

Лекарь упала на колени перед эрцгерцогом, опустив свою голову и подняв руки к Льюису.

— Ваша Светлость, нет мне прощения за мою дурную голову, за глупый, беспечный поступок, не присущий лекарю. Я уповаю на Вашу милость, Ваша Светлость, да пусть снизойдет Ваше помилование до моей ничтожной, бренной души. Иль я умоляю Вас наказать меня по всей строгости, до которой снизойдет Ваша воля. Кара — это Ваш урок мне за невнимательность и распущенность моих мыслей.

Льюис снисходительно с тоской посмотрел на руки демона перед ним.

— Будучи слугой ты пытаешься воспротивиться моей воле, неявно, но пытаешься. Что’ж похвально для того, кто стремится умереть, — эрцгерцог не отводил злого взгляда от ее поникшего материнского образа, нежели лекаря перед ним: исхудавшая, постаревшая, жалкая женщина, но отважная, таившая в себе невинные черты — она до сих пор прекрасна. Даже ее восхитительный запах освященного ладана, свежего лимона и цветущей лаванды… Остались прежними, столь невинными для зрелой женщины.

Льюис ненавидел ее за то, что она приковала его к себе, тащась всю его жизнь рядом с ним. Он ненавидел демоницу за ее слабость, за то, что она искренне его любила, бесхребетно принимая его боль, он ощущал себя монстром с ней.

— Я вижу, как твое жалкое ядро приняло всю боль этого скота, как страждущее материнское сердце взыграло жалостью к чужому, беспомощному детенышу, — демон с рычанием прохрипел. — Не делай ее заменой своей дочери.

Лекарь вздрогнула. Ее глаза защипали от подступающих ненавистных слез. Ей как никогда воистину было больно услышать эти слова от него — эрцгерцог прекрасно это знал.

«Вы воистину безжалостны, упоминая собственного умершего ребенка» — с гневом и жуткой болью осели собственные мысли лекаря на душу.

— Сними перчатки и выстави ладони вверх передо мной.

Демонесса сделала все так, как приказал ей эрцгерцог. Ее дыхание сперло от волнения, хотя она ощущала, что Его Светлость не был настроен убивать ее. Вместо этого он медленно взял ее шестой, малый палец левой руки и сомкнул плоть когтями, будто птица сдавила своим острым и твердым клювом плод.

Сначала боль едва была ощутима, пока его твердые и острые когти медленно погружались в мягкую плоть мышц, как нож в масло, после чего раздался хруст, от которого сердце перестало биться в ней, вслед ужасающему звуку волной пришла мучительная боль — Льюис оторвал ей палец, аккуратно перерезав сухожилия в сочленениях костей своими острыми когтями. После чего он без интереса повертел перед собой палец светло-серого цвета и отдал тот на съедение Парвусу.

— Это предупреждение, — грозно сказал эрцгерцог. — Можешь продолжать свою работу.

Демонесса убрала руки, посмотрев своим медовым взглядом на того, кто некогда возжелал ее. Змеиный взгляд Льюиса холодным огнем опустился на ее блестящие глаза.

Лекарь с ужасом вновь увидела в нем черты его отца, особенно его холодный гнев, который из раза в раз заставлял кровь застывать в жилах. Помимо взгляда эрцгерцога присутствовало давящее ощущение доминирования, которое, сколько она себя помнит, было присущей чертой Его Светлости от рождения, как и у Великого короля, производившего неизгладимое впечатление на окружающих, заставляя беспрекословно внемлить каждому его слову.

Льюис всецело был похож по характеру на своего отца, Великого короля, который помимо своей силы убеждения и власти, имел в себе и хорошие качества: проницательность, снисходительность, ответственность перед народом, из него вытекающее — преданность своему делу и самое редкое — умение слушать. Однако Льюис не одарил демонессу своей милостью, он издевался над ней, медленно изничтожая ее.

— Благодарю Вас, Ваша Светлость, за Вашу милость к столь ничтожной душе.

Лекарь без промедления достала документ, и при выполнении своей работы ни разу не подала вида страха, ибо была обязана сохранять хладнокровие и чистый разум при выполнении своей работы.

Льюис быстро расписался в документе — ему не в привычку подписывать или оформлять документы, в общем заниматься бумажной волокитой, которую он ненавидел. И на этой безмолвной ноте с дурным и горьким послевкусием была поставлена точка на изнурительной ночи с Эммой, но не на недуге рыжеволосой — все только начиналось.

Парвус смерил изничтожающим взглядом демонессу. Его шерсть встала дыбом, после чего он дернул в раздражении пару-тройку раз хвостом, и, перебирая лапками по могучему плечу хозяина, стал жаться и ласкаться к тому, изменяя своему первоначальному настроению. Он соскочил с Льюиса и забрался под кресло с пальцем в зубах, после чего принялся усердно грызть тот.

Лекарь, слушая омерзительные, чавкающие и хрустящие звуки, не без усилия поставила печать, хотя ей уже доводилось испытывать на собственной шкуре более жуткие пытки и истязания для наказания ее опрометчивой и до всего досужей души от Льюиса или его отца. Как говорится в народе: «Яблоко от яблони недалеко падает».

Демонесса дописала пару-тройку строк в документе, расписалась, и, положив тот в папку, поклонилась перед эрцгерцогом, тем самым попрощавшись, и вышла из приемной.

Льюис наконец-то остался один в комнате. Он с облегчением прикрыл глаза и стал что-то долго обдумывать в тишине.

Погода на улице была дрянная: ледяной ливень, смольные облака, гром, сокрушавший небо и раскалывающуюся от мигрени голову эрцгерцога, вдвойне усиливая его боль. Если учесть еще и тот факт, что Эмма была в плохом состоянии и отсыпалась сейчас в комнате демона, то день, несомненно, складывался отвратно, нагоняя тоску и раздражение на Льюиса.

— Кайцхе, будь добр, принеси мне трубку, — дав знак одной рукой слуге, эрцгерцог другой ласкал своего пушистого друга, притулившегося уже в ногах. — Настроение ни к черту.

Отозвавшийся на имя демон-слуга кивнул, задав только один вопрос своему господину:

— Забивать как обычно или иное будет предпочтение, ваше Светлость?

— Обычно. Можешь не торопиться. Важно качество, а не скорость, — отречено прошептал эрцгерцог, поглаживая маленького приятеля, умостившегося в его ногах кверху кудрявым пузом.

На этих словах Кайцхе скрылся за дверью, оставляя Льюиса в гнетущей тишине, лишь трепещущие на ветру мокрые ветки стучались в окно. На часах было уже четыре, а дождь, не переставая, лил как из ведра, сокрушая зелень и землю.

— Отвратный день, — буркнул демон, взяв граненый стакан с вязкой жидкостью, и, выпив содержимое залпом, скривился от гадкого привкуса, заскрипев зубами и размазав жижу по своим чёрным деснам. — Омерзительно.

Льюис с гневом и разочарованием посмотрел на слипшиеся бурые остатки, лениво стекавшие из одной хрустальной полудуги дна стакана в другую.

— Заветрилось. Стоило поставить виѝду, —заключил Льюис. — По-видимому не судьба, Натали. Я так и не распробую твою жалкую жизнь по достоинству.

Эрцгерцог с пренебрежением отставил пустой граненый стакан в сторону и вновь откинулся на спинку кресла, устало прикрыв глаза. Некоторое время спустя, в гробовой тишине Льюис улыбнулся, хотя едкое послевкусие дрянного пойла впилось в язык, вызывая отвращение и раздражение.

Демон вспомнил курьезный случай, произошедший на совместной его охоте с достопочтенным Байоном, которому на тот момент еще только предстояло стать лордом, занять место своего отца, являвшегося правой рукой короля, а также предстояло вовлечься в искусство охоты, в политику и дела своей семьи по управлению собственными землями. Байон был «невзначай» приставлен Великим королем к юному и амбициозному принцу Льюису — демон был явно недоволен решением своего Великого отца, ведь принц любил проводить свой досуг в одиночной охоте, за книгой, куревом или за оттачиванием мастерства ведения боя в военных кругах, с серьезными и хитрыми полководцами знатных домов, прогремевших еще во времена Колоссов* за свои подвиги, сражаясь с прародителями. Льюис у генералов пользовался популярностью и стал им даже негласным сыном.

Принц был не шибко сговорчивым, предпочитая, вместо трепания языка в светских кругах — военное дело или общение по душам исключительно со своим отцом, когда у того находилась свободное время для совместной охоты. Увы, помимо Льюиса у Короля было множество других потомков и отпрысков, а также «дети» в виде народа, которому он, несомненно, уделял гораздо больше внимания, чем родным.

Именно поэтому, когда Байон, у которого «на губах еще молоко не обсохло» со слов самого принца, стал таскаться за ним попятам — Льюис отнесся к самому Байону как ко временному знакомому, которого само собой сдует ветром по первой же пьянке или по бабам как и прочих детей дворян — пустых прожигателей жизни и состояния благородных своих родителей, пытавшихся затесаться в круга принца, но… Льюис впервые

ошибся в демоне: Байон оказался волевым демоном не лишенного рассудка и здравой мысли даже после крепкого вина, эля или людской крови — таких личностей еще стоило поискать. И чем-то Байон даже дополнял характер принца, а принц, в свою очередь, дополнял характер будущего лорда — так завязалась крепкая дружба.

Как говорилось уже ранее, Льюис предпочитал по любому представленному ему случаю держаться стороной светских пиршеств, бесед или бесполезных раутов, хотя это не мешало принцу быть душой компании в светских кругах (на первый период свой жизни) за остроумные шутки, наблюдательность и за редкое умение среди знати — умение слушать.

Вернемся к тому самому курьезному случаю. Итак, он заключался в том, что перед тем, как ударить человека острием пики, лорд потерял равновесие, поскользнулся на влажной глинистой почве и пролетел мимо жертвы, куда-то кубарем под гору, увы, даже если Байон дал фору человеку, тот все равно не выжил. Нет, туша лорда не расплющила его, ведь демон пролетел мимо жертвы, в ухаб. Человека убил Льюис, наблюдавший как незадачливый юный хищник скатился по склону. Несомненно, это было зрелищно и глупо, ведь Байон на тот момент пытался строить из себя серьезного, взрослого демона перед принцем, при этом чуть не угодив в примитивную ловушку кролика — эрцгерцог никогда не забудет этого забавного казуса.

Льюис скрестил пальцы перед собой, ехидно улыбаясь. Парвус шуршал на плече, посапывая и маленькой лапкой то сжимая, то разжимая кусочек ткани фрака.

— И все же этот день по-своему прекрасен, ведь если бы не ты, мой маленький друг, я лишился бы Эммы той ночью, — сказал Льюис, почесав голову компаньона. — Ты вовремя меня остановил.

— Ки-ки, — подтвердил тот, приподнимаясь.

Парвус потянулся к желанной руке хозяина, но получив отказ от предложения быть приласканным, кошко-демон перебрался на другое плечо хозяина, и, фырча, залез в выемку оттопорщенного ворота фрака. Пролезая под тканью вниз, Парвус уткнулся в более горячее место на груди Льюиса — туда, где располагалось сердце демона — устроившись поудобнее, кошко-демон затаился.

Эрцгерцог сам затаился как подобает хищнику, вслушиваясь в звуки, но кроме завывания ветра да гудящей тишины в помещении — тот не смог услышать ничего иного.

— Она все еще спит. — Льюис едва улыбнулся, но сонливость после долгой ночи одолевала его, произрастая в нем раздражением и меланхолией. — Люди такие хрупкие. И все же… За редким исключением, они могут приятно удивить.

Эрцгерцог медленно встал и направился к тяжелой дубовой двери — туда, где в спальне находилось его бесценное сокровище, туда — в свое логово, где Эмма вся бледная лежала на широченной и пышной перине.

Огромное одеяло поглотило девушку как облако, скрывая ту по самую макушку. По сравнению с обстановкой комнаты — рыжеволосая казалась маленькой, тонкой, мертвецки бледной и совсем выбивающейся деталью, никак не вписывающейся в обиход демона.

Под ее раскрасневшимися веками Льюис мог видеть хитросплетения из капилляров. Некогда бледная кожа потихоньку стала розоветь, грудь рыжеволосой медленно опускалась и поднималась, что было едва видно.

Эрцгерцог раскрыл одеяло, затем легкую ночную сорочку девушки, оголив всю нижнюю часть до пупка — он был в поисках свежих шрамов — меток безмолвной борьбы девушки со своими страхами, гневом и бессилием.

— Глупый детеныш, — шепотом пожурил Льюис ее за халатное отношение к собственному телу, после чего он наклонился над девичьим телом и с наслаждением лизнул сахарно-соленый покров кожи.

Демон лизнул ее в шею, к его удивлению, та была без клейма товарного кода — Льюис ехидно заулыбался: он примерно догадывался из-за чего могла пропасть метка. Не акцентируя далее на этом свое внимание, мужчина взял в свою лапу миниатюрную руку Эммы и окольцевал своим юрким языком по отдельности все ее пальцы, каждый из которых он с хрустом фаланг откусил бы, пережевывая ее сочную и сладкую плоть, а после с удовлетворением проглотил бы, наполняя свой изголодавшийся желудок по отборному свежему мясу.

Эрцгерцог отпрянул от Эммы, ликуя и разглядывая творение искусного мастера, воссоздавшего в своем утробе столь превосходное и невинное тело девушки — каждый миллиметр ее плоти был бесценен, божественен. Она должна быть подана Богу на Кувитидале, но жизнь Эммы, по иронии судьбы, от Бога перешла в лапы Льюиса — последний, в свою очередь, никогда не упускал предоставляемую ему возможность, особенно дважды.

Демон тяжело сглотнул подступившую слюну. Наклонившись над Эммой, он узрел засохшие солевые чешуйки от слез, которые тянулись высохшим руслом по щекам. Сетка артерий растянулась бледно карминовыми и лазурно-серыми корня под веками.

— Я восхищаюсь тем, как ты меня просто приковала к себе, даже не ведая об этом, — прошептал хрипло Льюис.

В его голосе пробивалась робко нежность из-под присущей ему холодности и жестокости, кои тот всегда носил и предпочитал в своем сердце.

Медные, воздушные кудри девушки легонько шевелил летний, теплый ветер, как мамино ласковое касание, дувший из приоткрытого окна. Рыжий пух, покрывавший бедра девушки, блестел на свету золотом и напоминал бархатистую кожицу персика, о которую хотелось в наслаждении потереться щекой.

— Заставила возжелать и уповать на каждую частицу твоего тела. Вынудила голодать на такую красоту. Еще ни одна женщина не позволяла себе такой наглости присвоить все мое внимание к себе.

Эрцгерцог провел подушечками пальцев по теплой коже, легонько поскоблил когтями свернувшиеся чешуйки крови. Те манили его к себе и словно взывали к нему, чтобы тот вкусил пленительную кровь Эммы еще раз. Льюис, несомненно, вкусил эту застывшую кроху драгоценного яства, ощущая вновь этот божественный и пряный вкус, от которого желудок связало тугим узлом.

Кошко-демон, почуяв что-то, отпрянул от нагретого места под фраком, и, фырча, высунулся из-под ворота прямиком над Эммой. Парвус понюхал воздух, подумал, наметив место для прыжка, и прыгнул, но эрцгерцог схватил того на лету, не дав приземлиться на девушку.

— Не беспокой ее, — сказал Льюис своему другу.

— Ки-ки, — возмущенно пикнул тот.

Парвус недовольно посмотрел на хозяина, ведь по сути маленький демон был некой копией Льюиса и проецировал на себя его чувства, ощущения и, несомненно, некие внутренние стимулы демона, поэтому фраза: «Не беспокой ее», должна была скорее относиться к самому Льюису, чем к его маленькому компаньону.

Эрцгерцог сел на край кровати и спустил задранную им ткань ночнушки, отделявшую его от остального нагого тела Эммы, хотя демон и желал «продолжение банкета» — он не мог ввиду наложенных на самого себя ограничений.

Как и было сказано лекарем — месячные перестали идти из-за действия таблеток, но сама девушка, даже после горсти, спала беспокойно и время от времени, что-то шептала неразборчиво — Льюиса это заинтересовало, и он наклонился к самому ее лицу, пытаясь понять человеческий лепет.

Парвус в это время прыгал по одеялу вокруг Эммы, в попытках что-то поймать. Льюис грозно посмотрел на того — демон-кот застыл на месте и остался бы там, если бы хозяин не имел на него другие планы, сгребая того в охапку.

— Будь с ней, мой друг, пока я не вернусь. Если она проснется до того, как я вернусь или что-нибудь случится — позови меня, — строго наказал он Парвусу, положив того на живот Эммы и накрыв сверху одеялом.

Кошко-демон прошмыгал под одеялом по человеку и переместился с живота под теплый бок Эммы, заурчав. Сам же Льюис, перед тем как уйти, еще раз осмотрел комнату на предмет возможного беспокойства для человека, и, убедившись в целости и сохранности детеныша, демон закрыл тяжелую дверь.

***

Когда Эмма очнулась, было за полночь. Огненные мушки летали перед ее глазами, а веки налились чем-то тяжелым и болезненно щипали. Она ощущала себя разбитой и сильно выжатой. По ее щекам одиноко стекали слезы, как единственное оставшееся напоминание о существовании кошмара. Сердце бешено колотилось об грудную клетку, едва ли не выскакивая из горла. Говоря о горле — оно пересохло совсем. Девушка хотела пить и сходить по нужде, но Эмма совсем не понимала, где находится и что ее окружало, ведь все помещение, в котором та пребывала, было погружено в мрак, и только легкая пленка света касалась от силы пары-тройки предметов, да жалкими тусклыми полосами попадала на край шкафов, стоявших, несомненно, в близи окна.

Рыжеволосая жмурилась и силилась разглядеть хотя бы очертания предметов в пространстве, но кроме занавесок, едва подсвечиваемых лунным светом, и прикроватной тумбочки — она не смогла больше разглядеть, поэтому единственное, что той оставалось сделать из обдуманных вариантов — спуститься и путем «проб и ошибок» понять, что это за место, или же подождать и спокойно обдумать планировку места, в которое ее удосужило неким странным образом занести.

Руки Эммы вспотели от волнения, она перебирала вновь варианты, не решаясь сделать хоть какое-нибудь действие, но и медлить было нельзя, ведь первобытные инстинкты буквально кричали ей, что здесь, где-то во тьме, притаилась смертельная угроза, наблюдая за ней из мрака ночи.

Вопреки раздумиям девушки, решение пришло само к ней, не заставляя ту корпеть над проблемой: какое-то странное шевеление сзади, под одеялом, нарушило спокойствие Эммы, после чего что-то тяжелое и сильное схватило ее за руку, сжав до тупой боли, и утащило к себе под одеяло.

Девушка, толком не отошедшая от кошмара, стала хаотично кусаться и отбиваться, в попытках вырваться из мрака, которого она уже натерпелась за ночь.

— Эмма, — прохрипел сонный и недовольный голос в ночи.

Но рыжеволосая в ответ ночному зверю лишь забрыкалась сильнее, то ударяя, то долбя ногами своего врага во что придется, в попытках вырваться на свободу.

— Перестань.

И после того, как голос прорезал тишину своим рычанием во второй раз, место на матрасе, где лежала Эмма, прогнулось под чужим весом. Девушка вздрогнула, когда поняла, что она во власти кого-то огромного, раздраженного и настроенного к ней с долей агрессии. В голове вертелись разные мысли, но самыми частыми на ум приходили: съедение заживо, растерзание тела до кровавых лоскутов плоти, и на крайний случай, нежеланная и самая реалистичная — мысль о смерти.

Эмма настроилась на борьбу за свою жизнь и хотела уже вырваться из цепких и каменных лап монстра, заковавшего ее руки в тиски до боли.

Внезапно что-то теплое и пушистое прокралось между ног рыжеволосой, засев где-то под одеялом и перебирая маленькими холодными лапками, стало то лизать, то покусывать кожу на голени — именного после этого Эмма не выдержала и истошно закричала.

Как только крик пронзил тишину — приглушенный теплый свет озарил помещение, и Эмма наконец смогла понять, где она находится, в чьих лапах вырывается на свободу и чей голос в ночи услышала.

— Что ты делаешь?! — грозно крикнула Эмма, забегав глазами по демону.

— Сплю, — невинно ответил Льюис, лениво двигая глазами, в попытках сфокусировать все зрачки на Эмме, что выглядело скорее жутко, чем забавно, особенно на клыкастой, как у крокодила морде.

Эмма воспользовалась тем, что демон разжал ее руки и стала отползать в дальний угол кровати, как можно дальше от угрозы, попутно бегая глазами по помещению в поисках средства для самообороны, но демон был от природы быстрее и не дал ей воплотить в реальность умысел, взяв ту за стопу и оттащив на прежнее место. Тогда рыжеволосая попыталась позвать на помощь, но Льюис успел зажать ей рот, опутав цепким птичьими пальцами. Ее восклик ударился о трипястие демона, так и не достигнув чуткого уха, страждущего ей помочь. Хотя кого мы обманываем? Разве кто-то мог ей помочь в логове демона, набитого битком другими демонами — место куда бы не сунулся ни один здравомыслящий человек, помимо Эммы.

— Эмма, успокойся, — прохрипел демон, удерживая девушку и с удовольствием отмечая про себя, как ее сердце часто забилось из-за страха перед ним. — Я с тобой ничего не делал и не собираюсь делать что-либо распутного или противозаконного, если ты сама того не пожелаешь.

Девушка опять же не слушала его, укусив Льюиса с гневом до крови за твердую и тугую, как резина, плоть перстей демона — ясное дело, что его слова не успокили Эмму, а только еще сильнее разозлили ее. На эрцгерцога ничтожная боль от не менее жалкого укуса человека — никак не повлияла, лишь немного раззадорила и заставила посмеяться над потугами рыжеволосой, ведь Льюис был впервую очередь воином и уже на старость лет привык к смертельным и жутким зияющим, болезненным ранам, не зарастающих в его теле по несколько дней — так сильно его тело в юношеские годы тратило силы, чуть ли не на извечную регенерацию, будь тот в военных рейдах или на охоте.

Демона искренне радовал серьезный настрой Эммы, ее мелькавший жгучий характер. Как уже говорилось ранее: Льюис видел время от времени в ней ту самую желанную силу духа — только из-за этого призрачного шанса на кровопролитную борьбу с тигром в будущем, он еще не бросил всей затеи по реабилитации этого ребенка. Демон даже мог покляться на крови, что видел собственными глазами, а не ощущал, тот самый ее тигриный, радикальный настрой, который одним лишь испепеляющим взглядом говорил: «Убью».

Увы, жажда убийства у Эммы была скорее легким дуновением прошлого, жалкой крохой, которая выкипела в сью же секунду и сгинула — и вот, перед нами, снова наша новая Эмма, которая пребывает на данный момент в состоянии самообороны, с тлеющим гневом, но сильным раздражением и настроем на полную самоотдачу.

Рыжеволосая, не взирая на то, что она в одной сорочке, без нижнего белья, рьяно боролась за свою жизнь, избивая демона поочередно то ногами, то руками, но все удары летели мимо, а если и прилетали Льюису, то тот никак на это не реагировал, да и, в принцепи, самих силенок Эмме не хватало, чтобы одолеть демона.

В какой-то момент Льюису это надоело: он заломил девчонку в странной и смущающей для той позе, вжав под себя в кровать — рыжеволосая сразу притихла, но ядренного, ненавистного взгляда не отводила с рыжих глаз мужчины.

Как только Эмма нашла его раскаленные дотла очи и установила с ним зрительный контакт, то только после этого демон стал говорить с ней.

— Дитя, послушай меня внимательно.

Девушка зарделась под демоном и отвернула свое лицо от него — данное неумышленное действие раздразнило Льюиса и дало стимул к удовлетворению первобытных инстинктов, дабы ответить на непреднамеренное заигрывание.

К счастью для Эммы, Льюис был одним из тех редких демонов, который не только научился понимать и контролировать свои порывы, но и вовремя подавлять их, что было несомненно достижением, ведь даже не каждый человек, имея в отличие от демонов стабильную ДНК, мог контролировать себя и подавлять собственные стимулы.

Мужчина тяжело фыркнул, собираясь с мыслями. Как только в его размеренной и бессмысленной жизни появилась Эмма, ему теперь приходилось все время испытывать порог своего терпения и пресекать всякое желание будь то голод или похоть.

— Не в моей привычке возиться с детьми. Я предпочитаю иной подход к ним, более жесткий и требовательный. Ты итак сама прекрасно понимаешь о чем я, поэтому скажу тебе первый и последний раз. Слушай внимательно, иначе я с тебя спрошу в стократ больше и тебе это не понравится, Эмма.

Ее имя из уст раздраженного зверя невыносимо прозвучало, как отпущеная струна, из-за чего девушка съежилась от неприятного дребезжащего звука, ударившегося в разум.

— Тебе стало дурно вчера — я вызвал на дом врача и сообщил твоему опекуну, что ты у меня и нет поводов для беспокойства, — тут Льюис сделал паузу, чтобы дать время Эмме осознать услышанное и поволноваться как следует.

Эмма сразу напряглась и вытянулась как струнка, после того как услышала страшное для себя слово: «опекун».

— Оказывается, ты не освещала наши практики. Ай-ай-ай, — издеваясь прошептал он уже игривым бархатом голоса.— Плохая девочка.

— Я… — замялась та, перебирая влажными от волнения пальцами рук ткань одеяла, — не знала, что все так получится.

— Лгунья, — сурово сказал он ей, ставя перед фактом провинившегося ребенка.

Прежние слащавые нотки в голосе — как ветром сдуло, являя истинную холодную сталь голоса мужчины:

— Если я возжелаю тебя съесть или опорочить твою честь, прямо здесь и сейчас…

Он схватил ее за ногу и рывком придвинул к себе Эмму - та испугалась, с ужасом лихорадочно соображая: блефует он или нет, и, если не блефует, то что нужно сделать, чтобы спастись.

Льюис приблизил свою клыкастую и жуткую морду к ее лицу. Эмма ощущала на своих губах его свистящее, прерывистое дыхание и жар от своих раскрасневшихся щек — он был слишком близко к ней.

— Поверь, мне будет плевать на последствия и жалкие людские правила.

Девушка затихла перед ним, собираясь с мыслями, потом закрыла глаза и, зажмурившись, вновь открыла их — на свет явилась та самая отчаянная решимость с гневом из Золотого пруда, болтавшаяся теперь остатками или где-то на периферии души девушки.

— Я не перестану бороться, — прошептала она с уверенностью тому в пасть, словно вкладывая собственные слова из уст в уста.

Льюис ощутил прилив сил и радость от решимости Эммы: его тело напряглось, а пульс участился. Он готов был сью же секунду совершить бросок на жертву, чтобы укусить ту, растерзать играючи, помучить, но… Это было явно еще одним неисполнимым звериным порывом, который тот вновь постарался заткнуть поглубже в глубины своего разума. Демон только сейчас пришел к выводу, что таблетки, выписанные лекарем, ему явно не повредили бы, если он собирается в будущем проводить время с незадачливым детенышем.

Эрцгерцог обхватил лапой голову девушки, пропуская через свои пальцы янтарные нити непослушных волос Эммы, таких же, как и их хозяйка.

— Посмотрим, — глумливо сказал он, отпустив голову и отодвинувшись от рыжеволосой.

Парвус, вынырнув из-под одеяла, прыгнул на опирающуюся лапу Льюиса и перевернулся на живот, играясь с пальцами хозяина, тот лениво отвечал на игры маленького друга, хватая и зажимая юркое тельце.

— С завтрашнего дня начинается твое лечение. Все документы уже оформлены. Твой опекун знает, что ты у меня, мы все нюансы уже обсудили, поэтому тебе не о чем беспокоиться.

После слов демона, Эмма почувствовала себя безвольным куском мяса, которым пользовались как вздумается другим, без ведома его обладательницы. Ощущение собственного бессилия засело пиявкой в рыжеволосой и тянулось тяжким бременем из самого прошлого как чей-то кровавый след, растянувшийся жирной полосой по земле. Оно вызывало в девушке исключительно истерику и желание борьбы за неприкосновенность собственной жизни — именно поэтому Эмма накричала на Льюиса, не отдавая себе отсчет в своем неосторожном поведении и сулящих за этим последствий.

— Что?! Какое лечение?! Ты решил меня на убой отправить?! — встрепенулась девушка.

— Если бы я хотел, то ты бы уже давно была мертва, но видимо тебе уготована иная судьба, — прошептал он.

Эмма не выдержала еще одного глумливого, как ей показалось, укола со стороны демона в самое сердце: по щекам стали стекать горькие слезы, голова болезненно затрещала и пульсировала. Для рыжеволосой мир сузился и сомкнулся на ее внутреннем состоянии. Ей казалось, что ее мозги вот-вот вытекут вместе с водянистыми соплями, а она сама задохнется.

Льюис устало выдохнул — ему несомненно было легче вести кровопролитные войны с врагами днями и ночами напролет или помочь смертельно раненному воину, дав тому опорожнить бурдюк с вином или добив того, но никак не девчонке с кашей вместо мозгов. Он был малодушным сам по себе и никогда не задумывался над тем, чтобы поставить себя на место другого.

— Мое утешение только бы голодным подавай на растерзание.

Льюис освободил девушку, та незамедлительно сжалась в комочек, обняв себя. Парвус, перепрыгивая через волны одеяла, прокрался поближе к человеку, потерся мордочкой о руки, скрывавшие лицо. Не добившись от Эммы ответной реакции, кошко-демон перевернулся на бок и стал перебирать лапками пальцы девушки, та наконец разжала руки и на свету стали видны алые белки с лопнувшими кровеносными сосудами да ярчайшие луговые радужки блестевшие на свету.

— Ки-ки, — позвал ее демоненок, лапкой касаясь носа Эммы.

После получасовых всхлипываний Эмма смогла более-менее успокоиться. Она прижала теплую и мягкую тушку Парвуса к своей груди как ребенка, найдя в нем единственное свое утешение. Демоненок притих в объятьях девушки. Льюис тоже хранил гробовое молчание, не понимая как его питомец смог за один миг расположить к себе и успокоить страдающего человека.

— Лью, — осипшим голосом позвала его Эмма, пока Парвус игрался с ее волосами.

— Что, дитя?

Эмма, облизнув сухие губы и немного помусолив те, хрипло сказала:

— Можно воды и …Что-нибудь для того, чтобы уснуть?

Эрцгерцог потянулся через кровать к тумбочке, взял стакан воды, правда, слишком огромный и тяжелый для человека, но главное с водой. Эмма болезненно привстала, обхватила придерживаемый Льюисом стакан воды и отпила блаженную жидкость.

— Таблеток тебе больше никаких принимать нельзя. Это может усугубить эффект от ранее принятых. Из усыпляющего могу предложить только Парвуса.

Напившись девушка отпрянула от стакана.

— Что я здесь делаю? — устало спросила Эмма, едва соображая, что говорит.

— Спишь в моей кровати со мной, поскольку более никому, кроме себя я не могу тебя доверить в этом доме, — ответил Льюис на все заданные и еще не заданные вопросы, пока та не спросила еще ворох ненужных, на которые у демона не было ни желания, ни терпения отвечать.— Твой опекун дал согласие на то, чтобы завтра я отвез тебя в больницу, так что давай теперь спать — тебе нужны силы.

Эмма на несколько минут застыла, пытаясь преодалеть сонливость и понять суть сказанного.

— Лью, — позвала она его вновь.

— Дитя, я не служанка, чтобы удовлетворять все твои прихоти.

Эмма невинно посмотрела на недовольные змеиные очи демона, сминая руками одеяло.

— Где здесь туалет? — спросила тихо рыжеволосая, но демон прекрасно услышал ее вопрос.

Эрцгерцог устало выдохнул, но делать было нечего: наделал дел — сам разгребай, иначе пригрел человека к себе — пожинай головную боль.

Он поднял девушку на руки и побрел с ней во тьму в поисках ванной комнаты. Опустим дальнейшие подробности и скажем кратко: обошлось без приключений, казусов и прочего, поэтому, когда те наконец легли спать, а свет погас — Эмма смогла спокойно лечь в прохладную постель и попытаться уснуть, но как то бывает: после жутких кошмаров — сна не было ни в одном глазу, поэтому рыжеволосая постоянно ворочалась, то закручиваясь в одеяло, то откидывая за ненадобностью.

— Что за гнусная ночь? — зло прогудел демон. — У тебя всегда так?

Эмма притихла. Льюис, вслушиваясь в звуки, потер виски и устало выдохнул.

— Иди ко мне, — неожиданно для себя позвал он ее шепотом, смягчив свой голос.— Вам (людям) нравится, когда вы обвиваете вокруг своими руками шею другого человека или туловища друг друга. Вы таким необычным способом обмениваетесь теплом и восполняете свое внутренне ядро удовлетворения.

Эмма нахмурилась, обдумывая слова демона, после ее осенило.

— Объятия? — с неверием спросила Эмма.

— Эта одна из самых странных физических близостей между людьми, которую я так и не осознал, — ответил ей Льюис, на что рыжеволосая рассмеялась. — Что-то схожее с сексом, но только вы выплескиваете свою ментальную энергию друг в друга, а не…

— Не продолжай! — сдавленным голосом воскликнула рыжеволосая, толи полушепотом, толи полукриком, активно зажестикулировав руками.— Я поняла. Иду.

Раскрасневшаяся Эмма медленно поползла в сторону Льюиса, ощупывая каждый миллиметр пространства перед тем, как продвинуться дальше по полотну одеяла. Мужчина, наблюдая за ее неловкими движениями, внутренне посмеивался человеческой немощности перед мраком.

Когда Эмма все же наткнулась на огромное тело демона, неумышленно облапав того, Льюис тяжело рассмеялся и тут же сковал девушку в своих сильных объятьях, прижав к своей груди. Девушка впала в ступор от быстрых телодвижений мужчины, упираясь в едва теплую, почти что каменную грудь того. Мышцы демона напоминали Эмме выточенные из мрамора гладкие части тела античной статуи — настолько его тело было холодным и твердым.

Она смогла прийти в себя только через какое-то время, после чего прильнула к нему всем телом, утыкаясь лицом и тем самым успокаивая свой гудящий разум от мигрени прохладой чужого тела.

Объятия и вправду помогли — в них Эмма стала ощущать себя защищенной, не смотря на то, что она была в объятьях одного из самых кровожадных воинов и представителя верхушек демонического общества. Даже его титул эрцгерцога нашептывал девушке о том, что тот когда-то был непревзойденным мастером военного искусства, идеальным тактиком и хитрым дипломатом в свои годы.

— Объятия помогают снять напряжение, дают ощущение защищенности и укрепляют доверие друг другу, — прошептала сонным голосом Эмма, улыбаясь.

Она внезапно ощутила прилив нежности к этому многовекому и непреклонному, таинственному демону.

— Ты дал мне спокойствие, которого мне так не хватало. Спасибо тебе, Льюис.

— Отвратительно, — возмутился эрцгерцог на ее невинную нежность, вызывавшую в нем раздражение, но, кажется, девушка, уткнувшись в демона, быстро уснула, даже не осознав этого.

«Половые сношения более респектабельны и продуктивны, чем ничтожный обмен теплом через сжимания друг друга» — подумал Льюис про себя, но не стал высказывать свои думы девушке, посчитав излишним нарушать воцарившуюся долгожданную тишину между ними.

Эрцгерцог вслушивался в размеренное, тихое дыхание человеческого детеныша, отмечая для себя, что та быстро заснула, едва прижавшись к нему. Внутренне Льюис понимал, что его затея с человеком была иллюзорной и даже тщетной, но в силу благоприятно сложившихся обстоятельств, он не мог упустить этот шанс, да и терять ему уже было нечего.

Демон прикрыл глаза в попытках уснуть, но мысли разбредались и гонялись друг за другом как шелудивые псины.

Во-первых, Эмма неизлечима от влияния их Бога. Нет больше дороги назад. Это бесповоротный выбор, шаг в пропасть, которую та выбрала, жертвуя беспечно собой во благо других. О ее решении по глупости говорить не приходилось, ведь под чутким взором самой Изабеллы получались самые отменные и развитые мозги. Скорее это был сумбурный поступок, мотивом которого стала искренняя любовь к детям из Благодатного дома. Именно поэтому она знала на что тогда шла, и вот он результат: изолированность от семьи, потеря самых важных воспоминаний и фундаментального куска ее личности. Оторванный кусочек от мозаики ее души, без которого вся картина не складывалась, ведь без прошлого не настанет и будущее.

Во-вторых, она больна и это уже его рук дела. Уж лучше бы он тогда ее добил и съел, или окончательно умер от шальной пули, пребывая в желанной эйфории и экстазе, чем видеть сейчас как ее жалкое тело пытается справиться с последствиями в виде различного рода дисфункций и мышечных атрофий.

Исходя из собственных размышлений, Льюис задал себе вполне логичный вопрос, касавшийся его маленького постояльца: «Есть ли у нее счастливое будущее?» — не найдя на этот вопрос стоящего ответа, он послал все в бездну.

Парвус же нашел иное уютное себе местечко для сна, чем Эмма: он хитро пристроился промеж тел девушки и демона.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

«…Во времена Колоссов» — период, в истории демонов, в котором преобладали твари исполинских размеров, напоминавших змеев, драконов, великанов и т.д., иначе это демоны, пережившие эру Мезозоя и существовавшие в Кайнозой, окончив свое существование в исторический период для людей: период Древнего мира (3000 г. до н. э. — 476 г. н. э), около III–II тыс. до н. э (Бронзовый век).

Также среди ныне живущих демонов ходит поверье, что один из Великих Колоссов — прародителей, имя которому Гамадрианд, напоминающего исполинского змея с множеством голов и пожирающего собственный хвост, — двигается и ворочается глубоко под землей в водах первородного лона Вселенского океана, тем самым разгоняя потоки жизни и насыщая почву энергией. Аналогии с данным поверием есть и у людей: Уроборос (в греческой мифологии), Ёрмунганд (в скандинавской мифологии) и т.д.