Это было очень счастливое детство, несвободное и мотивирующее развиваться. Детство не по времени жизни и не по состоянию сознания, если так смотреть, Морро ребёнком вообще не был никогда. Просто придавившая глыба – проблема детского уровня. Но почему-то он её вспомнил.

Тенге, или Деньгу, как он его называл, Морро в конце концов победил скоростными, узкими и болезненными атаками, в конце концов дойдя до подрезания кусков кожи струями ветра. От глыб он уже не бегал, хотя внутренний голосок порывался заставить его улепётывать. Морро сдерживал его и терпел, чтобы провести атаку – и Деньга терял над глыбами контроль прежде, чем те поражали цель.

– Грубо работаешь, Деньга! – Морро похлопал его по плечу. В битве двух мастеров победил ветер.

Но город вокруг не мастер, и что с ним делать, непонятно. Город смотрел тысячами бабушкиных глазок, жил тысячей жизней стариков, слушал ушами сплетниц, звенел оружием войска, шлёпал занавесками и знамёнами на ветру. Город обволок Морро, как густой суп. Да, сейчас бы супа… Только едой на этот раз бы сам парень. Морро сказал себе, что это не страшно, от этого только приятный холодок и вообще общая бодрость.

– Будет нападение на императора Хабана. Мы прикрываем. Тебя будут убивать, – просто сказал Ву.

Объединение страны шло полным ходом.

Морро никогда не настраивал себя на проигрыш, он не верил в конец. Но город оказался неожиданно давящим, похуже любой глыбы, он что-то чувствовал и чего-то точно ждал. Удивительное единство всего, что находится в пределах стены, было для Морро непривычно. Он во всём этом чувствовал себя сором, попавшим в глаз. Глаз, который яростно пытался выморгать его прочь. Но, может, то, что Морро оказался внутри, мешало гляделке его увидеть – как и несколько других соринок, отряд мастеров, прикрывающий непосредственно убийцу. Чтобы тот смог подойти достаточно близко, конечно, защищать его после удара никто не собирается. Некого будет потому что. Смертника Морро не видел, но его ему описали как гекла с бородой, только человека. Образ получился живенький, Морро тут же мысленно его убил, представляя, как оно будет, и перекрывая этим остатки страха. Ну да, иногда его посещали скверные мысли. А кого они не посещают?

Мастера шли в город по одному, маскируясь под торговцев, монахов и нищего. Морро перед выходом закапал в глаза свои спасительные чернила, а бледную кожу подкрасил и стал на себя совершенно не похож. А то чего ходить как ирза? Затем попачкался – ну угадайте, чья роль ему досталась – и стал похож ещё меньше. Есть, правда, большая проблема, которую никак не спрячешь. Рост. По нему легко могут опознать, если захотят, поэтому его будут убивать. Морро горбился, иногда садился, скукоживался, ходил по городу, делая вид, что слоняется, и двигался медленно. Тут ему было очень тесно, крохотные домики, магазинчики, переходы между домами над головой давят, а болтающиеся бельё и вывески перекрывают весь оставшийся воздух. И вонь, какая-то совсем тухлая, дохлая лиса, дохлый воздух. Точно, вот почему тут так плохо: воздух в городе будто стоит неподвижно, нет ветра. Когда Морро это осознал, горло ему сдавило тошнотой. Пфу, подумаешь, он тут скоро так всё разболтает… Нет, сегодня он не еда.

Подумал он, когда ему захотелось опуститься и побежать на четвереньках отсюда подальше. Это желание вылезло на поверхность и неприятно лизнуло сознание, как изжога, хатьфу… Нет. Нет, понял?!

Ему оружие или источник не нужны, он может хоть голым по городу бегать, поэтому ему дали лохмотья. Подумаешь, что за псина больная по улице шляется? Ну вот и всё. И отвлечь при случае отлично может – утащить что-нибудь или хотя бы ветрило поднять, чтобы чужие растерялись, а свои разбежались, куда надо. Он близко подходить не должен, он будет присматривать за внешним кольцом народа и охраны, когда император выползет. И уложит всех или хотя бы многих, если будет надо. Морро ещё не дорос до точных убийств стихией, которые отточили до совершенства старшие мастера, и может осечься, поэтому во внутренний круг его не взяли. Ву его за это ни то тихонько укорял, ни то наоборот радовался, что убить ученишко пока не способен. А старшие смотрели как на соплю, и совершенно оправданно. Ну ломай ты ему кости, а пока враг жив, он опасен и тебя достанет...

– А может, и в учителя пошёл, – как-то подслушал Морро от бородатого Сирана. – Ву-то своими ручками – ни..!

Морро тогда с подозрением посмотрел на собственные руки, будто они сейчас, как у Ву, сложатся перед животом в фигуру "ты меня огорчаешь!". В учителя ему превращаться совершенно не хотелось. Если у Морро и был какой-то образ-цель, то Ву лежал на то что не ровно в его пределах, а вообще вихлял в другом направлении. Какая-то мутная дорожка на перекрёстке, ведущая к болоту. А ведь Ву иногда щебечет о том, что нужно побеждать без убийств. Поэтому в организации убийства императора Хабана он стоял с краешку, так, предоставил рабочие руки – конечно же, не свои. И вообще этот мальчик сам его нашёл.

Он сел.

Его обходили.

Морро смотрел на презрение, иногда – чуть смешанное с жалостью отвращение во взглядах прохожих – и чувствовал затылком какое-то болезненное удовлетворение. Так, твари, так.

Доспехи похожи на консервы: вскрой – и готовенькие. Ветер забьётся в щели и разрежет шёлковые шнуры, меч ветра, особая техника Морро. Сделай своё желание материальным, плотность потока зависит только от твоей собственной силы, вперёд. Жук из одоспешенной охраны с мягким Императором внутри двигался через площадь, на краю которой засел Морро. Старшие мастера – где-то ближе к месту, где развернутся события. Морро их не видит, но знает, что они уже подбираются. Ну и смертник. Подбежит, пырнёт ножом, и вот было у Сахиро в подчинении пять князей, а станет семь…

Не мешайся! – Морро кто-то пнул. Трогать урода рукой всем страшно, а ногой почему-то кажется безопаснее, всегда так, интересно, почему. А мастера – это рабочие руки, а простые солдаты – рабочие ноги, оторвёт и оторвёт, государства Хитори объединятся в могучий народ, который так и не смог расколоть злой Ирден… Морро покрутил головой, отряхиваясь, как мокрая собака. Душный город и мысли душные, скорее бы всё закончилось. Сосредоточься.

Старшие стали рвать кольцо охраны. Всего несколько человек, но какая эффективность. Их будут рады видеть в армии Сахиро, один строит многих, и шёлк режется, и вскрываются консервы. А постой люд, увидев это, устремился прочь. Морро прижался к стене, чтобы его не захлестнула и не смяла человеческая волна. Площадь наполнилась визгом, он летел со всех сторон и давил на голову, так что Морро самому скоро захотелось заорать. Как летучая мышь. Да, точно, летучая мышь. Суп накрыли крышкой и встряхнули, полы и стены поменялись местами, голову накрыли колпаком, грёбаный город, слишком много выдохов, слишком много народу. Люди неслись как мыши отсюда прочь, топот и визги мешали слушать, а это ведь тоже его задача. Слух в нём вообще отметил как особую заслугу ещё Ким, Морро издалека слышал приближение человека или сторожевой псины, что сделало его незаменимым при ограблениях. А вообще-то он умел ещё и нюхать, но об этом своём таланте он Ву не сообщил, оставил про запас. Город пах супом. А люди – мыши. А Морро – мышь летучая. Нет, всё-таки это место на него влияет плохо.

Так вот, он очень хорошо слышит. Он знал, что к Хабану прискачет подмога, и он должен её остановить. Воины и так запутались в бросившейся им навстречу толпе, а потом и вовсе вмазались в стену воздуха.

Эта площадь никогда не была совсем ровной, она выросла сама, как цветок. Кажется, тут бывал какой-то святой, поэтому камень здесь чист, и, наступая на него, по-хорошему надо разуться. Морро стоял босой. Перед ним врезался вглубь тесного города один из выходов с площади, и в разрезе этом стояли лошади. Ха-ха. Лучше бы только без всадников. Белый камень, грязный бомжище, высокий, тощий и с вытянутыми руками, да прямо перед ним отряд всадников, застывший в воздухе, как в холодце. Картина. Не будь силы стихии, его бы смяли копытами, а так ничего, стоят. Красиво. Война – дело красивое, и доспехи у них были разукрашены, и лошади тоже. Шнурочки-узорчики-цветочки, оскалы на шлемах, один с диким лицом целился в Морро из лука, но не мог пошевелиться, руки только чуть-чуть дрожали в воздухе. Сам Морро ощущал, как у него сбивается сердце. Не бьётся, а уже вибрирует. Телом он не чувствовал нагрузки, вернее, приучил себя не обращать на неё внимания, но умом понимал: сейчас его тело испытывает нифиговый такой перегруз. Остановить отряд всадников. Быстро, качественно и надолго, старшие бы впечатлились и зауважали, да некогда им, они сзади мочат Императора. Нарисовать бы Морро со всадниками сейчас, на будущее, себя показать. Он может простоять так ещё долго, чтобы художник всё успел запечатлеть. Разукрашенные доспехи и тощее тело Морро. Тот, кто может справиться с ролью Избранного, ролью Сенмиши, не может быть рабом желудка.

Морро простоял бы так ещё долго, но в спину ему ударил жар. А в голову, кажется, кусок кого-то. И под зад – такой гигантский воздушный сапог, что он просто беспомощно полетел вперёд, к лошадям, плющась о встречный воздух. А лошади улетали прочь от него, но в том же направлении.

Он позволил глазам закрыться всего на долю секунды и сразу вскочил.

Но в мире вокруг прошло больше, чем мгновение: вражеские воины расстыли и стояли вокруг. Разукрашки. У Морро подкосились ноги, тело переставало повиноваться. Он упал, пытался зацепиться за ветер, но не смог. Вся задняя часть тела у него горела. Враги заржали. Он понял, что его сейчас будут пинать, как собаку, бесславно, снова порвался вскочить, но его словно приковало к земле.

– Хорош камушек! – донеслось сверху.

Да, будто камушек, как тогда, с Тенге. С парой отличий – сейчас Морро лежал на животе и лиц не видел, только ноги. Вонючие ноги, как город этот.

– ...пристрелим? – спросили с надеждой.

– Да погоди! – ответили с предвкушением.

Спасения не жди. Никто, нигде и никогда. Пока ты будешь помощь ждать, тебе придёт…

Как собаку.

Он сам виноват. Надо было работать усерднее. Тренироваться больше. Выматывать себя в условиях мирных, чтобы разъёбывать консервы, когда придёт время. А когда он в городе и его будут убивать, рвать жопу уже поздно. Но если он доживёт до утра, он сполна себя накажет за лень, и в следующий раз он их всех…

Тело прорезала боль – он вдохнул недостаточно осторожно. Он съёжился.

Где-то рядом вздохнул Сиран.

Сначала как собаку. А потом… Морро имел в голове несколько вариантов того, что могло бы быть потом, в наилучшем и наименее губительном для воинской чести его бы просто таки пристрелили. Но случился самый отвратительный и обесчестивающий вариант: его передали какому-то ещё более вонючему, чем воздух в городе, хмырю, тот отволок его в какие-то трущобы, которые воняли ещё больше – хотя куда, казалось бы? – а потом явился Ву и забрал Морро. И теперь он валялся на базе, а рядом вздыхал Сиран. Было темно, шевелиться больно, Морро растянулся на матрасе и кипел от злости, его давно не тошнило от себя так сильно, он аж рычал, чтобы хоть куда-то деть ненависть. Каждое движение сопровождалось втыкающимися в тело болевыми иглами, он грыз себе руку, пытаясь добраться до крови, и иногда, когда ярость переполняла, колотился лбом о пол. Так ему и надо.

– Мешаешь, – заметил Сиран.

Морро зарычал громче.

Через какое-то время Сирана пришла проведать жена. Морро было слишком больно переворачиваться с живота, одно ухо он уже отлежал, а прямо положить голову не мог – нос упирался в матрас, дышать нечем, поэтому пришлось повернуться к ним. Женщина что-то заботливо кудахтала, приподняла Сирану голову, чтобы напоить водой. Взрослый мужик, а няньчится с ним как…

– Они всё-таки использовали взрывчатку! Ну зачем ты туда пошёл?! – причитала жена.

Ага. Взрывчатка. Вот почему задница так горит… взрыв был прямо у него за спиной, однако.

Сиран улыбался сквозь бороду, жена кудахтала, ругала его и гладила по башке, Морро смотрел на них, и к голове у него стекалась ненависть. Глаза почему-то стали горячими. Кудахчь, несушка, носись со взрослым мужиком как с лялькой, Сиране, я был о вас лучшего мнения. Морро повернул голову и лёг на ещё не отошедшее от отлёживания ухо. Ничего, лишь бы не смотреть на этих… На этих.

Холодно, из щелей в стене подул сквозняк. Сиран и его курица это почувствовали тоже, и женщина убралась прочь – но только затем, чтобы принести одеяло. Морро на секунду оглянулся на них, старательно душа какую-то лёгкую зависть, и тут же шмякнул себя головой о матрас. Его горящую спину что-то задело, будто на него присела муха. Морро дёрнулся – ещё не хватало, чтобы в него отложили яйца. И от боли, да.

– Это тебе.

Морро вывернул голову как мог – курица стояла над ним, держа в руке второе одеяло, которые и задело его спину. Похуже, чем у Сирана, но лучше, чем ничего. И вообще, ему. Морро. Бери и укрывайся. И будет тепло.

Он потеснее вжал лицо в койку.

– Нет.

– Да оставь, – отозвался Сиране, – он всегда так. Не надо ему ничего.

Одеяло коснулось спины ещё раз, переспрашивая, касание было болезненным, какое ему одеяло?! Чтобы вся спина болела?

– Да он же ребёнок… – проговорила курица.

Все ей ребёнки.

– Уходите, – прорычал Морро, задавливая захлёстывающую всю голову ненависть.

Она послушалась. Со стороны Сирана Морро почувствовал вдох – тот собирался что-то сказать, но передумал. И правильно сделал – тогда Морро бы не выдержал. А так ничего. Погрызть руку – и ничего.