– Есть кое-что, что я хочу сказать тебе. В моей жизни вряд ли был кто-то ещё, кто делал мне больно по-настоящему, но только у тебя получилось убить меня.

Луис поднял на него совершенно нечитаемый взгляд. Никаких объяснений. Никакой жалости. Никакого сожаления. Лишь гул в голове и время, подошедшее к концу.

– И сейчас, здесь, – его всего трясло, губы дрожали, грудь и голову сдавило с невероятной силой, будто он коллапсировал, как чёрная дыра, – я хочу вернуть тебе долг.

Луис молчал, не разрывая зрительный контакт. А потом открыл рот и заговорил.

Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя?

Серое.

Серо-синее.

Сизое.

Небо прорывалось сквозь прозрачный поток воды, и он не хотел смаргивать слёзы. Искажённая реальность казалась куда лучше, чем то, что он видел вокруг себя.

Смутные силуэты. Люди, толпы людей, сонм призраков. Чем больше он старался влиться в их поток, тем сильнее ощущал себя чужим.

Он им и был.

Чужим.

Луис хватал ртом воздух и всё никак не мог надышаться. Он не был густым или вязким, острым или горячим, он был настолько разреженным, что если бы Луис вдохнул, его лёгкие бы лопнули.

Мимо пролетали чёртовы мили, акры, бесконечные отрезки расстояний выжженной, мёртвой земли. В распахнутые окна врывался обжигающий ветер, он по-прежнему жёг волосы и трепал кожу, и Луис то и дело щурился и тёр красные, слипающиеся глаза, забитые песком. Всё было забито песком, нос, глаза, горло, щиплющие искусанные губы, чешущиеся ногти, ёбаный в рот, у него было такое чувство, будто его накрыла ломка. Небо сводило с ума, с самого вечера оно темнело, разбухало, а потом из пронзительно-голубого, настолько голубого, что сводило ноющие и чешущиеся зубы, превратилось в серое, серо-синее, сизое полотно, не обещающее ничего, кроме конца света.

Луис знал, что он наступит сегодня. Он чувствовал, что был вполне к этому готов.

Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя?

Время умирать.

Серое.

Серо-синее.

Сизое.

Время умирать.

Небо хотело крови. С самого вечера оно набухало, наливалось яростью, обещая чёртов апокалипсис не по сезону, а потом словно взгляд его замылился, и оно выцвело до проклятого сизого оттенка, такого знакомого, что сразу же захотелось выколоть глаза и перерезать себе нахрен глотку. Луис, стоило ему взглянуть наверх, обречённо прикрыл глаза и истерически расхохотался, распугивая вокруг себя всё живое. Ну конечно. Разве могло быть по-другому?

Разве он мог бросить его одного?

Четвёртый месяц пустыня раскидывалась перед ним бескрайним, необозримым мёртвым лимбом, в котором были цвета и звуки, запахи и ощущения, всё, и в то же время – ничего. Пустота разверзла свою огромную пасть, выставила вперёд острые сколотые зубы далёких звёзд и вывалила тяжёлый скользкий чёрный язык, заполнивший всё вокруг. Тьма сожрала свет, и вдруг не стало ничего, кроме темноты и далёких отблесков равнодушных газовых гигантов где-то невообразимо далеко, и единственный маяк, на свет которого он тянулся все эти долгие годы, наконец-то погас. Он откинулся на спину, задыхаясь от невероятной, долгожданной свободы, перед которой хотелось раздвинуть ноги и дать, и она брала его, брала с потрохами, а потом попросту прикончила, когда он понял, что не вернуться уже не сможет. Ёбаное понимание, что они оба обречены, в тот момент ударило не хуже выкидного ножа под рёбра, но он почему-то успокоился. Когда он увидел любовь всей своей жизни в тусклом свете, льющемся через щели в том бетонном гробу, он заранее подписал им обоим смертный приговор.

Луис знал, что он наступит сегодня. И чувствовал, что был вполне к этому готов.

Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя? Я готов уничтожить мир, если ты попросишь.

Если ты прикажешь мне сделать это, я спрошу, насколько ярко он должен гореть.

Серое.

Серо-синее.

Сизое.

Небо стремительно выцветало, поднимая ветром огромные клубы тёмной песчаной пыли. Пришлось поднять стёкла, чтобы не нажраться песка ещё больше, и Луис вот уже второй час маялся от ебучей духоты, повисшей в салоне, заранее чувствуя во рту тяжёлый привкус крови.

На руках была кровь, столько крови, что она пачкала руль, пропитывала одежду и затапливала весь салон. Тяжелее, чем вода, необъяснимо легче, чем свет. Луис надеялся, что когда он будет делать это, руки не будут дрожать, а тело его не предаст в самый ненужный момент. Никакой жалости. Никакого сострадания. Никаких объяснений.

Всего один страшный, чудовищный, непоправимый поступок. Время умирать.

Что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя?

Я делал всё, что ты хотел. Любое твоё желание было для меня тем, что называют силой, куда большей чем мы сами, это происходит вне зависимости от того, что существует вокруг, потому что моя воля – это твоя воля, и всё, чего ты хочешь – должно случиться. Даже если ты не говоришь. Даже если ты это отрицаешь.

Ты хочешь – и я делаю это для тебя.

Так что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя сейчас?

Серое.

Серо-синее.

Сизое.

Время, когда он пришёл к нему, чтобы умереть.

Луис знал, что скорее всего это совершенно бесполезно, но вместо того, чтобы наслаждаться своими последними часами, он мудро заколачивал окна, время от времени поглядывая на небо и стремительно поднимавшийся ветер. Хлипкая хибара, по какому-то недоразумению называвшаяся домом и сдававшаяся в аренду по цене как у клопа, могла и не пережить такой бури. Возможно, совсем скоро от него самого ничего не останется, но этот дом так или иначе может пригодиться кому-то ещё.

Останься.

Он не чувствовал страха. Только бесконечное ощущение необратимости и спокойствия – в гигантских клубах пыли появился ещё один, более тёмный поток поднятого песка и грязи. Дрожащий над полузаброшенной, почти никем не использовавшейся дорогой воздух размывал очертания приближающегося авто, и Луис, заметив его почти у самой кромки рваного горизонта, тихо вздохнул и отложил в сторону доску, которую собирался приколотить к полураздолбанной оконной раме. Поднявшись с земли, он машинально смахнул с плеч и волос песчаную пыль, выпрямился и посмотрел наверх.

Солнце сожрало огромное серое, серо-синее, сизое, тёмно-синее, чёрное небо.

Пожалуйста, останься со мной.

Луис не чувствовал страха. По венам вместе с неразбавленной чернильной темнотой текло нервное напряжение и адреналин, его непрерывно трясло почти несколько часов, но стоило ему увидеть небольшое тёмное пятно посреди каменного моря, и одинокую чёрную фигуру рядом с ним – всё моментально закончилось. По телу растёкся анестезирующий холод, голова на секунду прояснилась. Он словно проснулся от долгого, тяжёлого и мучительного кошмара.

И сразу же почувствовал агонию.

– Что ты хочешь сказать мне?

Сизое. Тёмно-синее. Чёрное.

Небо разверзало гигантскую пасть, набирая в лёгкие весь холодный ветер, чтобы выблевать бурю и затопить пустыню пылью и грозой. Циркулирующий воздух, взвесь из полупрозрачного кварца и кремния. Луис остановился в трёхстах метрах от хлипкой, убогой хибары, ещё более убогой, чем его собственная, вышел наружу и громко хлопнул дверью.

Он смотрел прямо на него.

В его теле сталкивались волны горячей и сухой ломоты, разбивавшейся о холодные, полупрозрачные барьеры спокойствия. Грудь сдавило, в затылке постепенно нарастал тяжёлый чёрный шум, пока он весь словно дробился изнутри, перестраиваясь и внутренне готовясь. Двойник пристально смотрел на него через циркулирующие потоки мутного воздуха, не двигаясь и не собираясь предпринимать каких-либо действий, и Луис знал, что на этот раз он не пробьётся в его разум. Он просто этого не допустит. Он не позволит ему снова смутить себя.

О нет, он не позволит.

– Ну и что ты хочешь, чтобы я сделал для тебя? Что ты хочешь сказать мне?

Они замерли друг напротив друга, пока ветер между ними швырял в разные стороны грязь и песок. С такого расстояния невозможно было чётко различить какие-либо детали, всё, что Луис видел – размывающуюся в подступающей буре чёрную фигуру. Статичную, обездвиженную. Застывшее в ожидании изваяние из темноты и чёрной, холодной, тяжёлой воды. Он прекрасно знал, что если сейчас один из них сдвинется с места, повернуть назад уже не получится. Ветер подул сильнее, царапая и обжигая кожу, Луис сощурился, обругав себя последними словами за то что не смог подобрать время для встречи получше, и вдруг подумал – неужели это то, к чему они оба себя привели?

Да.

Ты и правда думал, что сможешь меня отпустить?

Что я тебя отпущу?

Он даже не разобрал, когда успел сделать шаг вперёд. Когда двойник в трёх сотнях метрах от него сделал шаг навстречу – Луис осознал реальность ближе к тому моменту, когда между ними осталось не больше двухсот метров свободного пространства. Под ногами взвивались крохотные облачка тёмной мутной пыли, пока тело и душа так предсказуемо предавали их обоих, сдвинувшись со своих мест, ломая любые разумные доводы остановиться, развернуться и уйти, уехать далеко, так далеко, как только может позволить эта чёртова планета, на которой он всё равно не нашёл бы выхода. Чудовище медленно приближалось, и Луис шёл к нему сквозь завесу из песка, пыли, сомнений и собственного страха перед…

Не хочешь остановиться?

Ты ещё можешь это сделать.

Ты всё ещё можешь это сделать.

Тёмно-синее. Чёрное. Непроницаемое.

Пустое.

Голова лопалась от нарастающего в затылке гула, и Луис стиснул зубы, щурясь и медленно продираясь вперёд. Кровь пульсировала в висках, пальцы почему-то нервно подрагивали, глаза слезились. Он проступал из дёргавшегося, глитчующего пространства впереди всё чётче и чётче, и в какой-то момент Луис приложил усилие, чтобы сделать ещё несколько шагов навстречу.

Боишься чего-то?

Не бойся.

Тебе уже давно нечего бояться.

Шёпот был тихим, обволакивающим, почти нежным. Луис сильнее стиснул зубы, борясь с чужой волей, пытаясь закрыться, отвернуться и не слышать, пытаясь совладать с почти непреодолимым желанием плюнуть на всё и открыться, проорать в распахнутый чужой разум громкое-громкое

– Я здесь.

и закрыть глаза. Дождаться, когда он подойдёт вплотную. Почувствовать, как сильные пальцы обхватывают шею, как большой палец скользит под подбородок, а вслед за этим внизу, чуть выше живота и чуть ниже рёбер резко вспыхивает… Это было бы так правильно. Так… хорошо.

Мысли исчезли.

Он стоял перед Луисом, спокойно смотря ему в лицо.

Его затрясло.

– Привет, – тихо, почти шёпотом сказал двойник, и Луис почувствовал, как его сковывает от нахлынувших эмоций. На секунду, крохотное мгновение времени он дёрнул уголками рта, почти улыбаясь. – А я всё думал – когда же ты приедешь?

Он совершенно не изменился – разве что дебильных одинаковых татуировок стало больше. Двойник ничем от него не отличался, по-прежнему ничем от него не отличался, он выглядел едва ли не лучше, чем он сам, но залёгшие под глазами тени, следы постоянного стресса, беспокойства и переживаний, всё равно выдавали. И взгляд.

Как будто он больше не надеялся его увидеть.

Луис изо всех сил стиснул кулаки, вонзая ногти в ладонь, чтобы боль хотя бы немного отрезвила и не позволила ему кинуться к нему на шею. Его трясло от жары и холода одновременно.

– Скучал?

Луис не ответил, ещё сильнее стискивая зубы. Двойник сделал шаг вперёд, мягко и плавно сокращая расстояние между ними, в диком контрасте жадно охватывая его взглядом. Всего пара метров.

Пара метров до непоправимого.

– А сам как думаешь? – сглотнув горечь на языке, тихо спросил Луис.

Двойник кивнул, опустив взгляд себе под ноги. Луис ждал, что вслед за этим последует мерзкая, отвратительная усмешка, и он снова запрокинет голову и расхохочется в пыльное тёмное небо, но он вдруг поднял лицо и произнёс абсолютно серьёзно:

– Я не знаю. Впервые я не знаю, что ты чувствуешь. Ты ведь запретил мне, помнишь?

Луис замер.

Мир словно пошатнулся у него под ногами, перед глазами всё снова поблекло.

– Что? – тупо переспросил он.

Двойник нахмурился, непонимающе смотря на него.

– Ты не помнишь? – настороженно спросил он, и Луис почувствовал, как по хребту пробежал мерзкий холодок. – Ты же попросил. Сказал мне, что больше не хочешь чувствовать боль. Попросил, чтобы эта боль ушла. И я сделал именно так, как ты сказал, это то, чего ты хотел…

– Я просил тебя захлопнуть к чёртовой матери свой разум и прекратить ломать меня изнутри, а не бросать меня! – резко перебил Луис и прошипел сквозь зубы, выплёвывая слова и отчаянно стараясь не срываться в истерику: – Ты уничтожал меня, всё это время, ты ломал меня, как будто хотел узнать, насколько меня хватит. Ты причинял мне боль, и я жил с этим, жил с этим вместе с тобой, ты был мне нужен таким, только таким, и я не просил тебя уходить, никогда не просил, а ты… ты просто… Ты просто ушёл, ничего не сказав, не оставив даже долбанной записки. Зачем ты это сделал? Зачем ты так со мной поступил?

Он почти кричал. Голос дрожал, и он чувствовал, как под кожей медленно растекается обида и ненависть. Слёзы всё равно наползали на глаза, под веками жгло, Луис яростно тёр лицо тыльной стороной ладони, хватая ртом воздух и давя в зародыше всхлипы. Только не сейчас, не перед ним, да сколько можно-то?

Луиса потянуло вперёд, он почти шагнул к нему, безотчётно и слепо, но вовремя остановился. Нет. Ни за что. Никогда больше. Двойник едва заметно вздрогнул, в идентичных глазах плеснулась боль.

– Я сделал так как ты попросил… Я не… О нет. Нет, Луис, не говори мне, что ты…

Двойник снова попытался приблизиться, но Луис резко замотал головой, делая полшага назад. Нет. Нет.

Никогда.

– Неужели ты так и не понял? – он так же слепо подался вперёд, ближе, стремясь быть ближе, и с надеждой встретить в его глазах понимание, заглянул в лицо. – Я твоя боль, Луис.

Нет.

– Ты сказал мне, что больше не хочешь чувствовать всю эту боль. Сказал, что хочешь, чтобы боль ушла, – он осёкся, разрывая зрительный контакт, вытер глаза и, покачав головой, отвернулся, глядя на почти сожранное чёрно-синей бурей тусклое пятно заходящего солнца. – И я ушёл. Так, как ты хотел.

Нет.

Где-то глубоко внутри заскребло и закололо. Хотелось смеяться, ещё больше – сделать шаг вперёд и уткнуться лицом в шею и попросить прощения. Внутри всё рвалось с громким, мерзким мокрым звуком, и то, как он ломался изнутри сейчас, даже рядом не стояло с тем, что было когда-то в грязном, тёмном прошлом, что было за закрытыми дверьми наедине с двойником, с тем, что было дома у матери некоторое время назад. Он потратил столько времени впустую, пытаясь найти ответ, почему эта боль внутри не умирает, и вот наконец… Луис оторвал ладони от лица, всхлипнул и с тоской посмотрел на двойника. Он по-прежнему стоял рядом – почти рядом – и Луис чувствовал его желание оказаться ближе. Весь, он весь, от края до конца был наполнен слепыми, безмолвными желаниями.

Обними меня.

Останься. Пожалуйста, останься со мной.

Останови меня.

Жаль, что ничего уже не исправить.

Они слишком долго истязали друг друга, чтобы остаться целыми для чего-то хорошего. Чего-то нового.

Луис прикусил губу, вцепившись в него взглядом. Доппельгангер. Воплощение всего самого тёмного, омерзительного и страшного, что только могло быть в нём самом, отвратительная чёрная бездна, наполненная длинными острыми иглами, кошмарами и горячей болью, зеркало, неправильное подобие, готовое в любой момент убить, готовое в любой момент сделать так, как он попросит. Быть жестоким. Быть нежным. Любить в ответ. Сжечь мир дотла. Подчиниться неозвученному желанию почувствовать кровь на своих руках. Найти способ сохранить жизнь.

Убивать ради него.

Любил ли он кого-то сильнее, чем это чудовище?

– Есть кое-что, что я хочу сказать тебе. В моей жизни вряд ли был кто-то ещё, кто делал мне больно по-настоящему, но только у тебя получилось убить меня, – сказал он негромко. – Я думаю, ты знаешь, зачем я пришёл.

Луис поднял на него совершенно нечитаемый взгляд. Никаких объяснений. Никакой жалости. Никакого сожаления. Лишь гул в голове и время, подошедшее к концу.

– И сейчас, здесь, – его всего трясло, губы дрожали, грудь и голову сдавило с невероятной силой, будто он коллапсировал, как чёрная дыра, – я хочу вернуть тебе долг. Ты знаешь, что я сделаю. У тебя есть только один выход, и ты знаешь, какой.

Двойник молчал, не разрывая зрительный контакт.

А потом открыл рот и тихо заговорил.

– Чувствуешь это? Течёт сквозь пальцы, как поток, такая сила, что ты ломаешь любое сопротивление, потому что… потому что ты то, что ты есть. Ты знаешь, кто я, и знаешь, кто ты. Ты чувствуешь это, Луис? Чувствуешь меня в себе? Неужели я дождался?

Луис резко шагнул навстречу, ещё больше сокращая расстояние, схватил за ворот футболки и подтащил к себе вплотную. Между ними почти не было свободного пространства, и его лицо было слишком, слишком близко.

– Да. Знаю. Я знаю, – двойник чуть наклонился к нему и прикрыл глаза. – Я тоже это чувствую. В конце концов, когда ты встречаешь своего двойника, наступает конец света. – На долгое-долгое мгновение он замер, опустив веки, почти прижимаясь губами к щеке, а потом с силой зажмурился, словно от боли, и выдохнул в губы: – Сделай это. Убей меня.

Луис зажмурился и со всего размаха ударил его лбом в переносицу.

Двойник отшатнулся, голова мотнулась в сторону, кровь брызнула из носа, моментально испачкав губы, на которые сразу же стал налипать клубящийся в воздухе песок. Луис не стал медлить и, не обращая внимания на звон в голове и темноту перед глазами, набросился на него. Не давая опомниться, он схватил за плечо, замахнулся и как следует врезал по лицу, раз, второй – на третий его кулак перехватили, а сам он получил коленом в солнечное сплетение. Следующий удар пришёлся в живот, выбивший из него весь воздух и отправивший прямиком на пыльную каменистую землю. Он согнулся пополам, выплёвывая кровь – а потом вдруг поднял к двойнику лицо, оскалился в жуткой, страшной улыбке и рассмеялся.

– Всё, что ты можешь? – почти выплюнул он, поднимаясь с колен. – Давай, избей меня и скажи, как тебе жаль.

Что-то злое, тяжёлое и страшное мелькнуло в его глазах, что-то, всегда заставлявшее Луиса бояться. Он инстинктивно сделал несколько шагов назад, зная, насколько монстр напротив него может быть непредсказуемым. Двойник выпрямился, вытер ладонью кровь, бросил на него долгий, пронзительный, раздевающий до костей взгляд и вдруг хрипло произнёс:

– Мне правда жаль. Я должен был сделать так, как ты просил. Нужно было убить тебя ещё в первую нашу встречу, – он сделал к нему осторожный шаг и, глядя прямо в лицо, выдохнул: – В тот момент, когда я понял, что я – это ты.

Луис не чувствовал страха. Он был прав, он всегда был прав – бояться не имело смысла уже очень давно, всё самое страшное, что они могли бы сделать друг для друга, они уже сделали. Это, наверное, было единственным, что мелькало где-то на краю сознания, пока сам Луис ожесточенно всаживал кулаки в тело двойника – он кинулся к нему, вернул удар в живот, и ещё раз, и ещё, и ещё, сбил с ног и повалил на каменистую землю, навалился сверху и ударил по лицу – отрывисто, сильно, больно, не обращая внимания, как рассаживает руки в кровь, разбивая чужие скулы. Двойник почти не сопротивлялся, принимая на себя всю его накопившуюся ненависть, гнев и боль и пытаясь поднять руки в слабой попытке защититься. Всё лицо было в крови, и Луис с отвращением схватил его за волосы, приподнял голову и с силой всадил ею по земле.

Не останавливайся.

Доведи всё до конца.

Собственный затылок взорвался от боли. Острая, горячая и дезориентирующая, она нахлынула как чудовищный прилив. Луис вздрогнул, застонал, схватившись за голову, и двойник, воспользовавшись секундным замешательством, как смог, попытался выбраться.

– Я знал, что ты всё ещё меня любишь, – он судорожно всхлипнул, пытаясь вырваться и зажмуриваясь от боли. – Ты всё ещё впускаешь меня. Кто, если не ты, мог бы показать это так… так… правильно…

Превозмогая боль, Луис размахнулся и ударил его ещё раз. Кудрявая голова, вся в крови и налипшем песке, мотнулась в сторону, двойник уткнулся лицом в пыль, резко выдохнул, сплёвывая красным, облизал лопнувшую губу и затих окончательно.

– Сделай это, – он почти шептал, и Луису пришлось наклониться, чтобы разобрать слова. – Сделай то, что у меня не получилось, пожалуйста.

Руки сами легли на его шею. Большие пальцы легко и привычно скользнули под подбородок, будто он проделывал это десятки раз. Двойник снова дёрнулся под ним, но только больше открылся, и Луис немедленно этим воспользовался, обхватывая его крепче. Он всё ещё сопротивлялся, но сопротивление было таким слабым, что Луис совсем не обращал внимания на почти неощутимые удары по бокам. Его колотило от напряжения, боли и ненависти, пока он вдавливал негнущиеся пальцы в горло, и…

Там… В левом кармане…

Луис замер. Ладони двойника обхватили его запястья, легли почти нежно, и он, прилагая усилие, отвёл правую руку от своей шеи и направил вниз. Луис скользнул ладонью по боку, бегло прошёлся по поясу, с силой втиснул пальцы в карман и, наконец, нашёл.

– Сделай это, – двойник, не отрываясь, смотрел на него, и лишь на секунду сощурился, когда услышал щелчок. – Мы же оба этого хотим.

Луис сполз с него, покрепче перехватил рукоять и намертво прижал к земле за плечо. В сгустившихся красно-синих сумерках и надвигающейся пылевой буре он почти не видел его лица из-за крови и песка, и поэтому чуть наклонился, когда двойник собрал силы и слегка приподнялся к нему. Несколько секунд он неотрывно смотрел на лезвие собственного выкидного ножа, тускло блестевшего и ловившего последние блики от умирающего солнца, а затем заглянул Луису в глаза.

Я ждал этого так долго. Рано или поздно это всё равно бы случилось. Это то, над чем мы не властны, ты и я, никто и ничто не смогло бы этому помешать.

Мы есть мы.

Ты и я.

И теперь ты видишь, чем мы стали.

– Всё возвращается, всё становится правильным, – через силу вытолкнул двойник, разлепляя лопнувшие губы. – Вот и я дождался… тебя. Как ты меня когда-то…

Луис отвёл руку назад, вжал двойника в землю крепче и замахнулся.

– Наконец-то, мой хороший, – он чуть запрокинул голову, открывая шею, улыбнулся и прикрыл глаза. – Наконец-то ты стал мной.

Темнота.