Снег бился в стёкла, изматывая весь город очередной метелью, когда Уэсли пришла в голову совершенно чудесная мысль.

– Почему ты не подойдёшь? Не думаю, что он кусается. В смысле… – Лэнгли осеклась, не то усмехаясь собственной шутке, не то одёргивая себя, немного помялась и заметила: – Посмотри на него. Он в тебе скоро дыру прожжёт. И я понимаю, почему.

Уэсли хмыкнул. Не отрываясь от журнала хостела – три человека за неделю, вот это наплыв, надо же! – он нашарил рядом с собой ручку, вписал несколько имён и только потом негромко обронил:

– А я вот не понимаю.

– Ну значит, ты идиот, – ничуть не смутилась Лэнгли и пожала плечами. – Или ты в зеркало по утрам не смотришь?

Он поднял лицо и вопросительно посмотрел на неё, надеясь получить объяснение, но вместо сколь-либо вразумительного ответа Лэнгли поджала губы, нахмурилась и кивком указала в сторону лестницы. Уэсли глянул туда же и, не обнаружив там ничего сверхъестественного, вернул непонимающий, но требовательный взгляд.

– Это же совершенно очевидно. Он чуть шею не сворачивает каждый раз, когда ты мимо проходишь, чего тут непонятного? – сказала она так, словно пыталась растолковать сложную мысль невнимательному ребёнку. – Ты здесь самый красивый мужик за последнее… за последнее всегда, все в городе на тебя оглядываются, так что неудивительно, что нашёлся ещё один. Не пойму, чего вы оба ждёте…

О, она опять за своё. Сегодня решила быть упрямой.

– Лично я ничего не жду. У меня, знаешь ли, много дел и мало свободного времени.

– Гонишь. То, как ты на него смотришь, показывают по ночам на канале ужастиков.

И, судя по всему, ещё и глухой.

– У меня нет к нему ни одной претензии.

– Или в порно.

А ещё – бестактной.

– Лэнгли! – рявкнул он, отбрасывая ручку и вскидывая лицо, на котором, как он к своему стыду понял, всё-таки вспыхнуло красным. – Какого чёрта?

– Хорошо-хорошо, я поняла! – она резко подняла руки и снова пожала плечами. – Я просто хотела уточнить, что ты собираешься делать, и… Ладно. Прости, я не должна лезть. Не бери в голову, давай просто забудем этот идиотский разговор.

– Хорошая идея, отчего бы нет, – он прекрасно понимал, что Лэнгли от него не отстанет, но полный искреннего возмущения взгляд мог остановить её хотя бы ненадолго. Может быть, на пару дней. Если повезёт. – Такое чувство, что на этом мусорном мешке весь хостел помешался, чтобы записать его мне в…

– Мешке?

– Мусорный мешок, как он есть!

Она задрала голову и громко расхохоталась. Уэсли шумно выдохнул, а потом беспомощно растёкся по столу с обречённым стоном. Лэнгли всегда хотелось заткнуть, но сегодня – особенно. Снег продолжал биться в стёкла, изматывая весь город очередной метелью, пока в голове у него долбилась совершенно чудесная мысль.

Всратое чудовище его заинтересовало.

Он не подходил. Держался от него подальше, будто подчёркивал обособленность, попадаясь на глаза – несколько коротких секунд равнодушно изучал, а потом неизменно отворачивался. И стоило только отвернуться, как по спине пробегал холодок, а в затылке появлялось ни с чем несравнимое ощущение, будто на него смотрят взглядом, прожигающим до костей. С момента их эпического знакомства прошла прорва времени, и за всё это время они не сказали друг другу ни слова, ни разу, демонстративно, почти до смешного игнорируя друг друга, и Уэсли это устраивало. Дела, разумеется, обстояли несколько иначе, но иногда лгать самому себе было приятно.

Уэсли даже не мог понять, что конкретно в нём бесило, и, положа руку на сердце, не мог понять, бесило ли. Присутствие этого человека ощущалось тревожным, почти враждебным: все чувства моментально обострялись, и Уэсли неосознанно возводил вокруг себя невидимую стену из холодности и равнодушия. С ним было что-то не так, но что именно, Уэсли понять не мог, даже после той ночи, изменившей всё. Он больше не ощущался двумерным, он стал линейным и плоским, но необычным быть не перестал, и его осанка, его походка всё так же выдавали существо, которое носило в себе бремя, склоняющее к земле. Разгадать, что за ноша лежала на чужой душе, хотелось неимоверно – и с тем же рвением Уэсли мысленно бил себя по рукам: перед ним было неизвестное, но явно опасное существо, соваться к которому не стоило ни при каких обстоятельствах.

Уэсли уронил лицо на локоть, зарылся лицом в мягкую тёплую ткань свитшота и прикрыл слипающиеся глаза. Хотелось спать. Теперь всегда хотелось спать, независимо от времени суток, настроения и общего состояния: Уэсли чувствовал себя так, будто демоны бессонницы из страшных книжек Ирис про монстров и прочих странных существ похитили его бодрость и где-то спрятали. Сил не было даже на то чтобы думать, не говоря о бесполезной рефлексии.

– Будь проще, – вдруг тихо сказала Лэнгли, отвлекая от мыслей и мерзкой рефлексии. – Ты подпустил к себе малолетнюю девчонку и стареющую лесбиянку, и знаешь, надо двигаться дальше.

– В помойку! – зло хохотнул он, не отрывая лица от сложенных локтей, и она сразу же зашипела на него, как королевская кобра.

– Перестань! Смотреть невозможно. Пригласи его куда-нибудь. Или прими приглашение. Я бы заткнулась и даже не стала бы намекать, но ты на него, знаешь, смотришь.

Он недовольно фыркнул:

– Я на свой цветок тоже смотрю, что теперь?

– На цветы так не смотрят, – Лэнгли подняла бровь и как-то странно усмехнулась: – Как будто хотят…

Договорить она не успела – Уэсли широко зевнул и почти сразу же протестующе издал:

– Заткнись.

Лэнгли тихо рассмеялась, но говорить ничего не стала.

Уэсли отчаянно пытался подавить желание задремать прямо за столом. Зевнув ещё раз, он потёрся щекой о ткань свитшота, вздохнул и попытался расслабиться. Распад безмолвно плескался где-то там внутри, в темноте и очень глубоко, не тревожа, не выходя и не навязывая своё бесконечно важное мнение, и Уэсли чувствовал себя совершенно свободным. Прошла долгая, тяжёлая неделя, но он не помнил ни своих странных снов, ни того, что сделал с Ирис – лёгкое наваждение, отголосок воспоминания, не больше. Он забывал, незаметно и безболезненно, что за хрупким телом и душой стоит нечто непостижимо большее – большее спало крепко и мирно, надёжно укрытое человеческим сознанием. Ирис так и не подняла тему, почему резко пошла на поправку – Уэс не спрашивал. Будто знал, что имеет к этому отношение, но не знал, каким образом. Все силы, которые у него всё ещё оставались, он бросил на борьбу с чёртовой простудой, которая решила скосить его в самое чудесное время. Получалось с переменным успехом, было бы совсем хорошо, если бы он не мечтал заснуть при виде любой поверхности, отдалённо напоминающей подходящее место для сна.

– Он тебя интересует, да ведь? – Лэнгли мягко улыбнулась и зачем-то потрепала кончиками пальцев край журнала. Уэсли уже хотел сказать, что ничего такого нет, и что его ни разу не интересует мешок с мусором в потасканном балахоне, но она успела раньше: – Уже познакомился с ним?

А она сто очков форы даст, оказывается. Он отмахнулся:

– Мельком. Не лезь.

– Я и не лезу. Ну вот, сам видишь, начало уже положено.

Начало, блядь, чему? Уэсли тяжело вздохнул, а потом всё-таки задал интересующий вопрос:

– Он здесь надолго?

Лэнгли хмыкнула, вытащила из-под него журнал, перевернула страницу и ткнула тонким пальцем с жизнерадостно канареечно-зелёным ногтем в запись:

– Вот, полюбуйся.

Дата, имя, время проживания, подпись. Уэсли приподнялся, а потом едва удержался, чтобы не уронить лицо в ладонь, но затем вдруг подумал, что так, возможно, даже лучше. Для кого из всех них лучше, он старался не думать, но даже не сомневался, что именно ему всё это выйдет боком.

– В первый же день он сказал, что останется дня на четыре, но потом передумал и заплатил за месяц вперёд, – Лэнгли торжествующе улыбалась. – У тебя точно хватит времени, чтобы подружиться с ним.

Он оторвал взгляд от размашистой подписи, неестественно выпрямился, бросил на неё один из своих лучших взглядов, вызывающих у оппонента желание сбежать, и угрожающе спросил:

– Почему я должен вообще пытаться? Тебе не приходило в голову, что это, для начала, не мой типаж?

Она пожала плечами.

– Потому что вы друг друга глазами жрёте, а ещё потому что вы оба у меня спросили, надолго ли здесь застрял каждый из вас, вот почему. При этом игнорируете друг друга так открыто, что это просто смешно.

Уэсли фыркнул, подавляя раздражение, но контраргумент принял. Можно было сколько угодно отрицать слова Лэнгли и делать вид, что ничего не происходит, вот только игнорировать правду со временем становилось сложнее. Уэсли чем-то зацепил этого человека, и в ответ заинтересовался сам, ну и ладно, он справится, он справлялся с вещами и посерьёзнее, чем общение.

– Я не понимаю, что в нём такого особенного, это же просто человек. В нём есть что-то отталкивающее, не находишь? – он грустно посмотрел на Лэнгли. – Он какой-то… мрачный. Но он словно стягивает в себя всё вокруг. Как чёрная дыра.

– Он тебе не нравится? – серьёзно спросила она. – В смысле... это такое первое впечатление?

Уэсли пару минут подумал и помотал головой:

– Не в этом дело.

– А в чём?

Уэсли прикрыл глаза. Кобальтовые и лазурные точки на смуглой коже. Монолиты. Плещущиеся океаны чёрно-серой статики. Тьма, такая непроглядная и бездонная, в которую можно падать бесконечно – и обволакивающее, обезболивающее тёплое чувство неизбежности и принятия. Не первое впечатление, но первое, о чём он задумался уже осознанно, когда увидел тёмную фигуру под своим окном в шесть утра. Сизый дым и сизые глаза, он почти улыбался проклятому мешку с мусором, и это был единственный раз, когда они смотрели друг на друга дольше трёх секунд, и никто из них не отводил взгляд, зная, что стоит отвести, и подобного больше не будет. Уэсли отчётливо чувствовал, что две нити пересекаются, пересекаются неправильно и под неправильным углом, и до ужаса боялся того, насколько отчаянно хотел вцепиться пальцами в это существо и разломать, добравшись до истины. Узнать, что внутри. Понять, что же не так с ним было, почему он выпадал из статичной плоскости окружающего мира. Почему они вообще пересеклись.

– Ни в чём, – сипло, хрипло от долгого молчания проговорил Уэсли и опустил плечи. Бороться одновременно с простудой и неуёбностью Лэнгли оказалось попросту невозможно. – Я не верю в совпадения, но для меня их слишком много за такой короткий отрезок времени.

Лэнгли нахмурилась, по-видимому что-то обдумывая, а потом выдала:

– Все мы встречаем кого-то не просто так. Да ведь?

Уэсли в кои-то веки решил не спорить. Кивнув, он всё-таки решился оторвать взгляд от журнала и посмотреть на Лэнгли. Он ведь тоже не появился из ниоткуда. Во вселенной у всего есть противовес. Может, он встречает свой?

– Вполне возможно, так и есть.

– Умница, – сказала она мягче и, потрепав по плечу, так же мягко упрекнула: – Уэс, ты выглядишь ужасно, ты совсем себя загнал. Иди отоспись. Пожалуйста.

Впереди была ночная смена, но спать хотелось смертельно уже сейчас. Уэсли оглядел пустую гостиную, остановил взгляд на любимом кресле рядом с окном, и решил, что хотя бы час чтения он вполне осилит.

– Ладно, – проворчал он. – Одну главу, и спать.

Подхватив увесистый томик научной (хотя это было сильно сказано) фантастики, он выбрался из-за стола, быстро пересёк небольшую комнату и рухнул в кресло. Сразу же стало гораздо легче, не хватало, пожалуй, только пледа, кружки чего-нибудь горячего – кофе не в счёт, Лэнгли не умела его варить от слова совсем, даже он справился бы лучше – и, возможно, более спокойной погоды за окном. Ветер швырял снег в стёкла с такой силой, будто собирался их высадить нахрен. Неудивительно, что на улице каждому выдувало мозги и…

– Не против?

Он мысленно застонал. Вокруг был совершенно пустой зал, в его распоряжении было два чёртовых кресла и низкий диван, на которые никто не собирался претендовать – чёрт возьми, они с ним были единственными, кто неприкаянно шастал по хостелу в любое рандомное время суток, но доебаться решил именно сейчас. Уэсли мучительно захотелось повернуться и бросить беглый взгляд на Лэнгли, но усилием воли заставил себя не делать этого. Он не был уверен, что переживёт её торжествующий взгляд.

– Нет, – сказал он тоном, максимально передающим невербальное «съебал сейчас же», и демонстративно уткнулся в раскрытую на какой-то случайной странице книжку.

Мешок кивнул, негромко поблагодарил и, опустившись в кресло, откинул голову на спинку, умиротворённо вздохнул и устремил взгляд в окно. Уэсли честно попытался прочитать хоть что-то, но слова и предложения расплывались перед глазами, отказываясь складываться в осмысленный текст. Он даже не был уверен, что сможет найти страницу, на которой вчера закончил. За стёклами бесилась метель, исключая любую возможность выйти на улицу и счастливо сбежать, где-то за спиной отчётливо ощущалось повисшее в воздухе ликование Лэнгли, встать и уйти означало непоправимое поражение в битве, смысла которой он вообще не отражал, а путь до собственной комнаты казался непреодолимым. Он был загнан в ловушку.

Заебись.

Уэсли высунулся из-за книжки, которая была последним барьером между ним и мусорным мешком, и украдкой взглянул на него. Прикрыв ладонями солнечное сплетение, будто зажимая невидимую кровоточащую дыру, он спокойно наблюдал из-под полуприкрытых век за сплошной стеной летящего снега, негромко бьющего в стёкла. На Уэсли он не обращал никакого внимания, по крайней мере, не было заметно, ну, учитывая, что на него смотрели исподтишка. Он по-прежнему ощущался тяжёлым, монолитным и тёмно-серым, но из движений исчезла странная скованность, как и чувство, словно в нём жил кто-то ещё. Будто стал легче, наполнился воздухом или водой, стал мягкой, гибкой тёплой тканью. Уэсли так увлёкся собственными ассоциациями, что не заметил, как опустил книжку на колени, переключившись на более интересную вещь.

– Никогда не думал, что застряну в месте, наподобие этого, – сказал вдруг мешок, не поворачивая головы. – В ЭлЭй сейчас должна быть адская жара, а здесь иногда так холодно, что сводит зубы.

Блядь.

Уэсли ничего не ответил, но этого, судя по всему, и не требовалось. Решив, что с чтением всё равно покончено, он подчёркнуто громко захлопнул книжку и, отложив её на столик, внимательно посмотрел на мешок.

– В местах, где я был до этого, всегда была возможность выйти на улицу, хотя бы ненадолго, но не здесь. Такую метель я вижу впервые. А ещё это место настолько безлюдное, что чем-то напоминает Мохаве. Был когда-нибудь в пустыне? – Уэсли помотал головой, и он кивнул: – Выглядит совершенно по-другому, но ощущение одиночества похожее. Будто ты один во всём мире, не важно, есть люди рядом или нет. И небо там такое же яркое по ночам. Снега, правда, нет.

Вот как. Пустыня. Уэсли побарабанил пальцами по коленке и наконец-то соизволил открыть рот:

– Расскажи.

Мешок повернулся к нему, в глазах всего на секунду мелькнуло удивление. Уэсли постарался отогнать назойливую мысль, что обязательно пожалеет об этом, и сосредоточился на зрительном контакте.

– Жарко, сухо, по ночам непередаваемо глубокое небо с видом на звёзды и убийственный холод. Песчаные бури время от времени, горячий ветер, бесконечная земля от горизонта до горизонта, камни, скалы… Весной всё расцветает, на много миль вокруг раскидываются поля лиловых цветов. Там… довольно тихо, – он дёрнул щекой, отвернулся и потёр нос. – На самом деле всё выглядит лучше, чем я рассказываю, правда.

– Нет, продолжай, – Уэсли дождался, когда он вернёт взгляд и попытался улыбнуться, по крайней мере, он надеялся, что улыбка будет ободряющей. – Мне интересно.

Мешок хмыкнул.

– Ну, там, где я жил, в основном равнины и горные хребты, сухая каменистая земля и море юкк и колючих растений, но в других частях есть солончаки и песчаные дюны. Мохаве кажется огромной, почти бесконечной, но не пустой. Там растут красивые цветы, очень разные, некоторые многолетние, некоторые цветут раз в году, затем умирают, – он замолчал на пару секунд, а потом добавил: – Мне немного не хватает той страшной жары.

Несколько долгих секунд Уэсли смотрел ему в глаза, а потом сказал уже мягче:

– Мы так и не познакомились, – он протянул ему руку, – Уэс.

– Луис, – ладонь оказалась сильной, очень тёплой, и Уэсли, сжав её в ответ, сразу почему-то подумал, что контраст, наверное, окажется диким: его собственными пальцами можно было замораживать вещи. – Всё нормально, я думаю, мне вообще стоит извиниться, ну в смысле, какого чёрта, ты явно не выглядишь как человек, стремящийся к общению, а я не хочу выглядеть навязчивым, просто...

Он осёкся и, опомнившись, выпустил ладонь Уэсли из своей. Внутри всё яростно запротестовало, Уэсли вполне себе осознанно наслаждался теплом, грея худые пальцы.

– Ничего, всё в порядке. Я здесь недавно, и не особо забочусь о большом количестве друзей.

Возможно, он произнёс это слишком надменно и сам того не заметил. Возможно, вечное божество, расположившее свой бессмертный зад где-то посреди подсознания, таким образом попыталось отшить всратый мешок с мусором от своей глупой земной части. Возможно, сама идея поддержать разговор с мешком была ошибочной. В любом случае, с ужасом понял Уэсли, это теперь не имеет никакого значения – Луис удивлённо вскинул бровь и, словно его никто только что не послал на хуй никакими подтекстами, почти снисходительно издал:

– Тебе хватает общества десятилетнего ребёнка? Серьёзно?

– Люди недооценивают детей. Люди вообще склонны недооценивать то, что меньше их по размерам, – недвусмысленно намекнул Уэсли.

– Вот как.

Чёрт. Не помогло. Ладно, он справится. Справится и не увлечётся в процессе, он же Уэсли, он же умный.

– Именно так,  да, – бросил Уэсли тоном, не терпящим неповиновения, и демонстративно отвернулся к окну.

Он ошибся, думая, что это оттолкнёт мешок и подведёт разговор к логическому завершению. Краем глаза он заметил, как Луис улыбается. Глаза его смеялись – тепло, почти нежно. Он устроился в кресле поудобнее, сцепил руки в замок и негромко поинтересовался:

– А ты здесь откуда? Ты совсем не похож на местных.

Да блядь!

– Да? – устало спросил он. – С чего ты взял?

Луис пожал плечами и ответил, будто это что-то очевидное:

– Ты другой.

Уэсли насторожился.

– Что ты имеешь в виду? – он изо всех сил старался, чтобы голос не дрожал и не выдавал внутреннего напряжения. Чёрт возьми, он был прав, он действительно был прав, почувствовав, что с этим человеком что-то не так. Откуда он мог знать?! – У меня какая-то особая аура, выделяется мой невидимый хвост, или на мне вместо транспаранта написано «чужой»?

Луис рассмеялся. Чисто, искренне. Уэсли моментально напрягся ещё сильнее, гадая что, блядь, происходит, но мешок, заметив, как его перекосило, тут же подался вперёд, замотав головой.

– Нет-нет-нет, успокойся, всё хорошо, у меня просто чувство юмора как у тумбочки, у тебя оно гораздо изящнее, – он снова улыбнулся, потянулся к нему и потрепал по колену. – Всё правда хорошо, я ничего такого не имел в виду. Просто ты держишься совсем по-другому. Очень… обособленно. Ты не выглядишь равнодушным, просто немного отстранённым. Местные всегда относятся к чужакам с подозрением и недоверием, а на тебя тут все смотрят искоса. Ты другой. Более… сложный.

Уэсли как можно незаметнее расправил напряжённые плечи и постарался перестать вжиматься в спинку кресла. Хуев уёбок до седины его доведёт, не иначе.

– Ты либо очень наблюдательный, либо следишь за мной, – недовольно проворчал он. Ненормальный маньяк, вот он кто. Уэсли тяжело вздохнул и окончательно махнул на всё рукой. – Впрочем, это не важно, я действительно не отсюда.

– Скажешь? – Луис продолжал улыбаться и смотреть в глаза, подбадривая его взглядом. Руку с колена он так и не убрал, касаясь его только подушечками пальцев, и Уэсли чувствовал себя несколько… странно. Он не испытывал неприятия, прикосновения Луиса были тёплыми и ненавязчивыми. Разумеется, кто-то другой уже давно бы отлетел к стене с разбитой челюстью.

– О, из третьей по счёту туманности в созвездии Близнеца, – фыркнул он. Потом, немного помолчав, всё-таки ответил: – Берлин. Я прожил там почти всю жизнь, но, как видишь, застрял здесь с толпой людей, пытающихся выведать обо мне как можно больше информации.

Луис задумчиво хмыкнул:

– Далековато ты забрался. И как же ты оказался здесь?

– Перелетел через половину планеты по воздуху, – бросил он и сразу же пошёл в наступление: – А ты?

Нет, чужие эмоции он всё-таки умел читать сходу. Заметив его явное нежелание отвечать, сдобренное хорошей порцией пассивной агрессии, Луис поспешно убрал руку с колена и откинулся на кресло.

– Хорошо. Извини, ты прав, это больше похоже на допрос, хотя я вовсе не этого хотел…  В смысле, я хотел хоть как-то завязать разговор, но вышло на удивление херово, – он виновато посмотрел на него, неловко улыбнулся и тихо добавил: – Прости.

Уэсли сразу же заткнулся, отворачиваясь к окну, боковым зрением ловя, как Луис грустно вздыхает и трёт пальцами перебитый нос – он вообще постоянно касался лица, Уэсли давно это заметил. Ну вот какого чёрта, а? Разговор действительно не клеился, хотя Уэсли, кажется – ну, на какую-то толику, разумеется – хотел бы, чтобы он продолжался. Немного помолчав, Уэс всё-таки спросил:

– Почему тебя это так волнует?

– Что именно? – сразу же откликнулся Луис.

– Я. То есть, почему ты хочешь поговорить именно со мной, тут не пустыня, людей здесь не так уж и мало, – поправил Уэсли, ругая себя последними словами. Бедный Распад, подумал он, его земное воплощение ведёт себя как последний идиот, о боги, за что ему всё это. – Я, как видишь, тоже тумбочка, но уже по части продуктивных диалогов.

Мешок снова усмехнулся, а потом вдруг задумался.

– Потому что я тоже здесь чужой и чувствую себя как в вакууме, – просто и прямо ответил он после небольшой паузы. – Знаешь, я мечтал переехать на время в другое место, куда-то, где меня никто не знает, но не думал, что это в итоге окажется так сложно. К тому же, – он раздражённо взмахнул рукой, – некому составить мне компанию в местном баре, а пить один я не люблю. Нет, ты видел этих шахтёров? Пить с ними – самоубийство.

Ну, это больше походило на правду, по крайней мере, Луис не нёс несусветной хуйни типа своего космического происхождения. Уэсли отстранённо кивнул, наконец-то оторвал взгляд от беснующегося за окном снега и повернулся к нему.

– Я понимаю тебя, – на пристальный взгляд Луиса Уэсли решил пока не обращать внимания, пытаясь вместо этого сгладить тон разговора. – Все, кого я знал, оказались очень далеко.

– Скучаешь по кому-то?

Нет, пронеслось в голове. Уэсли замолк, пытаясь вспомнить, кого же он знал где-то там, где-то не здесь, и почему-то с облегчением понял, что кроме обрывков образов, его память девственно чиста. Может, это и к лучшему, отстранённо подумал Уэсли и вернулся в реальный мир.

– Нет, – по крайней мере, ответ был действительно честным. – Кажется, будто я уехал годы назад и забыл обо всех. Кто-то и где-то был, но кто? Странное чувство. У тебя бывало такое?

Луис пожал плечами:

– Я никогда не забирался так далеко от дома и не уезжал надолго, это моё первое большое путешествие. Но знаешь… – он нахмурился и потёр подбородок. – Ты сказал об этом, и мне сейчас кажется, что я и правда давно не вспоминал родных.

– У тебя кто-то есть? – поинтересовался Уэсли. – Я имею в виду семья и друзья. Кто-то близкий?

– Моя мать живёт в Окленде, брат с сестрой перебрались в Сан-Франциско. С друзьями проще – постоянно общаюсь через сеть. А из близких… – он как-то странно посмотрел на Уэсли, отчего ему стало практически неуютно. – Нет, у меня сейчас никого нет.

– Ясно.

Уэсли честно думал, что на этом их разговор заглохнет или хотя бы перейдёт на нейтральную тему, но предсказуемо наебался.

– А у тебя? – спросил Луис.

О нет, так просто он от него не отвяжется, вздохнул Уэсли с каким-то обречённым пониманием.

– Ирис, – он уже собирался добавить, что это не его дело, и вообще хватит доёбываться, но Луис опередил:

– Десятилетняя девочка? Да ладно.

– Она очень хороший друг, – парировал Уэсли. – Хотя ещё есть Лэнгли, мы тоже дружим. Она постоянно пытается меня подкармливать, наверное, думает, что я в любую минуту могу упасть замертво, но это почти очаровательно, когда не раздражает. О, ещё цветок в моей комнате. Думаю, мы с ним духовно близки, он тоже не любит разговаривать и постоянно мёрзнет.

Луис кивнул, тихо посмеиваясь, и чуть наклонился к нему.

– Я имел в виду, есть ли у тебя девушка. Или не девушка, а… Нет, забудь, – он вдруг оборвал себя, улыбнулся и помотал головой. – Извини, я идиот, и это и правда смахивает на допрос. Это не моё дело, я понимаю. Прости, я вечно порчу хороший момент.

Уэсли кивнул, но вместо того, чтобы послать его подальше за неудобные вопросы, чрезмерное любопытство и отвратительные намёки, печально улыбнулся и ответил:

– У меня никого нет, ни здесь, ни в Берлине. Я совсем один.

Луис посмотрел как-то странно. На мгновение, не больше, в сизых глазах промелькнуло что-то, какая-то эмоция, которую Уэсли не успел определить, а затем чёртов мешок снова улыбнулся, уже по-другому, и вдруг негромко заметил:

– Уэсли, я не хочу навязываться или мешать, но ты выглядишь ужасно. Как мертвец, который едва ходит. Ты вообще спишь?

Какого чёрта, подумал Уэсли. Нет, постоянное и нудное ворчание Лэнгли по поводу безответственного отношения к себе он ещё мог понять, но Луис? Да ладно, в квинтэссенции знакомства они укладывались в жалкие минут сорок, да и то от силы, а друг о друге знали примерно нихуя. Уэсли, краешком сознания понимая, что нужно хоть что-то ответить, кивнул, хотя мысли были далеко, и Луис сразу же за это зацепился.

– О тебе совсем некому позаботиться? – и, спалив его уничтожающий взгляд, сразу же выставил ладони вперёд: – Только не сходи с ума, я не это имел в виду, нет. Даже не думай, я мудак, но не настолько. Я к тому, есть вообще хоть кто-то, кто пинками погонит тебя в кровать?

Уэсли, уже набравший в лёгкие воздуха, чтобы послать его громко, красиво и окончательно за то, что тот посмел усомниться в его полноценности даже без одной из кистей, моментально выдохнул. Вместе с воздухом вышла злоба и внезапная обида, и не осталось ничего, кроме осознания, что Луис прав. Прав, и – что самое интригующее и настораживающее – понимает почему-то без слов. Подняв на него грустный взгляд, Уэсли кивнул, бросил короткое «нет», выбрался из кресла и направился к лестнице. Нахуй всё это.

Чёртово наваждение – да в жопу, он не хочет и не будет в этом участвовать.

Луис нагнал его, когда он поднялся на несколько ступенек, и тихо окликнул:

– Эй, королева драмы.

Уэсли остановился. Помедлив пару секунд, он всё-таки обернулся и почти столкнулся с ним – Луис стоял всего на ступеньку ниже, делая разницу в росте до смешного огромной. Наклонившись к нему, он с каким-то мрачным восторгом отметил, что мешок приподнялся на носочки, в попытке сблизиться.

– Прости. Я не хотел тебя обидеть или задеть. Это я так пытаюсь тупо шутить, когда мне страшно,и я боюсь, что меня нахер пошлют, – Луис попытался улыбнуться, но быстро посерьёзнел. – Просто тебе нужно хотя бы немного выспаться. Не причиняй себе вред, ладно?

– Ничего, всё в порядке, не переживай, – негромко успокоил его Уэсли, надеясь, что Луис не различит в его голосе горечи. – Я позабочусь о себе. Но… спасибо, что беспокоишься. Я просто… не привык к заботе со стороны.

Потому что теперь никого нет, кто мог бы, мелькнуло в мыслях. Не видя ничего перед собой, он развернулся и поднялся наверх, зашёл в свою комнату и обхватил себя за плечи, почувствовав, как начинает трясти. Ирис и Лэнгли, Кира и Хьюго – все они заботились о нём, и Уэсли, проклиная себя за неумение жить в чужом мире и слишком медленную приспособляемость, приходилось принимать это, ненавидя себя и чувствуя собственную бесполезность. Даже спустя три месяца Уэсли всё ещё передёргивало, стоило вспомнить первые дни пребывания в городе. Стоило более-менее приспособиться к этой жизни, проблем возникло ещё больше, но он не опустил руки, не впал в отчаяние, и начал понемногу осваиваться в их решении. Как только Уэсли начал справляться, он сразу же начал отвоёвывать собственную независимость.

Лэнгли говорила, что это нормально. Что это со временем пройдёт. Говорила так, словно всё давным-давно поняла, и мудро решила не вмешиваться.

И вот теперь, в самый неподходящий момент, Уэсли неожиданно почувствовал, что хочет тепла. Не внимания от других, ну то есть, внимания, но не совсем от других, поправил он себя, забираясь на диван, завёртываясь в плед, почти не удерживающий тепло, и подтягивая колени к костлявой груди.

Закрыв глаза и расслабившись, он почти сразу же почувствовал себя лучше, правда, ненадолго. Через полчаса начало знобить, и Уэсли плотнее завернулся в плед, вжимаясь в нагретую спинку дивана. Нужно будет выпросить у Лэнгли другую комнату – или переехать куда-нибудь, где теплее. Интересно, тепло ли по ночам в пустыне?

Он почти заснул, когда вдруг почувствовал, как накрывают чем-то тяжёлым и тёплым. Он обхватил край большого лоскутного одеяла, прошёлся подушечками пальцев по чьей-то ладони, проворчал нечто вроде благодарности, натянул одеяло на плечи и свернулся в клубок, пытаясь согреться. Тяжёлый ворох ткани почти сразу же пополз вниз, Уэсли попытался выпутаться и схватить одеяло раньше, но не успел – его подняли и накрыли им снова. Когда он наконец-то справился с проклятым коконом и высунулся из-под тонкого пледа, чтобы поблагодарить Лэнгли, его ждал сюрприз.

Уэсли попробовал спросить, какого чёрта, но ничего хотя бы отдалённо похожего на возмущение он так и не почувствовал. Мешок был рядом, нависая над ним и расправляя лоскутного монстра на спине, и смотрел на Уэсли так, будто не происходило ничего необычного. Изобразив на лице некое подобие улыбки, Луис несколько долгих мгновений просто смотрел в глаза, а потом выпрямился и улыбнулся уже по-человечески.

– Хреново, когда болеешь, – едва слышно прошептал он. – Выздоравливай давай.

Уэс проводил его взглядом через всю комнату, до самой двери, до последнего ожидая чего-то ещё (и к своему ужасу понимая, что действительно чего-то ждёт), и всё-таки дождался.

– Спи, – тихо сказал Луис, разворачиваясь к нему и открывая дверь своим любимым дебильным способом. – Я загляну утром, если ты не будешь против и не захочешь меня убить за вторжение в личное пространство. Идёт?

Уэсли прождал ровно три секунды, а потом как-то слишком спокойно выдохнул:

– Идёт.

Он тихо прикрыл за собой дверь, и Уэсли, выбросив всё из головы, кроме проклятого мешка с мусором, счастливо пропал в небытии.

Небытие почти сразу же сменилось серебристым светом, и он вышел из него бесцветным и на удивление спокойным. Вокруг, насколько хватало глаз, раскинулся безграничный серый океан и белый каменистый берег. Уэсли брёл по небольшой тропинке через травяное поле, и всё вокруг было таким же серым: прибрежная сухая трава, низкое предгрозовое небо, затянутое тёмными облаками, и, кажется, даже он сам. Далёкая кромка горизонта, где смыкались небо и вода, почти размывалась из-за полного отсутствия цвета. Единственное, что выделялось – огромные монолиты, вспахивающие и разрывающие пространство непроглядной чернотой. Они находились где-то очень далеко, и Уэсли предпочёл, чтобы так было и дальше. Почему-то приближаться к ним не хотелось, уродливые острые грани и вершины отталкивали одним своим видом и вызывали смутное беспокойство.

Спустившись к берегу, Уэсли вышел к кромке воды, любуясь, как тихие волны омывают босые стопы. Он не чувствовал ни тепла, ни холода, только бесконечное спокойствие и умиротворение: вокруг стояла восхитительная окутывающая тишина, которую тревожил разве что плеск волн и шелест ветра в траве. На многие мили вокруг – и, как он подозревал, вообще в этом месте – не было ни единой живой души. Странно, но он не чувствовал себя здесь одиноким. Осмотревшись, Уэсли медленно побрёл вдоль водяной кромки, наслаждаясь накатывающими волнами, лизавшими стопы. Здесь некуда было идти, но он почему-то шёл, постепенно привыкая к мысли, что сколько бы он ни прошёл, ничего не изменится.

Это место было бесконечным.

Уэсли так и не понял, что именно заставило его обернуться. Просто в какой-то момент он понял, что не один. Ощущение чьего-то присутствия было обволакивающе тёплым и сильным, и он, развернувшись, на секунду замер, разглядывая далёкую чёрную фигуру, стоящую у воды и…

Уэсли проснулся оттого, что замёрз.

На переносицу давило со страшной силой, нос был забит и пропускал воздух едва-едва, а в висках пульсировала горячая тупая боль. Всё тело ломило, горло будто скребли когтями, невероятно хотелось пить; за те несколько часов, пока он урывками спал, озноб усилился, и теперь его трясло – было так холодно, что он не мог согреться даже под двумя одеялами. Стуча зубами, Уэсли свернулся в плотный клубок и тихо выругался. Прекрасно, он окончательно слёг.

За стеной негромко бормотал телевизор, звуки и речь вечерних новостей сливались в приятный успокаивающий гул. Прикрыв глаза и зарывшись лицом в подушку, он попытался снова заснуть, но довольно быстро понял, что попросту не сможет: голова раскалывалась на части, а озноб мешал согреться, и всё, о чём он думал – как же, чёрт возьми, холодно. Уэсли приподнялся и откинул край одеяла, чтобы всё-таки встать и спуститься вниз, раз уж всё равно не спит, и поработать (или на худой конец почитать в кресле), но тут же завернулся обратно и вжался в нагретый диван. В комнате стояла лютая холодина.

Прислушиваясь к глухим звукам телевизора, Уэсли вдруг уловил едва различимый неритмичный стук со стороны окна. Чуть поднявшись и выглянув из-за спинки, он тяжело вздохнул и упал обратно. Комната, в которой он поселился, находилась с ветреной стороны, и проклятый ветер задувал во все щели, напрочь выгоняя тепло. Скорее всего, он просто забыл опустить щеколду, и теперь распахнутая форточка негромко билась о стену, впуская в его крохотную конуру снег и ледяные потоки воздуха.

Ну охренеть теперь.

Кое-как выпутавшись из одеяла, Уэсли поднялся, завернулся в огромного лоскутного монстра и с какой-то мстительной злобой захлопнул форточку, всадив по ней ладонью и неудачно ободрав палец. Настроения это не прибавило – помимо осознания, что в ближайшие несколько часов и без того продуваемая комната ни за что не нагреется, накатила какая-то глухая и беспросветная тоска. С пальца капало, ебучая щеколда не хотела поддаваться, голова пульсировала от боли так, словно по ней били молотом, и у всего этого кошмара не было видно никакого конца. Пошатываясь, он выбрался из комнаты, оставив приоткрытой дверь – может быть, хоть какое-то количество тепла просочится внутрь – и остановился, бездумно глядя на дверь напротив.

Идиот, обругал он себя, негромко стучась.

Луис открыл почти сразу. Сонно щурясь от света в коридоре, удивлённо посмотрел, но говорить ничего не стал, шире открывая дверь и пропуская в комнату. Зябко кутаясь в одеяло, Уэсли сделал пару шагов вперёд, остановился, ощущая, как тепло волнами омывает всё его существо и прикрыл слезящиеся глаза. Луис быстро пересёк комнату, включил неяркий ночник и подошёл к нему.

– Что-то случилось? – заглядывая в лицо, негромко, но требовательно спросил он. В том, что он поможет, Уэсли уже не сомневался.

– Забыл запереть окно, и комнату выстудило, судя по всему вместе со мной, – говорить было сложно, глотку драло так, что каждый вдох отдавался в ней скрежещущей болью. О том, что он пришёл не к Лэнгли, а к всратому мешку с мусором, устроившему ему с утра допрос, Уэсли старался не думать. – Можно я…

Договорить он не успел. Луис нахмурился, приподнялся на носках, приложил руку ко лбу – и мгновенно преобразился.

– Блядь, – ёмко определил он, отнимая восхитительно прохладную ладонь от пылающего лба. – Ложись.

Уэсли не стал спорить. В комнате Луиса было тепло, почти жарко, и он, не глядя, опустился на самый край широкой кровати, чуть не застонав от облегчения – в собственной был только хренов неудобный диван, слишком короткий для него, и возможность вытянуться в полный рост на чём-то мягком ощущалась совершенно охуительно. Луис почти сразу оказался рядом, склонился и резко сдёрнул с него лоскутное одеяло. На секунду обожгло холодным воздухом, Уэсли вздрогнул, обхватывая себя за плечи и приподнимаясь, но тут же успокоился: мешок укрыл своим, мягким и нагретым, набросив второе сверху.

– Грейся, я сейчас приду, – Уэсли открыл рот, собираясь извиниться, но Луис перебил: – Всё нормально. Лежи. Я сейчас.

Уэсли кивнул, тихо прошептав нечто похожее на «спасибо». Луис, кажется, даже не заметил, склонившись над тумбочкой рядом с кроватью и старательно выискивая что-то в одном из ящиков, и Уэс, понаблюдав за ним с минуту, всё-таки закрыл глаза. Звуки немного приглушило и смазало, будто он погрузился в лёгкую дрёму, и, как хлопнула дверь, он услышал где-то на периферии сознания. После неудобного дивана кровать Луиса казалась такой мягкой и тёплой, и Уэсли, согреваясь, зарылся лицом в подушку.

От неё пахло мятой, солнечным ветром с Земли и цветущим да’эт.

Почти сразу же накатила тяжёлая волна слабости, словно все свои силы Уэсли потратил на то, чтобы добраться до соседней комнаты. Потёршись о подушку щекой и свернувшись калачиком, он вдруг подумал – что он здесь забыл? Он был знаком с Луисом от силы неделю, да и то невербально, всё, к чему сводилось их общение – это обмен многозначительными взглядами, расшифровать которые было сложно. В том, что он нравится мусорному мешку, Уэсли не сомневался, труднее было распознать, как он сам относится к подобному вниманию. Ну, и что чувствует в ответ.

Интерес, подумал Уэсли. Взаимное притяжение. И тепло – руки у Луиса были потрясающе тёплыми. Казалось, они могли согреть всё его замёрзшее, будто годами не согревающееся тело и всё остальное существо, дремлющее под оболочкой из бледной кожи, жилистой плоти и костей. Маловато для начала, но на настоящий момент и так сойдёт, лениво размышлял он, пытаясь расслабиться и согреться. Может быть, если он не будет возводить вокруг себя непреодолимую стену, за что Лэнгли постоянно ругала, Луис зайдёт чуть дальше.

Было бы интересно, что мешок сделает, если развязать ему руки. Как далеко сможет зайти.

Дверь негромко скрипнула. Уэсли открыл глаза, проследил за Луисом, пересёкшим комнату с кружкой в руках, исходящей тёплым полупрозрачным паром, и сдвинулся в центр кровати, освобождая для него место. Мешок опустился рядом, на секунду помедлил, просто рассматривая его бледное, измождённое лицо с почти чёрными кругами под глазами, а потом наклонился к нему и произнёс:

– Поднимись немного.

От жара мутило и кружилась голова. Уэсли не без помощи приподнялся на кровати, прислонился спиной к изголовью и забрал кружку с идиотским принтом инопланетной твари (эй, это же любимая у Лэнгли, какого чёрта?).

– Пей, – негромко сказал Луис.

– Что это? – Уэсли принюхался, уловив слабый лимонный запах, отпил, и скривился так, что Луис беззлобно усмехнулся. Во рту сразу же разлился на удивление неприятный горько-сладкий привкус, от которого свело чуть ли не всю челюсть. Блядь, оно ещё и горячее. – Вечные, ну и дрянь.

– Никому не нравится лечиться, разве что долбанутым ипохондрикам, – Луис улыбнулся шире и подбодрил: – Пей-пей. Хуже точно уже не будет.

Уэсли поморщился, глядя на шипучую желтоватую жидкость, и фыркнул:

– Какова вероятность, что эта мерзость меня прикончит?

– Не очень большая, – Луис пересёкся с ним взглядом и, мягко улыбаясь, успокоил: – Не переживай, температуру эта мерзость собьёт точно, через двадцать минут станет легче, обещаю.

Уэсли не стал спорить и безропотно присосался к кружке, пытаясь ни о чём не думать, чтобы не заострять внимание на непередаваемо отвратительном вкусе. Горькое, кислое и с привкусом лимона, боги всемогущие, как вообще люди здесь живут, а? Луис молча следил за ним, видимо, желая убедиться, что он допьёт эту дрянь, а потом осторожно придвинулся, снова приложил прохладную ладонь ко лбу, и нахмурился.

– У тебя жар. Ты весь горишь, – прошептал он.

– Удивительно, как я не заметил, – проворчал Уэсли, отставляя пустую кружку на тумбочку и забираясь под два слоя тёплых одеял. Черепную коробку раскалывало от боли и давления, и на вежливость попросту не было сил.

– Не кусайся, Уэс, я правда хочу помочь, – Луис собирался убрать руку, но Уэсли вдруг остановил его, слабо помотав головой и перехватив за запястье.

– Не убирай, – тихо попросил он. – Такая прохладная…

Луис склонил голову набок, а потом молча кивнул. Уэсли с облегчением закрыл глаза и, почти призывно ткнувшись лбом в ладонь, снова попытался расслабиться. Несмотря на разливающиеся по телу горячие волны, его всё ещё трясло, плечи, кисти рук и стопы казались ледяными и онемевшими от холода. Прохладные пальцы поглаживали лоб, от ёбаного жара не было никакого спасения, и, возможно, если бы он соображал чуть лучше, то не постеснялся бы врезать проклятому мешку с мусором за вопиющее нарушение личных границ. Луис тяжело вздохнул, наблюдая за его жалкими попытками вжаться спиной и плечами в тёплую кровать, и, не убирая руку от его лба, потянулся к ночнику и дёрнул за тонкий шнурок, выключая свет.

Комната резко погрузилась во мрак, едва разбавляемый слабым светом, просачивающимся сквозь неплотно задёрнутые занавески. Уэсли оторвался от подушки, приподнимаясь, но Луис мягко удержал на месте, а затем и вовсе забрался к нему, устроившись поверх одеяла и приобняв за плечи. Ничего не соображающий от жара, Уэсли почти инстинктивно повернулся к нему и прижался плотнее в поисках тепла.

– Зачем ты всё это делаешь? – прямо спросил он.

Луис промолчал, спустя пару минут всё-таки перебрался к нему под два слоя одеял и прижал к себе. Уэс дёрнулся, вроде как пытаясь отстраниться (сам он так и не понял, нахуя это сделал), но проклятый мешок явно что-то сделал с ним, просто размашисто погладив по спине. Сразу будто окутало теплом, мягким и обволакивающим, и Уэсли, сдавшись, молча уткнулся носом в шею, услышав над ухом тихое:

– Грейся. Я никуда не уйду.

Уэсли слабо кивнул, прикрыл глаза и негромко спросил:

– Что происходит внизу?

– Ну, ничего особенного. Лэнгли всё ещё там, кажется, спит в кресле. Я попросил её не будить тебя ещё утром. Видел бы ты её лицо, это было потрясающе, – негромко ответил Луис, продолжая поглаживать по спине. – Не думаю, что ты пропустил что-то интересное за день. Хотя, знаешь, ближе к трём заходила та девчонка, твоя мелкая подруга. Ирис, да?

Уэсли снова кивнул, мысленно жалея, что не увиделся с Ирис и не увидел заодно на лице Лэнгли это восхитительно охуевшее выражение. Он был абсолютно уверен, что Луис добивался этого специально, и втайне гордился этим достижением. Нет, серьёзно, заставить Лэнгли охуеть – это надо постараться.

– Я сказал, что ты спишь, и она посмотрела на меня как на своего самого страшного врага, представляешь? Интересно, почему? Я определённо ей не нравлюсь, спорим, она ревнует? – он тихо рассмеялся, а потом прижался подбородком к пылающему лбу и сказал уже тише: – Почему ты пришёл ко мне?

– Я тебя разбудил? – вместо ответа спросил Уэсли и поморщился: глотку драло даже от слабого шёпота. Всё, отныне он официально ненавидит болеть. – Сколько вообще сейчас?

Луис улыбнулся и покачал головой:

– Уэсли, сейчас полтретьего.

Блядь.

– Прости. Я не хотел тебя будить, я действительно не знал, что уже так поздно. Я просто… просто пришёл. Ни о чём не думал, правда, – искренне ответил он и, наконец, обнял Луиса в ответ. Немного помолчав, прислушиваясь к тихо бьющемуся сердцу, Уэсли поднял к нему лицо и всё-таки задал интересующий вопрос: – Ну а ты? Зачем помогаешь мне? Мы знакомы от силы неделю.

Луис, казалось, смотрел в глаза целую вечность.

– Не знаю, – прошептал он, не разрывая зрительный контакт. – Просто чувствую, что так правильно. Да ладно, не бросать же тебя в комнате, в которой холоднее, чем на улице. О да, я туда зашёл, и знаешь – нахуй такое, лучше оставайся здесь, – Уэсли удивлённо вскинул брови, и Луис почти сразу смутился. – То есть, пока там не станет тепло. Но и здесь можешь остаться. Если, конечно, захочешь.

Уэсли прикрыл глаза и поудобнее устроился в тёплых руках. Прекрасно. Чёртов мешок взял его измором.

– Я подумаю, – прошептал он исключительно ради приличия, снова ткнулся носом в потрясающе тёплое плечо, а потом добавил: – В свой номер не приглашаю. Но это только потому что там диван слишком мал для нас двоих.

Луис тихо заржал, а потом вдруг мягко подцепил пальцами за подбородок и снова поднял его лицо к себе.

– Ты серьёзно? – очень тихо спросил он, с совершенно другой интонацией. Луис смотрел в глаза как-то потерянно и печально, с едва теплившейся во взгляде надеждой. – Правда… ну… хочешь вот этого?

Уэсли так и не понял, что Луис подразумевал под «вот этим», но чувствовал почти инстинктивно, что за коротким определением кроется нечто куда большее. Распад, спящий и несколько подзабытый, тихо взорал где-то там в подсознании, крайне не одобряя выбор своего земного тела и личности, но Уэсли было похуй. Его снова, как когда-то, в другом месте и в другом времени, кто-то грел, но ощущалось это совершенно иначе, не как объятия давно забытых родителей и друзей, сгинувших вместе с Эксидиумом. Луис согревал совсем по-другому. Так, как он и не надеялся почувствовать, и это выглядело, мать его, правильно.

– Хочу, – прошептал он и вдруг понял, что действительно хочет. – А ты?

Луис кивнул.

– Да. Кто-то должен гнать тебя пинками в кровать, – пальцы скользнули по подбородку, отпуская, и напоследок мягко мазнули по скуле. – Постарайся заснуть, хорошо?

– Хорошо, – Уэсли прикрыл глаза и, прижавшись к нему плотнее и устроив голову на плече, наконец улыбнулся. В сон тянуло неимоверно, ещё сильнее, чем раньше, стоило немного согреться. Чувствуя, как Луис мягко гладит по спине, он тихо спросил: – Утром ты всё ещё будешь здесь?

– Ага. Принесу тебе чай или ещё этой шипучей дряни, когда проснёшься. Эй, – он обнял Уэсли крепче. – Попробуй расслабиться, озноб скоро пройдёт.

– Я постараюсь, – решив, что ничего страшного не случится, он несильно сжал плечо Луиса, сминая ткань футболки, тут же расправил и погладил уже мягче. – Спасибо.

– Да не за что. Спи уже.

Луис оказался прав: озноб отпустил довольно быстро, трясти перестало спустя четверть часа или около того. Жар, тошнота и боль, раскалывающая голову и выкручивающая суставы в сухой ломоте, наконец-то исчезли, сменившись почти приятным опустошением. Мешок мирно лежал рядом, согревая собой и тепло выдыхая в висок; Уэсли до последнего казалось, что он дремлет, но как только он перестал дрожать, Луис прижался губами ко лбу, проверяя температуру, и сразу же отстранился, чтобы дать больше свободного пространства. Внутренне возмутившись, Уэсли не отпустил, обняв за плечи и притянув к себе, в конце концов, какого чёрта, он же пообещал никуда не уходить. Луис, даже если и удивился, ничего не сказал. Прижавшись щекой к виску, он обнял в ответ и осторожно погладил Уэсли по плечам.

Через пару минут он уснул. Уэс мысленно обругал себя за то, что не дал ему выспаться, разбудив посреди ночи, а затем поднял к нему лицо и всмотрелся в слегка размытые и неясные в темноте черты. В нём всё ещё ощущалось что-то тёмное, что-то неправильное, но Уэсли чувствовал, что тепло, которое сейчас согревало всё его замёрзшее существо, находится именно там, в неправильной и тёмной бездне. Вряд ли бы они обратили друг на друга внимание, не будь всё так, как есть, отстранённо подумал он, закрывая глаза и утыкаясь губами в тёплое горло.

Он сам не заметил, как уснул.