Двойник смотрел широко распахнутыми глазами в помертвевшее небо.

Его трясло.

Поднять голову казалось неосуществимым. Боль глухо пульсировала, растекаясь и вылизывая мышцы и внутренности горячим языком, и, едва двинувшись, двойник резко стиснул зубы. Здорово он всё-таки его отделал. Было больно даже дышать. Двойник напрягся, упёрся локтями в землю и попытался приподнять голову. В итоге он справился. С отнявшимся даром речи – нет.

– Посмотри на меня, – кое-как, борясь с нервной дрожью и онемевшими от боли губами, попросил он.

Луис тихо всхлипнул. Двойник чуть пошевелился под ним, пытаясь сместиться – о том, чтобы выбраться из-под тяжёлого тела, не было и речи – и в итоге просто обхватил за плечи левой рукой.

– Посмотри на меня, – прошептал он снова. – Луис.

Говорить было больно, смотреть на растрёпанные кудрявые волосы было больно, ощущать себя живым было больно – всё, всё, всё, абсолютно каждое действие сопровождалось ломотой во всём теле, и сейчас это было последним, что его волновало. Он должен был убедиться, что Луис в порядке, всё остальное – потом.

– Ну же. Посмотри на меня, пожалуйста.

Луис снова всхлипнул и, поднявшись, навис на ободранных локтях, опустив голову. Его трясло, едва ли не сильнее, чем самого двойника, губа лопнула от удара, из разбитого носа капала кровь, по левой скуле расползалось бесформенное тёмное пятно. Двойник дёрнул уголком рта, понимая, что выглядит не лучше, и дотронулся кончиками пальцев до подбородка, мягко, ненавязчиво поднимая мокрое от слёз лицо к себе.

– Эй, – позвал он совсем тихо, – посмотри на меня, – и, дождавшись, когда Луис наконец посмотрит в глаза, прошептал: – Всё хорошо. Всё закончилось.

Луис перевёл взгляд на его горло и нервно замотал головой. Двойник сощурился от боли, дравшей тело и душу, обхватил второй рукой и потянул на себя. Прижав голову к своей груди, горячо зашептал:

– Нет-нет-нет, не плачь. Всё хорошо. Всё в порядке, мой хороший.

Нож тускло блестел в пяти сантиметрах от его шеи, вогнанный в каменистую землю по самую рукоять.

Некоторое время Луис рыдал у него груди, сотрясаясь в тихой, жуткой истерике, цепляясь негнущимися пальцами за плечи и добавляя лишних синяков к уже существующим. Двойник не мешал, гладя по дрожащей спине и изредка поднимая голову, чтобы прижаться губами к волосам. Перед глазами всё расплывалось, каким образом Луис не разбил ему затылок, оставалось неясным, но он был благодарен и за это. Слёзы и кровь стекали с них, пропитывая остывающую землю, ветер продолжал швырять в них песок и колкие стебельки сухой травы, и двойник, прижав Луиса к себе крепче, устало прикрыл глаза, вслушиваясь, как над Мохаве разносятся его глухой, надрывный плач.

– Пойдём домой, – прошептал он, как только Луис затих. – Я не хочу, чтобы ты замёрз.

Судорожно переводя дыхание, Луис приподнялся, слез с него и бережно поднял с земли, ставя на ноги и прижимая к себе. Двойник, опираясь на него, кивнул в сторону своей полураздолбанной хибары, и они вместе побрели к призывно распахнутой хлопавшей на ветру двери. Затащив его внутрь, Луис остановился, оглядываясь и скидывая кроссовки, и после слабого кивка в сторону ванной, захлопнул дверь ногой и потянул за собой. Довёл до ванной комнаты, осторожно стащил ботинки и помог снять одежду, а затем включил едва тёплую воду, затолкал в душ и принялся отмывать кровь.

Он прикасался так осторожно и мягко, будто кожа была сделана из стекла, а полое тело – из воздуха и обрывков грозовых облаков. Двойник прикрыл глаза, неосознанно наслаждаясь и пытаясь ответить на каждое прикосновение, смывающее кровь, песок и боль, и в итоге просто потянул на себя, затягивая под нагревающуюся воду. Луис, не задумываясь, шагнул к нему, прямо в одежде, оказавшись совсем-совсем близко, и двойник не выдержал. Запустив руки под намокшую футболку, он с каким-то остервенением потянул тяжёлую ткань наверх, одновременно стягивая её и привлекая Луиса к себе. Луис не стал сопротивляться, напротив, будто почувствовал, как надо, стащил всё сам и, обняв за плечи, наконец-то оказался там, где нужно. Двойник обвил его руками, прижавшись совсем плотно, ощущая его кожу на своей, уткнулся губами в мокрую щёку и закрыл глаза.

– Я скучал по тебе, – прошептал Луис. – Никогда больше не уходи.

Глаза и глотку драло от подступающих слёз. Луис чуть повернулся к нему, призывно ткнулся губами в губы. Двойник ответил на поцелуй, слабо, почти по-детски, а затем судорожно сжал его в объятиях, борясь с пробивающейся истерикой, и глухо выдохнул:

– Не уйду. Я не уйду больше, клянусь.

Луис несколько раз кивнул, обхватил его за шею и наклонил голову к груди. Двойник спрятал лицо между шеей и плечом, касаясь губами мокрой кожи и собирая с неё капли, пока он осторожно вымывал песок и расчёсывал пальцами слипшиеся от крови волосы. Нет, всё-таки разбил, пусть и не сильно, или просто рассадил о камни, в сущности, теперь это уже не имело никакого значения.

Время замедлилось, стекая с них красноватой водой, и двойник ловил каждое мягкое прикосновение, наконец-то оживая под чужими руками. Луис обнимал, гладил по плечам и спине, пока не закончилась тёплая вода, затем потянулся за полотенцем, неторопливо вытер его и вытерся сам.

– Это не дом, – зачем-то прошептал двойник, когда их взгляды пересеклись. – Тут не было тебя, мне нечем тебя удивить, это просто подобие, как и…

Луис остановил его, просто прикоснувшись. В окружающем полумраке его глаза блестели.

– Неправда, – он ласково погладил по щеке и попытался улыбнуться – неуверенно и коротко, будто совсем забыл, как это делается. – Ты здесь, и ты не моё подобие. Ты это я. Только ты намного лучше…

Двойник кивнул, нашёл в темноте его ладонь и потянул за собой. Они практически наощупь добрались до неширокой кровати; Луис опустился на самый край, дождался, пока двойник не заберётся к нему, наполовину укрыл тонким светлым одеялом и вытянулся рядом. На белом хлопке смуглая кожа казалась почти чёрной, и двойник смутно подумал, что мог бы разбросать по ней звёзды, создавая для себя из бездны ночное небо. Прикрыв веки, он медленно, размеренно дышал, чувствуя, как боль резонирует, набухает и ширится в солнечном сплетении, и спокойно ждал, когда она наконец разорвется.

Луис повернул к нему голову, и двойник зажмурился, ощущая, как чужие эмоции, такие искренние, такие личные, разрываются, расправляются и хлещут по истосковавшемуся сознанию.

– Прости меня. Не только за это, – он осторожно, почти неощутимо провёл пальцами вдоль шеи, прошёлся по разбитой скуле и остановился, зарывшись всей ладонью во влажные волосы. – За всё. Я, наверное, причинил тебе больше боли, чем ты мне.

Замотав головой, двойник кое-как справился с потоком, сносящим в чёртову истерику, и тихо выдохнул:

– Мы оба к этому пришли. Нечего прощать, Луис.

– Я чуть не убил тебя, – его голос отдавал горечью, искренним сожалением и презрением к себе, и двойник, превозмогая саднящую боль, наклонил к нему голову, касаясь виском горячего лба.

– Но не убил, – прошептал двойник и почувствовал, как его всего омывает раскаянием и теплом. – Это ведь что-то для тебя значит?

Луис молча кивнул, отворачиваясь и устремляя взгляд в невысокий тёмный потолок.

Некоторое время они лежали плечом к плечу в тишине, разбавленной плотным сумраком и шумом ветра, с остервенением бившим в тонкие стены, прислушиваясь к скрежетавшему и осыпающемуся по стёклам песку, друг к другу и изредка соприкасаясь пальцами. Двойник чувствовал, как какая-то жизненно важная струна внутри него натягивается всё сильнее и сильнее, истончаясь с каждой секундой, и за мгновение до разрыва взял Луиса за руку, крепко сжал, а затем повернул его лицо к себе.

– Кем ты хочешь быть? – спросил он, заглядывая в глаза. – Для меня?

Луис дёрнул щекой. Двойник едва ощутимо вздрогнул, чувствуя, как на их душе появляется огромный разрез.

– Человеком, – просто и тихо ответил он.

Двойник нервно улыбнулся. Начинало трясти, как в лихорадке, так всегда, всегда было, когда они признавались друг другу в чём-то бесконечно личном, подумал он, стискивая его ладонь крепче. Разум Луиса был распахнут, и впервые за всё ёбаное время он наконец-то чувствовал его внутри себя. Слёз не было. Страха тоже. Слёзы будут потом, много, много слёз, в которых они однажды утопят друг друга насмерть – но тогда не было ничего, кроме бесконечной пустыни и бесконечного одиночества.

Четыре с половиной месяца они медленно умирали, думая, что никогда больше не увидят друг друга.

– А кем ты хочешь, чтобы был я? Для тебя? – он сощурился, едва удерживаясь от того, чтобы не зажмуриться. Бесчувственный и безжизненный. Лучше услышать то, что убивает, чем вот так жить.

Луис молчал меньше двух секунд. По крайней мере, ответ низко вибрировал в его горле и родился в груди ещё до того, как он набрал в лёгкие воздуха и выдохнул:

– Тем, кем ты был всегда.

– Я чудовище, – напомнил двойник, ощущая не то кожей, не то всем собой, не то чем-то большим, чем он сам, как его дрожь передаётся и Луису. – В своих мыслях ты называл меня именно так.

Он даже не стал отпираться.

– Да, я знаю, – Луис смотрел двойнику в глаза, не зная, как сказать, и в итоге сказал, как есть: – Ты чудовище, но не потому что ты такой, а потому что я ещё хуже. Но ты… ты… Я хочу, чтобы ты стал им снова. Для меня.

Двойник с силой прикусил губу, надеясь, что боль хоть сколько-нибудь отрезвит и не даст упасть и раствориться в бесконечных волнах тепла. Всё возвращалось, всё становилось правильным и повторялось, раз за разом, с одним и тем же исходом.

Он печально улыбнулся:

– Снова хочешь иметь право быть жертвой? Хочешь, чтобы всё повторилось заново? Или ты хочешь, чтобы я в итоге убил тебя? – и, прежде чем Луис ответил, тихо произнёс, снова обхватывая размытое в темноте лицо ладонью и поглаживая по скуле: – Я не осуждаю тебя. Никогда по-настоящему не осуждал. Что бы ты ни решил – знай, я приму всё, даже если ты…

Луис покачал головой.

– Нет. На этот раз мы не будем убивать друг друга, это всё равно не имеет смысла и ничего не изменит, – мягко перебил он.

Двойник замер. Луис приподнялся на локте, полностью повернувшись к нему, и накрыл шрам от выкидного ножа ладонью:

– Помнишь, что ты хотел? Увидеть мир в огне? Сжечь его для меня? – на мгновение Луис тепло улыбнулся, а потом посерьёзнел, и черты лица изменились так резко, что внутри двойника всё замерло от восторга пополам с трепетом.

На него смотрел он сам.

– Так вот, я хочу увидеть, насколько ярко он горит.

Время и мир вокруг с размаха остановились. Двойник вцепился в него непередаваемо охуевшим взглядом, неотрывно глядя в расширившиеся колодцы зрачков, пока тёплые пальцы нежно гладили тонкий рубец между рёбрами.

– Луис… – прошептал он, и осёкся.

– Ты этого хочешь, – тихо, но твёрдо сказал Луис. – Значит, и я хочу. В той же мере и с той же силой, – и, помолчав, добавил: – Я не хочу больше отказываться от тебя. Никогда. Ты спросил, кем тебе быть для меня?

Двойник дёрнулся.

– Будь моей тёмной частью, – прошептал Луис, стискивая его ладонь так сильно, что занемели пальцы. – Будь собой. Тем, кого я любил, и буду любить всегда, – и, склонившись совсем близко, выдохнул в губы: – Спали для меня мир. Дотла.

Несколько мгновений двойник неотрывно смотрел в потемневшие глаза, а затем подался вперёд и, задевая носом щёку, так же тихо ответил:

– Всё, что захочешь, мой хороший.

– Твой, – Луис горячо и рвано выдохнул. – Твой хороший.

Закрыв глаза, он прижался лбом ко лбу двойника и провёл ладонью по обнажённым плечам, раз, второй, привлекая к себе и выглаживая руками боль. Всё возвращалось, всё становилось правильным, и, наконец, вернулось.

– Я хочу запомнить тебя в этот момент, – прошептал Луис. – Как ты запомнил меня когда-то.

Двойник кивнул, потянул Луиса на себя и медленно обнял, утыкаясь мокрым от слёз лицом в судорожно дёргающееся горло.

Впервые за вечность он был по-настоящему счастлив.