Эдвард медленно открыл дверь, убеждаясь, что солнечные лучи уже не скользнут по полу, опалив его ноги. Деннис стоял в коридоре, ссутулившись, спрятав руки за спину, прижатую к стене.

- С пробуждением, - тихо сказал он. Глускин кивнул.

Над головой Денниса висела картина: реплика «Девушки с фруктами» Вичелли, но рама добротная. И все же, к этой фальшивке, от которой маслом даже не веяло, Эдвард никак не мог привыкнуть. Как и к электрическому камину в гостиной, и городу, не засыпающему по ночам. Он прошел в гостиную, и Деннис проследовал за ним тенью, как привязанный.

Эдвард опустился в кресло у камина – казалось странным, что от него идет тепло, ведь там не было настоящего огня. Деннис говорил, что здесь все на электричестве, но Глускин не имел понятия, как оно работало.

- Мне привести кого-нибудь? – услужливо спросил фамильяр. Эдвард перевел взгляд с искусственного огня на него, прикрывая задумчивость манжетой рукава.

- Нет. Я сам выйду в город.

- Уверены?

Эдвард посмотрел с прищуром. Деннис будто бы сомневался в его самодостаточности, забывался, но, в то же время, Глускин знал, что замести следы сейчас намного сложнее. Немудрено – два века прошло, между прочим. Главное – не привести полицию к собственному дому.

- Мне стоит сменить одежду, не правда ли?

- Я помогу подобрать. – Деннис достал журнал с полки и положил перед ним. Глянцевая бумага, цветные страницы. Мелкий шрифт, уродливый, предельно простой, без засечек. Ничего из этой одежды Глускину не нравилось: она не подчеркивала силуэт, она выглядела… дешевой.

- Я подготовил рубашку и брюки Вашего размера, - запоздало сообщил Деннис и указал на одну из страниц. – Что-то вроде этого. Кроме официальных мероприятий, в этом можно пойти куда угодно.

Глускин посмотрел на фотографию и подумал: «Убожество».

- Ладно, неси, - согласился он, понимая, что выбора особенно нет: подобрать что-нибудь на свой вкус ему удастся, только когда он как следует вольется в общество и осознает новую моду.

Застежка на брюках была чудная, но несложная. Деннис застегнул пуговицы на рубашке, все, кроме верхней, и расправил воротник. Полы рубашки были слишком короткие, чтобы заправить ее – этого больше не делали. Туфли были без каблуков, простая черная кожа, никаких украшений. Глускин подумал, что сойдет с ума прежде, чем привыкнет ко всему этому.

Деннис расчесал его волосы, сменив ленту на резинку. Прикоснуться к ногтям Эдвард не позволил, как и не стал пользоваться одеколоном. Единственным преимуществом современной одежды было то, что она почти не сковывала движений. Он смотрел в зеркало и ощущал себя очень глупо. То ли одежда ему не шла, то ли он не шел одежде – получался какой-то оксюморон. В ней нужно было как-то по-другому держаться, и Эдвард пока что не мог понять и учесть всего.

Глускин вышел на улицу: свежий воздух был приятно прохладным, а деревья, высаженные вдоль забора, покачивали ветвями в такт легкому ветру, шелестели листвой. В воздухе витали запахи совершенно новые, неизвестные и нераспознаваемые, дорога под ногами была необычайно ровной и отдавала гулким звуком при каждом шаге. Эдвард шел, зачарованный этим новым миром, будто бы выдуманным, созданным подсознанием спящего мозга, расписанным кистями художника с весьма неординарной фантазией и зависимостью от абсента.

Со стороны он наверняка смотрелся странно – взгляд его будто пытался охватить каждую окружающую деталь, подолгу останавливался на чем-то определенном, чем-то, что любой прохожий счел бы обычным делом: светящиеся вывески магазинов, повозки без лошадей, высокие здания на десять и двадцать этажей. Он спустился в какой-то подвал, где играла громкая музыка, совершенно ему непривычная, сел за бар и изучил цены. К нему быстро подсела девушка:

- Угостишь?

- Конечно.

Он вернулся в особняк с теплыми руками, ощущением сытости и двумя трупами за спиной. Вейлон проснулся недавно и встретил его взглядом заплаканных глаз, презрительным и тяжелым.

- Мне к лицу этот наряд? – спросил его Эдвард.

- Не такой вычурный, - оценил тот, немного помолчав, и поджал ноги.

- Очаровательные лодыжки, - прокомментировал Глускин, присаживаясь рядом и оглаживая его колени. На лице Вейлона промелькнула смесь отвращения и удивления – нет, он сам еще не привык к своим реакциям. Это забавляло.

- Зачем ты это делаешь? – спросил он, осматривая его руку, и поднял взгляд. – Ты ведь не голоден.

- Вовсе нет. Дело в твоем вкусе, - ответил Эдвард, стараясь смотреть ему в глаза, но взгляд то и дело соскальзывал. – Я не насыщаюсь тобой, этого слишком мало.

- Потому что я «все еще не познал женщину?» - передразнил Вейлон с горькой усмешкой. – Чем я пахну для тебя?

- Ты сладкий и… нежный. Светлый.

- Значит, я десерт? – с удовлетворением подытожил Вейлон, откидываясь на изголовье, и снова засмеялся. Сквозь деланное безразличие в нем проглядывалась тихая истерика.

- Я пирожное… или торт! Тирамису? Эстерхази? О, их еще не изобрели тогда, верно? – понял Вейлон, глядя на недоуменное лицо Глускина.

- Мазаринер, - подсказал Эдвард. – С миндалем. Да, что-то похожее. – Он притянул кисть Вейлона и стал целовать его пальцы.

Тот смотрел на это с отрешением. Его рука вздрогнула, когда губы Эдварда коснулись его запястья, но потом он только прикрыл глаза, позволяя вкушать его, и туман застилал его взгляд, размывал его зрачки, занавешивал его сознание серой дымкой. Глускин прижал его к своей груди, податливого и сонного.

- Эдди, сколько в доме людей?

- Только Деннис.

- Я слышу голоса, - сказал Вейлон. – Они… разные. Много. Будто здесь часто бывают гости, будто они разговаривают.

Это было странно. Эдвард не лгал – в доме действительно редко бывали люди, и большая часть из них пропадала в комнате Глускина. Но Вейлон не мог их слышать, он был слишком далеко от входа. Вероятно, ему это слышалось.

- Я не могу разобрать, о чем они говорят, слишком тихо.

- Ты здесь в безопасности, - уверил Эдвард, хотя сам насторожился. Он доверял Деннису, но здесь что-то было не так. Вейлон прижался ближе, к теплу напоенного тела, и Глускин развязал пояс халата – тот легко и невинно соскользнул с плеч темными волнами ткани, глубокими и неторопливыми, как океан.