Деннис дважды моргнул, глядя на своего господина. Глускин широко улыбнулся в ответ. На нем была туника с длинными широкими рукавами и воланами, шедшими от глубокого треугольного декольте. Темно-синий трикотаж только подчеркивал бледную кожу с четко прорисованными венами. Черные джинсовые брюки обтягивали ноги.

- Я просто взял то, что мне понравилось, отнес в ателье и приказал сшить по моим меркам, - сообщил Эдвард, откладывая журнал – все равно от этого шрифта у него болели глаза.

Деннис вздохнул и потупил взгляд, явно теряясь, как оценить этот наряд.

- Это ведь женская одежда, - тихо сказал он наконец, усаживаясь напротив него у камина. – Вас легко запомнят по ней.

- Значит, постараюсь быть осторожным, - пожал плечами Эдвард. – Честное слово, мужская мода этого века ужасно разочаровывает.

Деннис кивнул, наливая себе крепкий кофе – бедняга редко когда ухватывал полноценные восемь часов сна. Он всегда встречал Глускина, когда тот просыпался или возвращался с охоты, а днем еще и ухаживал за Вейлоном.

- Я хотел поговорить с Вами, - произнес Деннис, отпивая кофе – пахло виски, который явно в напитке присутствовал.

- Насчет тебя или насчет Вейлона? – поинтересовался Глускин, складывая кончики пальцев.

- Насчет всего, - ответил Деннис, помедлив. – Вы ведь знаете, что господин Парк не успевает восстановиться. Это его убивает…

- Тебе его жаль? – спросил Глускин, глядя холодно, но едва скрывая интерес в голосе.

- Нет, дело не в этом. Он совсем плох, и я боюсь, что он все же мог бы…

- Просто приглядывай за ним получше. Если он будет пытаться убить себя – задерни шторы и разбуди меня. Он не так прост, но поверь - я делал подобное раньше. Они всегда так хотят жить…

Глускин внимательно посмотрел на Денниса, улавливая реакцию – но тот не был слишком уж удивлен. Видимо, его действительно хорошо натаскали для службы у вампира.

- Что касается тебя, Деннис, я сообщу о своем решении, когда ты свое отработаешь, - он подался к нему через стол и заключил его подбородок в свои пальцы, слегка царапая длинными ногтями. – Если ты будешь хорошо себя вести, я выполню свое обещание. Но пока что тебе стоит запастись терпением.

Деннис продолжал сидеть очень прямо и почти не дышать, даже когда Глускин поднялся со своего места. Похоже, это легкое воздействие произвело на него впечатление. Эдвард мягко рассмеялся, уходя в восточное крыло.

Вейлон лежал на кровати, свесив голову с края, но быстро перевернулся, когда Глускин зашел в комнату. Нетуго завязанный пояс халата держал ткань слабо, и та висела, оголяя кожу почти до живота – Вейлон не стал поправлять это.

- В этом что-то есть, - произнес он, кивая на одежду Глускина. Тот зажег свечи, заставляя свет плясать, отражаясь в глазах юноши – взгляд был колким и дерзким, а губы плотно сжимались в полуулыбке. Что-то изменилось. Вейлон нарочито медленно провел ладонью по открытому участку кожи.

- Не пытайся солгать мне, что делаешь это неосознанно, - выдохнул Эдвард. – В прошлый раз ты меня боялся, а теперь играешь?

- Я не понимаю, о чем ты, - спокойно ответил Вейлон. – Ты все равно это сделаешь – так почему бы нам не начать?

- Хочешь закончить все как можно быстрее? – поднял брови Глускин.

- Бери все, что нужно, и уходи.

Эдвард продолжал смотреть на него, лениво щурясь. «Значит, я десерт?» Да, Вейлон им был. Сладкий и нежный, невинный и вздрагивающий, безвольный и отчаянный под ненасытным взглядом. Ненавидящий себя за то, что выбирает жизнь. Ненавидящий Эдварда за то, что тот его не отпускает. Скучающий по нему днями, жаждущий его ночами.

- Я знаю, что как только ты приблизишься, я не смогу сопротивляться, - усталым тоном добавил Вейлон.

- Мое общество тебе отвратительно?

- Эдди, - улыбнулся Вейлон, смотря на него с какой-то нежной снисходительностью. – Неужели ты не понимаешь, что мне уже все равно?

- Это неправда. И это легко доказать. Подойди ко мне, - сказал Эдвард, поманив его пальцами, и тот сглотнул, завороженный этим движением, и мотнул головой. – Подойди!

Вейлон зажмурился, напуганный его громким голосом, но остался на месте. Эдвард усмехнулся.

- Ты противишься мне. И ты будешь делать это, пока я не выпью тебя до дна, пока не иссушу твои вены. Ты будешь ненавидеть меня, ты будешь хотеть меня покинуть – и это ты называешь безразличием? Встань!

Вейлон, наконец, повиновался ему, приблизился, и Эдвард взял его за волосы, сжимая до всхлипа, притягивая к себе, вдыхая удушающий запах цветущего миндаля, ощущая под пальцами гладкую нежную кожу. Он толкнул его к зеркалу, оглаживая напрягшуюся шею, глядя в широко распахнутые глаза, отсвечивающие танцующим пламенем, развязал ненадежный узел пояса под этим напуганным взглядом, и скользнул рукой меж бедер. Вейлон зажался, отпрянув – назад, откидывая голову на его грудь, прижимаясь к нему телом.

- Ты не представляешь, как я хочу тебя, - произнес Глускин, снижая голос до шепота. Незачем больше было повелевать, незачем приказывать, когда Вейлон безвольно висел в его руках. Глускин смотрел на высоко вздымающуюся грудь, прислушивался к шумному тяжелому дыханию, приникнув к пульсирующей под кожей артерии.

- Хочешь, но не можешь взять? – спросил Вейлон, лениво подставляя шею его губам, изгибаясь под прикосновениями ладони, скребя ковер пальцами ног. – Как ты, наверное, страдаешь… - выдохнул он, приоткрывая мягкие розовые губы, опуская дрожащие веки.

Вейлон издевался над ним, мучил его, соблазнял его. Эдвард не хотел признавать, что никто еще не имел над ним столько власти, сколько было у этого юноши. Он остро ощутил нужду доказать, что может это выдержать – хотя бы себе. Он толкнул Вейлона, заставляя опереться на туалетный столик, оглаживая его торс, лаская спину сквозь тонкую ткань. Тело вспыхивало под его прикосновениями, искрилось удовольствием, и Глускин готов был поклясться, что чувствовал его почти так же ярко, как сам Вейлон. Легкая ласка заставляла его выгибать спину, позволяя прижаться к его ягодицам, да сжимать ладони в кулаки – и все же Глускин его недооценивал.

- Ты отдаешься мне плотью, но не покоряешься душой, - произнес Эдвард, склоняясь к нему. – А ведь все могло быть так просто.

- Тело мне не так жалко, - хрипло, еле слышно произнес Вейлон. Безумец – он задыхался под ним, млел под его ладонями, доходил до грани, разводя мелко дрожащие ноги, и, когда он нуждался в прикосновениях Эдварда больше всего, тот наконец впился в его шею – беря столько, сколько он мог взять, не убив его. Он взялся за его волосы, заставляя заглянуть в свое отражение, в собственные влажные губы, на раскрасневшиеся щеки. В его блестящих глазах Эдвард видел и себя – безумный взгляд узких зрачков в прозрачной поверхности льда. Он собрал языком кровь с собственных губ и нежно прижался ими к виску Вейлона, обессиленно закрывшему глаза.