Вейлон был сорванным плодом, но это не значило, что он не мог дозреть, раскрыть свой вкус полностью. Его кровь теперь была не столь нежна, но ложилась на язык ярким красочным оттенком, тонкими мазками новых ноток, и на запах он был сладок и сочен. Эдвард никогда не понял бы, что именно изменилось, если бы не знал Вейлона, пока тот был непорочен, но теперь он мог уловить изменения, как если бы выдержал достаточное время одного и того же года вино.

Вейлон лишился девственности, он был все так же неопытен и застенчив, все еще трепетал от прикосновений и взглядов, все еще смущался собственных реакций, все еще боялся. Глускина это сводило с ума, возбуждало и дразнило, и он легко мог получить то, что хотел, соблазнив и подчинив юную плоть. Он заставлял Вейлона ластиться к нему, просить об удовольствии, которое легко мог доставить, и это лишь подстегивало его непримиримость.

Вейлон вздрагивал под его прикосновениями, закусывал губы, прятал лицо в подушке.

- Чего тебе смущаться? – спросил Эдвард. – Ведь ты потерял невинность.

- Сам бы был рад оказаться в такой позе?! – возмущенно выплюнул Вейлон, сильнее прогибаясь в спине. Шипящий котенок! Глускин тихо засмеялся, оглаживая его ягодицы, выставленные напоказ в этом положении, приласкал вход в его тело большим пальцем, слегка надавливая, и Вейлон весь собрался, напрягшись – все еще до ужаса боявшийся его ногтей, будто Глускин хоть раз его оцарапал. Вейлон возбуждался уже от этой позы, тяжело дышал, кожа его покрывалась мурашками.

Глускин положил на подушку рядом с его лицом стеклянный фаллоимитатор, разделенный на сегменты сужениями. Вейлон распахнул глаза, оборачиваясь с недоверием, потянулся к игрушке, обхватил пальцами.

- Он ведь не поместится.

- Ты себя недооцениваешь, - возразил Эдвард, и услышал, как Вейлон сглотнул, глядя на предмет в его руке – очевидно, он теперь занимал все его мысли, а рука была сжата так, будто он бы не отпустил его, даже если бы Глускин попытался отнять его насильно. Пока что это не было необходимо.

- Тебе просто нужно растянуть себя достаточно, - продолжил он, и, пропустив свободную руку Вейлона между его ног, смазал его пальцы. – Тебе некуда торопиться.

Вейлон фыркнул, но расставил колени чуть шире и медленно погрузил один палец внутрь. Он свел брови, стараясь расслабиться, вторая рука все еще стискивала фаллоимитатор. Он явно испытывал дискомфорт от того, что не мог видеть все сам, не мог проследить каждое действие Глускина.

Эдвард ласково провел рукой по его спине, пальцами – по рельефу позвонков; по ягодицам и бедрам, невесомо принимая участие, но все же заставляя Вейлона делать все самому. Он чуть склонил голову, наблюдая, как Вейлон чуть выгнулся, приноравливаясь к собственным пальцам - член скользнул по запястью, и он судорожно выдохнул. Глускин подался вперед, прильнул к коже, потягивая ноздрями ее запах, проводя по ней кончиком носа, прикасаясь губами, прижимаясь щекой.

- Эдди, - тихо выдохнул Вейлон, очевидно – непроизвольно. Чем глубже он проникал в себя, тем крепче сжимал член между собственной рукой и животом. Влажные звуки, которые можно было услышать, когда он двигал пальцами, казались ему чем-то непристойным, и весь он старался быть тише, даже не дышать лишний раз.

- Ты все делаешь правильно, - подбодрил Эдвард. – Этого достаточно.

- Тебе настолько нравится наблюдать? – спросил Вейлон, убирая руку, разочарованно выдыхая – ненаполненный, неприласканный. – Почему?

Глускин забрал у него из руки фаллоимитатор – Вейлон выпустил его, глядя с удивлением, будто совсем о нем забыл, и вздрогнул от холода, когда Эдвард решил добавить смазки на разгоряченную кожу.

- Мне нравится, когда красивые юноши слушаются моих приказов, - наконец, ответил он, приставляя гладкий кончик ко входу, надавливая, но совсем слегка, ненастойчиво. Чуть склонив голову, он смотрел, как мышцы постепенно расходились под все расширяющимся диаметром, а желтоватый свет играл на фигурной стеклянной поверхности, пока не поймал взгляд Вейлона из-за плеча. Его синие глаза казались почти черными, неровное пламя искрилось в них влажно и дико, будто бы он был затаившимся зверем. Глускин моргнул, и наваждение спало; Вейлон закрыл глаза и всхлипнул, когда первое деление проскользнуло в него. Эдвард взял в руку его член, налившийся тяжестью, и Вейлон хрипло простонал, сводя лопатки, поджимая пальцы на ногах.

- В прошлый раз мне хватило языка, чтобы заполнить тебя, – с насмешкой произнес Глускин, начиная проталкивать внутрь второе деление. Он надавливал, только когда переставал встречать сопротивление, когда натянутые мышцы чуть расслаблялись, пропуская фаллоимитатор глубже. Он не лгал, когда говорил, что может быть внимательным достаточно, чтобы не причинить боли. Возбуждение Вейлона все упрощало, то, как быстро он терял себя, позволяя делать с ним все, что угодно.

Глускин надавил на поясницу, заставляя Вейлона прогнуться на свет, чтобы ему было лучше видно; он мог рассмотреть его как следует через прозрачный материал. Фаллоимитатор скользнул внутрь до следующей узкой части, которая, впрочем, оставляла его достаточно раскрытым для дальнейших манипуляций. Вейлон задрожал, когда Эдвард начал ласкать головку его члена, задевая уздечку; он вытянул руку, впиваясь в изголовье кровати, и часто дышал, замерев в одном положении, очевидно, довольствуясь ощущениями наполненности, сосредоточенный на движениях пальцев Глускина.

- Пожалуйста, - попросил Вейлон, и Эдвард склонился к его плечам, касаясь губами чувствительной кожи, проводя по ней языком.

Он отнял руку от члена, получив в ответ разочарованный выдох, и продолжил погружать в него деления фаллоимитатора – еще три до ограничителя. Вейлон был достаточно растянут, достаточно распален, чтобы почти охотно пропускать их в себя. О, кто бы сомневался, что он сможет это принять.

- Перевернись, - приказал Глускин.

- Я боюсь… боюсь шевелиться с этим внутри.

- Просто будь осторожным, - наставил Эдвард, похлопав его по бедрам. Вейлон нехотя перевернулся, аккуратно укладываясь на спину: его щеки горели, волосы прилипли ко лбу, и шея важно блестела от пота. Глускин провел пальцем линию от ключиц до напряженного соска на тяжело вздымающейся груди, спустился к животу – Вейлон прикусил губу, кинув взгляд вниз, к разведенным ногам, осознавая игрушку внутри себя, и стыдливо отвернулся, прежде чем коснуться себя.

Эдвард огладил его промежность, следя за движениями его кисти, дрожащей и взмокшей, и принялся вынимать фаллоимитатор – так же неторопливо, по одному делению. Он играл с ним, доходя до середины, вталкивая его обратно, пока тот не стал двигаться почти свободно, пока Вейлон не начал подаваться на него сам исступленно и нетерпеливо. Его тело напрягалось в сладострастном забвении, избавив плоть от оков и поработив разум, заставляя откидывать голову и примешивать звучание голоса к каждому выдоху. Глускин смотрел на него завороженно, с завистью – ведь ему этот экстаз, это физическое наслаждение, эта живая страсть больше не были доступны; он мог познать их лишь созерцанием, лишь знанием того, что Вейлон испытывает под его руками.

- Пожалуйста, - вновь прошептал он, примыкая к груди Глускина, притягивая его к себе за волосы, и тот поддался влечению, вонзив клыки в подставленную шею. Горячая кровь хлынула на язык, смочила приторно губы, вдохнула жизнь на мгновение - пока Вейлон агонизировал, сотрясаясь в его объятиях, изливаясь с задушенным вскриком. Глускин отпустил его, возвращая дыхание, беспомощного, неспособного попросить об этом самому, целиком находящегося в его власти.

- Что ты творишь со мной? – выдохнул он, рыдая, едва обрел способность говорить.

Эдвард собирался спросить то же самое.