Люди сражались палками, копьями, мечами, стрелами, пулями, ядерными бомбами. Пули, мечи и даже стрелы кое-где всё ещё оставались, ядерные бомбы сменились кибербомбами, сбрасываемыми на сеть противника и парализующими всю коммуникацию и боевые импланты, из которых солдаты состояли наполовину. Война автоматизировалась вместе с производством и умными туалетами, всё больше отдаляя людей друг друга, лишила возможности посмотреть противнику в глаза и увидеть такого же, как ты, человека.

Но сквозь эволюцию от палок до боевых имплантов неизменным прошло одно — разрушительные последствия войны.

Это не твоя война.

За ширмой технологий всё ещё скрывались, как и тысячи лет назад, бессмысленные смерти, боль и кровь на руках.

Проснись.

Война ломает, дробит человека на кусочки, засовывает в мясорубку, начиная с левой руки. У войны лицо с черными глазами и металлической челюстью, и она шепчет «А я говорил, малыш, говорил, что я тебя однажды прикончу».

Проснись, мать твою!

Левую руку пронзает небывалая боль, и Ви боится к ней прикасаться, боится понять, что вместо руки — крошево из мяса и костей. Лицо Джонни совсем рядом, он что-то кричит ей, кажется, даже трясёт её за плечи, но она не слышит его слов — заглушает собственный крик. Боль не уходит, лишь колит сильнее с каждым неосторожным движением.

— Ви, это всего лишь сон. Ты у себя дома, Ви, всё в порядке.

Голос звучит так близко и далеко одновременно.

— Рука!

Крик смешивается с хрипом.

Тепло-холодные ладони касаются её руки, осторожно проводя по ней в поисках несуществующих ран. А после некоторого замешательства начинают медленно массировать мышцы от кисти к плечу, впитывая в себя боль и ночные кошмары.

Когда она хотя бы смогла нормально дышать, Ви открыла глаза. Рядом с ней на кровати сидел Такемура, держа её за руку. Глаза его светились в темноте, как у кошки. В них читалось неподдельное беспокойство.

— Блять… — пробормотала Ви сухими губами.

Она села на кровати, прислонилась спиной к стене. С подбородка капнуло на грудь — не то пот, не то слёзы. Она всё ещё боялась прикасаться к своей левой руке, словно она вот-вот отвалится. Словно не осталось ничего, кроме ошмётков и торчащей кости, будто от ключицы до пупка вся левая половина её тела — сплошной ожог. Но вот Такемура вполне себе спокойно держит её запястье, и оно не разваливается, не крошится под его пальцами, не брызгает кровью.

Кошмар всё ещё был слишком свежим.

— Блять…

Ви схватилась за ворот футболки, что как будто та душила её, рванула — ткань затрещала, но выдержала, — закрыла рот правой ладонью. Организм каком-то чудом нашёл в себе остатки жидкости — из глаз брызнули слёзы. В груди сжималось и давило, уже от новой боли. Боли, чужой, посторонней, но от этого не менее реальной. Хотелось забиться в угол, закутавшись в одеяло из саможаления, и лежать так до скончания веков, желательно при этом ни в чём не нуждаясь и ничего не желая.

Такемура положил руку ей на плечо, огладил его большим пальцем. Всё хорошо, всё в порядке, она дома, в безопасности, рядом с человеком, которому доверяет и который защитит её. Успокаивайся, Ви.

— Твоей фантазии только позавидовать. Неплохо так подсознание замиксовало самые дерьмовые деньки моей жизни.

Джонни вновь сидел напротив, вытянув ноги. Но на этот раз улыбку не кривила привычная насмешливость, глаза не горели праведной, опьяняющей яростью. Проявилась третья, спрятанная до этого момента эмоция — понурая, печальная погруженность в себя и свои мрачные воспоминания. И сочувствие — за то, что эти воспоминания выплеснулись на другого человека.

Когда от слёз остались одни лишь всхлипы, Такемура принёс воды, которую Ви выпила крупными глотками, чуть не подавившись.

— Мне снилась война, — хриплым голосом произнесла она, когда Такемура сел с ней рядом. — Вокруг всё горело, летали «Василиски»… Людей, которым не повезло оказаться не в укрытии или не в танке, разносило на куски пулеметными очередями. Я…

Ви глубоко вдохнула, собираясь с силами, чтобы продолжить рассказ.

— Я отбилась от своего отряда… И потом меня вдруг валит с ног взрыв. Я падаю. И на меня… Надвигается Смешер. Он выглядел иначе, как… как всё ещё человек, с живыми глазами, но… это точно был он. Смешер поднял молот, или дубину, или ещё что-то такое, не важно… И начал… — она сглотнула. Голос дрожал и ломался, в горле першило и глаза щипало от вновь подступающих слёз, что она так отчаянно пыталась сдержать. — Начал методично бить меня по левой руке. Я знаю, что никакого Смешера на этой войне никогда не было, и руку я… Джонни потерял свою руку не так, но…

— Это был просто сон, сотканный из воспоминаний конструкта и наложившийся на твою судорогу. Ничего более, — успокаивающе сказал Такемура.

— Ничего более… — Ви усмехнулась. — Если бы это было «ничего более», я бы не просыпалась с криком.

Она откинула голову назад, уперевшись головой в стену, и закрыла глаза. По щеке скатилась запоздавшая слеза.

— Я чувствую, как биочип переписывает меня. Тело меня подводит, воспоминания путаются, теперь даже сны мне не принадлежат!.. Биочип капля за каплей избавляется от меня, от всего того, что мне, мне, Ви, Валери, важно! Я боюсь в один день взглянуть в зеркало и не узнать себя. Или хуже того… Даже не понять, что я себя не узнаю. Не хочу быть стёртой как какой-то вирус, загрязняющий софт, словно я ничего не значу в этом мире.

— Это не так, — подал голос Такемура. Он старался звучать ободряюще. — У тебя есть друзья, беспокоящиеся о тебе. Виктор, Мисти… Эта Джуди наверняка тоже. И я никогда не забуду о том, что ты спасла мою жизнь.

— После того, как вы пару раз спасли мою бестолковую задницу.

— Не буду отрицать, что ты и правда бестолковая задница, кхм. Но это не отрицает, что есть люди, в жизни которых ты многое значишь. Не забывай об этом. Они о тебе не забывают.

Она слабо улыбнулась. Подобные слова её утешали мало. Есть ли ценность у дружбы, в которой один из друзей может в любой момент забыть о существовании второго.

Взяв с полки баночку таблеток, Такемура протянул её Ви.

— Держи. Выпей, и чужие сны тебе не будут сниться. Хотя бы на эту ночь.

Впервые Ви принимала омега-блокаторы с неким сожалением. Единственный человек, который в полной мере понимал боль, что она пережила минутами ранее, человек, что ежесекундно разделял с ней чувства и мысли, медленно растворился в полумраке, напоследок блеснув железным протезом. Разум постепенно отчистился, и Ви потянуло в сон. Нащупав подушку, она легла и завернулась в одеяло.

— Хороших снов, Ви, — пожелал ей Такемура, собираясь переместиться к себе на матрас.

— Горо. Не уходите, — позвала она, хватая его за рукав юкаты. — Могу я попросить вас… рассказать мне что-нибудь хорошее. О Японии.

— Хочешь опять послушать, как я стирал рубашки в загрязнённой химикатами реке?

— Если вы считаете это хорошей историей… то да.

Ви отодвинулась к стене, освобождая для него место. Немного поколебавшись, Такемура вздохнул и лёг на спину рядом, всё же предпочитая держаться на некотором расстоянии.

— Парад в Джапан-тауне, на котором мы были… Всего лишь жалкая копия по сравнению с теми фестивалями, что традиционно проводятся по всей Японии. Например, майский фестиваль микоси в Токио. Улицы, выделенные для фестиваля, закрывают на четыре дня, и местные храмы расставляют вдоль дорог свои лавочки с едой и сувенирами. Все четыре дня по улицам движутся платформы с демонстрациями, традиционными танцами, оркестрами тайко. Обязательной частью программы является платформа якудзы, хоть местные власти каждый раз против этого и с большим трудом согласуют их выступления.

— Разве это не то же самое, что если бы за платформой Арасаки следовала платформа «Тигриных когтей»? — сонно пробормотала Ви.

Горо взглянул на неё. Заплаканная, с синяками под глазами и запавшими щеками. Укутанная в одеяло до головы, лишь ступни сиротливо торчат.

— Ваши «Когти» по сравнению с нашей якудзой так… детский сад. К тому же, они представляют значительную часть нашей культуры, и от этого уже никак не отвертеться. Видела бы ты их татуировки и росписи на имплантах — вот где настоящее произведение искусства.

Устроившись поудобнее, он продолжил.

— Но самое прекрасное в этом фестивале, на мой взгляд, окончание цветения сакуры. Кто-то может возразить, что это уже окончание, и начало цветения сакуры гораздо прекраснее… Но всё дело в сочетании. Розовые лепестки уже не лежат по городу целыми сугробами, а становятся редкими гостями, и когда выцепляешь их, летящие, взглядом, чувствуешь, словно приобщился к некому таинству. Ни сравнится с той голографической заменой сакуры, что пускают у вас… — он повернул голову в её сторону.

Ви уже успела заснуть, мило посапывая.

Горо повернулся набок — так, чтобы их лица оказались на одном уровне. «Она доверяет вам. Следите за ней, берегите её как ценнейшего свидетеля. И наблюдайте, как на неё действует биочип. Обо всём докладывайте мне», — всё так же стоя у панорамного окна с бокалом в руках, сказала ему Ханако-сама напоследок, еле уловимым движением головы показывая, что их разговор окончен. Тогда он поклонился, преданно приняв новое назначение. Но поднимаясь на лифте, стоя перед квартирой Ви, чувствовал некий сокровенный трепет в ожидании встречи с этой дерзкой воровкой. Отблеск тех нежных чувств, который он лишился давным-давно, заменив их контролирующими биохимию имплантами, армейской выучкой и преданностью господину.

Он осторожно убрал прядку волос с её лица, заправил за пробитое пирсингом ухо. Вот она перед ним, его новая преданность. Умирающая, но не сломленная. Каждый день каким-то чудом находящая в себе силы взять в руки винтовку, помочь друзьям, выполнить ещё один заказ, а потом вернуться домой и сидеть у окна, разговаривая с ним о всякой ерунде, иногда злобно посматривая в угол, где предположительно отпускал свои колкости призрак террориста. Удивительная женщина, чудом находящая в себе силы жить.

Ви вдруг засопела чуть громче — Горо тут же убрал руку, боясь ещё сильнее потревожить её сон.

— Хотел бы я показать тебе Токио однажды, — прошептал он, закрывая глаза.