Саске тщательно готовился к интервью. Уже в восемнадцать он занял место в госсовете. Учился ещё, когда пришёл работать в Кодакос, его все родичи толкали и вытолкнули. Никто особо и не возражал. Саске заслужил репутацию сдержанного и рассудительного человека, умного не по годам. Только сам Саске понимал, что до брата ему далеко. Просто брат так сильно не выделялся. Итачи не блистал. Он сам занял место в этом госсовете, обойдя все потуги семьи помочь ему. Он отделился, из дома уехал и учился, а потом вдруг – ап – и уже на месте пресс-секретаря. Это поначалу. Конечно же, он дальше пошёл. Именно он считался самой большой гордостью семьи. Весь клан за него кулаки держал и приводил в пример. О Саске тоже заговорили, но уже потом и не так. Саске стал как будто звездой в своём клане, а разговоры об Итачи начали блекнуть. Итачи не торопился возвращать первенство по популярности, зато изо всех сил его удерживал Саске. Он понимал, что если ничего не будет делать, то станет обычным, а Итачи снова превратится в фаворита. Тихого фаворита, который ничем вроде не выделяется, а о нём все думают.

Саске ненавязчивым жестом пригладил волосы, чуть повернув голову вбок, демонстрируя в камеру профиль. Он знал, как ему повезло с внешними данными. Он мог бы и звездой стать, только соблазнился политикой, потому что здесь денег и власти куда больше. А звёзды призваны развлекать население, в основном отвлекать его от манипуляций законами госсовета. У Саске тоже был кумир. Идеальный, на его взгляд, кумир, от голоса которого он испытывал душевный подъём. Амо любили все: и в верхах, и в низах. Амо был великолепен, велик в своей сфере. Амо был королём.

- Мне кажется, суждения вашей фракции немного радикальны, - произнесла ведущая программы. Такие передачи созданы в основном для того, чтобы посмотреть на реакцию народа, потому что правительство нечасто спрашивает у населения согласие, вводя тот или иной закон.

- Мы тщательно обдумали нашу задумку и решили, что использование рабочей силы – это будущее, - с намёком на улыбку ответил Саске. – Сейчас, конечно, говорить об этом рано, но необходимо подумать, что станет со всеми теми людьми, которые уже сейчас протестуют. Какое у них будущее?

- Но ваши планы звучат несколько некорректно. Сразу приходят примеры из древней истории. Вряд ли население это примет.

- Простите, - Саске всё-таки улыбнулся и чуть голову склонил, демонстрируя, как ему неловко говорить о подобных вещах. – Вопрос и правда немного деликатный, и никто не утверждал, что он получит продолжение. Просто это было бы идеально для общества. Давайте подумаем, как много людей уже сейчас находятся в невыгодном положении.

- Оно вызвано прошлым нововведением, - напомнила ведущая.

- Это верно. Но посмотрите, насколько ниже стал показатель преступности по стране. На две трети! Это очень внушительная цифра. Конечно, вы можете возразить, что это не даёт никому права принижать достоинство человека, но никто ведь этого не делает. Если человек сам не хочет, чтобы ему что-то навязывали, никто силой не потащит его на процедуру.

- К нам поступило много писем, - ведущая подняла несколько конвертов. – В большинстве из них говорится, что сложившаяся ситуация – и есть принуждение. Так называемый выбор между согласием с давлением и бедственным положением.

- С разных позиций одна и та же ситуация выглядит по-разному, - согласился Саске. – Я искренне сочувствую людям, не вполне осознающим губительность прежних порядков. Все мы видели наглядный пример, когда демократия, достигшая своих пределов, швыряла государство в хаос войны. Величайшее государство за десять лет потеряло все свои позиции, а народ оказался в бедственном положении, не имея возможности даже выехать за его границы. Чтобы не допустить подобного, госсовет подумал над мерами чуть более критичными. Они могут показаться возмутительными, но в общей сложности наше государство выглядит перспективно и движется к лучшему будущему.

- Но введённые законы очень затрудняют повседневную жизнь населения, - ведущая вовремя вновь продемонстрировала пачку конвертов, напоминая, что это не её личные возмущения.

- Давайте посмотрим на это с другой стороны, - терпеливо вымолвил Саске. – В нынешнее время вполне достаточно дохода всего одного члена семьи, чтобы обеспечить достойную жизнь всем домочадцам. Разумно пожертвовать малым, чтобы дать хорошее воспитание и обеспечить перспективы детям.

- С вашей позиции всё выглядит очень заманчиво, - согласилась ведущая, но Саске видел, что не убедил её. Да и вряд ли вообще возможно убедить весь этот скот, что копошится внизу и считает, что государство ему чем-то обязано. – И всё же тема нашей встречи – нововведения в перспективе.

- Моя фракция единогласно согласилась, что использовать рабочую силу на благо общества – вполне разумное решение. Таким образом мы постепенно сможем решить проблему безработицы и дать надежду на жизнь отвергнутым. Именно так ведь называет себя слой населения, отказывающийся подчиняться законам, принятым большинством?

- Вы предлагаете использовать бесплатную рабочую силу, - напомнила ведущая, - что ассоциируется с рабовладельческим строем, который был отменён во всём мире ещё в прошлом тысячелетии.

- Это всего лишь формулировка, - Саске не продемонстрировал ни толики возмущения. Он был готов к любым вопросам и любому сопротивлению. Он из кожи вон лез, лишь бы проявить себя. – Но посудите сами, что ждёт в будущем тех, кто не соглашается с условиями работодателей? Без лояльности нет дохода. Без дохода нет ни жилья, ни питания. Зато есть право. Да, я согласен, что это всё слишком притянуто, но хочу напомнить, что даже обладая правами, человек не может принудить к чему-то другого человека, к примеру, того же работодателя силой взять себя на работу. Шантаж – это уже уголовное преступление.

- Некоторые считают, что новые законы намеренно не оставляют выбора, - ведущая всё пыталась и пыталась выковырнуть какую-то волшебную формулировку. Она просто не могла действительно принимать позиции тех самых отвергнутых. Телевидение кормило её и её семью. И она позволит вытирать о себя ноги, но ни слова грубого не произнесёт в адрес вышестоящих органов. Саске уже давно научился пользоваться этим обстоятельством – и везде получал немедленный отклик. Он и сейчас рассчитывал, что его задумка прокатит. Не прямо сейчас, как он и говорил, но чуть позже, когда эти отвергнутые скоты поймут, что лучше работать и не вякать, чем подохнуть от голода под открытым небом, зато с их хвалёной гордостью. Осталось только ввести закон, разрешающий выселять злостных неплательщиков с их жилплощади. Только придётся решить, кому именно будет отходить их собственность. Тут все фракции потянут на себя. Только бы самому не проворонить.

- Простите, задумался, - Саске снова изобразил мягкую улыбку. – Да, если рассуждать с высказанной позиции, то законы и правда выглядят нехорошо, но давайте всё-таки смотреть с позиции более широкой. Ведь мнение одного единственного человека – тоже позиция. Я предлагаю рассмотреть введение бесплатной рабочей силы с точки зрения обеспечения всем слоям населения необходимых условий для жизни: еда, гигиена, крыша над головой. Сейчас очень затруднительно с уверенностью сказать, что каждому человеку в государстве обеспечено будущее. Меня тревожит такое положение вещей. Но давайте посмотрим правде в глаза: ни один владелец собственного дела не захочет просто брать на работу человека, привлекавшегося к судебной ответственности.

- Но можно было внести поправки, которые обязуют работодателя принимать на работу всех без исключения, сославшись на закон о дискриминации, - предложила ведущая.

- Парадокс в том, что за нарушение законов обычным рабочим в какой-то мере ответственен и работодатель. Если на его предприятии случаются подобные казусы, накладывается штраф. За рецидив штрафы удваиваются. Поэтому не каждый работодатель станет задумываться о том, что кому-то, например, не хватает средств на содержание семьи.

- Вы знаете, что за рубежом наше государство неофициально называют «безмолвная нация»?

- Конечно, - подтвердил Саске. – Но посмотрите, что делают все эти зарубежные нации? Одна из стран уже ввела подобный закон. А почему? Потому что общие показатели по стране стабильно удерживают занятые позиции, преступность сокращается, а место на мировом рынке лишь укрепляется. Государствам лучше доверять стабильному коллеге, а не тому, кто борется за личные права каждого, при этом не соблюдая никаких условий взаимных отношений. Если, к примеру, вы дадите в долг три миллиона, - Саске чуть язык не прикусил. Чересчур большую сумму назвал, а потом исправился. – Чисто гипотетически. Что вы скажете, если заёмщик откажется возвращать долг, мотивируя это тем, что у него нет денег? Что у него семья, что у него бедственное положение. Понять этого человека и посочувствовать ему несложно, но вы, в свою очередь, лишаетесь трёх миллионов, заработанных, как говорится, потом и кровью, вытерпев все те лишения, который сейчас переживает ваш заёмщик. Это выглядит справедливым?

- Пожалуй, не очень, - отозвалась ведущая охотно. Она и не могла по-другому. Её взяли на работу не для того, чтобы она сеяла смуту. Она обязана была поддерживать государство, помогая вносить предложения новых законопроектов так, чтобы скот принял их.

Саске только поначалу пытался относиться с пониманием к населению, но требования оного слишком велики и никогда не иссякнут. Если потакать всем его желаниям, страна падёт в хаос. Саске осознавал, что очерствел сердцем, но это только выгодно в сложившихся условиях.

Ведущая, видимо, решила не ковырять больную тему и перешла к другому пункту:

- А как вы рассчитываете поступить с левыми группировками? Насколько нам всем известно, несогласные собирают оппозиции.

- И что же они делают? – Саске приподнял брови и допустил усмешку. – Они выводят своих боевиков на улицу и стреляют в мирных людей. В тех самых людей, которые недовольны нововведениями.

- Насколько мне известно, все госучреждения надёжно охраняются, поэтому левые группировки не могут направить агрессию по адресу.

- И поэтому они продолжают расстреливать мирных граждан? – подчеркнул Саске. – Они мотивируют свои недопустимые поступки тем, что людей много, никто и не заметит потери горстки из них. Но кто бы ни пал под их пулями – это люди, полноправные члены нашего с вами общества. Я считаю действия оппозиций крайне некорректными, это если исключить слово «недопустимыми». Этот бы энтузиазм на благо государства. Если бы мы могли использовать эту рабочую силу для поднятия экономики, а не для просеивания рядов граждан.

Саске выступил блестяще и хорошо это понимал. Осталось завершить передачу на высокой ноте. Он глянул на часы и сам заговорил о финале встречи:

- Как жаль, что время выходит. Я надеюсь всё-таки найти нужные нюансы, чтобы скорректировать нашу позицию более мягкими словами, с учётом нынешних потребностей общества.

- Я уверена, вам ещё выпадет шанс принять участие в нашей передаче, - поддержала его ведущая. – А на этом вынуждена объявить, что время сегодняшнего эфира подошло к концу. Спасибо всем, кто был с нами.

Саске выдохнул, как только режиссёр объявил:

- Стоп!

Съёмочная группа зашевелилась, почти ничего не обсуждая. Саске точно знал, что половина из них, если не больше, была шокирована предложением Саске, но никто не осмелится осуждать деятельность членов правительства открыто. А сами для себя пусть думают какими угодно словами – Саске от этого ни жарко ни холодно. Он и сам зашевелился, улыбаться перестал.

- Напряжённая была беседа, - ведущая сама заулыбалась. - Принести вам чай или кофе?

- Нет, спасибо. Боюсь, у меня ещё очень много дел. Когда передача выходит в эфир?

- На следующей неделе.

- А монтаж? Вы ведь не собираетесь придавать всему сказанному иной смысл?

- Конечно, нет. Это самая правдивая передача из всех, которые сейчас выходят.

Саске распрощался с ней. Хорошо, что никто не станет сглаживать острых углов. Лучше встретить их все сразу, пока волна возмущений низкая. Постепенно люди привыкнут. Скот ко всему привыкает. Он фыркнул. На то он и скот, чтобы обеспечивать хозяев. Саске, едва осознал, какие привилегии у правящей верхушки, сразу создал фракцию, которая однажды могла и победить на выборах. От народа, как говорили по ТВ, ничего давно не зависело. Если понравиться коллегам, то это уже половина дела. Иногда приходится лизать задницы, но Саске и без этого справлялся. Ему самому начали её лизать, а он принимал как само собой разумеющееся. Если есть хоть один сторонник, то позиция у него и впрямь крепкая.

Откуда-то сбоку заиграл знакомый трек. Саске приостановился перед большим экраном, где выступал его кумир. Амо, как всегда, был великолепен. Саске и без концертов слушал его песни, а уж если выпадала возможность полюбоваться воочию, никогда её не упускал. Он стоял и смотрел. А после трека, вставленного в очередную передачу для скота, появился ведущий и поднял уже успевшую взбаламутить всех тему:

- Клавишник Видж из группы Амо отказывается пойти на уступки, поэтому судом принято решение назначить ему реальный срок и штраф, как и любому другому человеку, оказавшемуся на его месте.

И в половину экрана – лицо этого мудака. Во второй половине всё так же зависал ведущий. Саске сам шокирован был, когда этот чел в микрофон начал критиковать законы, а заодно очернять деятельность Кодакоса и отдельных его членов. Разумеется, такое не могли простить вообще никому. Если бы Саске посмел выразить непочтение кем-то, сидящим выше него, его тоже знатно штрафанули бы. Не посадили бы, конечно, но из-за привилегий его и его семьи не стали бы увольнять и к чему-то принуждать. Принуждать можно только скот, а он – элита. Ему не было никакого дела до скота. Он хотел переплюнуть брата. И пока ему это удавалось. Пока Итачи сидел тихо и не пытался выдвигать громких предложений. Все его предложения были по существу, призванные малым шумом утихомирить скот, а Саске добивался славы. И он её, чёрт возьми, добился. Именно его пригласили на эту передачу, а не брата.

Потом на экране появился сам Амо. Выглядел он не очень хорошо, видимо, сильно переживал за своего клавишника. Волосы белыми волнами ложились на плечи, две точки-отметины на лбу- всё как в обычном его образе. Только глаза выдавали усталость.

- Мы все друзья с детства, - заговорил Амо. – И для нас всех явилось полной неожиданностью то, что он совершил. Я понимаю, это противозаконно, и не собираюсь спорить по этому поводу. Но я призываю всех неравнодушных к сочувствию. Кем мы будем, если начнём осуждать ближнего своего за каждый проступок? За каждый косой взгляд? Мы просто товарищи, и мне больно смотреть, как жизнь моего близкого человека рушится прямо у меня на глазах.

Пытался смягчить наказание для своего коллеги. Саске усмехнулся. Ему, в принципе, нравились все парни из группы, но предпочтение, конечно, он отдавал Амо. Даже если Виджа всё равно накажут по всей строгости закона, что Амо сделает?

Саске хотел мимо пройти, как только лицо Амо исчезнет с экрана, а ведущий продолжит своими выводами и быстро замнёт проблему, а Амо продолжил:

- Ещё в колледже мы договорились, что выступаем либо все вместе, либо не выступаем совсем. Боюсь, нам придётся оставить сцену и попытаться перевоспитать нашего неспокойного товарища. Только тогда и не раньше он сможет добиться прежнего доверия.

Саске нахмурился. Если Амо покинет сцену, то насовсем. А все эти смягчающие словечки – лишь повод подчеркнуть, какой он законопослушный. Амо вообще был приятным человеком. Саске только раз довелось встретиться с ним и перекинуться парой фраз. Амо не внушал того отторжения, которое скрывает большинство знаменитостей. Говорят они красиво, а душой чувствуешь, что они тебя ненавидят. С Амо всё было не так. Не даром именно Амо стал кумиром Саске.

Потом Амо исчез, и снова на весь экран растянули фрагмент студии с ведущим посередине.

- Заявление Амо встревожило множество людей, - сказал он. – О своих дальнейших планах он ничего не рассказал, но и не отрицал, что вернётся на сцену.

Саске пошёл прочь. Его уже ждали возле входа. Он шёл и возмущался в мыслях. Все любят болтать что в голову взбредёт, но никто не желает нести за это ответственность. Скот любит жрать, но никогда не думает, кто его кормит.

Саске это бесило. Он хмурился. С хмурым видом он сел в машину, его чуть вдавило в сиденье, когда она тронулась с места. Потом Саске достал мобильник и набрал брата:

- Итачи, ты свободен сейчас? – спросил он, не дождавшись ответа.

- Через полчаса освобожусь. Ты хочешь приехать?

- Хочу пообедать с тобой. Что-нибудь простенькое. Не хочу деликатесов. На душе погано.

- Почему? – осведомился Итачи. – Что-то случилось во время записи?

- Нет. Назад шёл, а там про Амо говорили.

Итачи знал, что Амо – кумир Саске. Итачи всё знал о каждом члене совей семьи и всегда приходил на выручку. Если бы он пылал такими же амбициями, как Саске, он давно главой правительства бы стал. Но он оставался лишь одним из министров.

- Саске, ты только не злись, хорошо? – предупредил Итачи. Когда он так говорил, дальше начиналась полная жопа. – Сейчас по поводу его группы многие говорят. Никому не хочется, чтобы самый яркий голос поколения вдруг стих, поэтому прокуратура решила пересмотреть дело с запроса общественности. Но ты ведь понимаешь, что это лишь иллюзия.

- Так. И почему я не должен злиться? – напомнил Саске. – Слишком долгие прелюдии не в твоём стиле.

- По неофициальным каналам Амо заявил, что в знак протеста сделает операцию по удалению голосовых связок.

И Саске застыл с приоткрытым ртом. Он никак не ожидал такого поворота. На миг весь его мир разрушился, а восстановившись, заиграл красками совершенно другими. Саске не сдержался:

- Он что, придурок?! Да он себя заживо похоронит! Да даже если никто не верит, что он разделяет взгляды Виджа, все сразу заподозрят!

- Саске, успокойся. Я же попросил тебя не злиться. Пока это только неофициальное заявление.

- Но я-то знаю, что Амо не трепло!

- Так, и что ты хочешь по этому поводу предъявить мне? Я должен мчаться к нему и уговаривать этого не делать?

Итачи снова ткнул Саске в лоб двумя пальцами и сказал, что он маленький и глупый. Мысленно Саске всегда это представлял, когда Итачи упрекал его. Это было мерзкое ощущение. Именно оно в своё время здорово подтолкнуло Саске к созданию своей фракции. Он хотел доказать, чего стоит, и доказал.

- Итачи, - Саске заставил себя говорить спокойнее. – А вдруг он и правда, а? Что тогда-то?

- Разве это не проблемы человека, который сам решил изменить свою жизнь?

- Но не Амо же!

- Давай взглянем на его заявление по-другому, - предложил Итачи. – А что если он сам еле сдерживается, чтобы не заявить нечто подобное? Что если он просто хочет обезопасить себя? Ведь стать мучеником куда выгоднее, чем преступником.

- Ага, его будут обожать, а нас клясть. Отличный стратегический ход.

- Никто и не утверждал, что Амо глупый человек. Наверняка он далеко наперёд всё продумал.

- Но он своё положение потеряет и не будет столько зарабатывать, - напомнил Саске.

- Ценности у всех разные. Если он в дальнейшем и пожалеет, то ничего уже сделать не сможет.

- Он-то не сможет. А мы-то в чём виноваты? Я, Итачи! Он о других не подумал?

- Саске, я не Амо, - напомнил Итачи усталым голосом. – Если он не хочет мириться с текущим положением дел, то что он скажет мне при встрече? Наверняка не похлопает по плечу с дружеской улыбкой на губах и не похвалит за прекрасную работу.

А Саске он вообще окинет презрительным взглядом, особенно после этой передачи. Саске ведь открыто заявил, что в рабстве нет ничего плохого и это будущее государства. Никто не называл это рабством, но именно эта концепция и предусматривалась по всем расчётам. Саске сглотнул. Поздно давать задний ход. Да и незачем. Из-за какого-то певца он готов стелиться красной дорожкой. Никогда такого не было и не будет. Саске глубоко вдохнул и выдохнул, а потом ответил:

- Но если он уйдёт, никто ведь не запретит крутить его песни и концерты с ним.

- Думаю, нет. Вряд ли выставят преступником того, кто столько времени пользуется любовью населения.

Не говоря о том, что скот сочувствовал отвергнутым.

Саске снова вздохнул и переменил тему:

- Ладно, через полчаса. Я заеду. Как раз за это время доберусь, ты только подожди, никуда не уезжай.

- Хорошо, не уеду.

Саске прервал связь. Погано стало. Он действительно любил Амо. Если бы им довелось познакомится поближе, Саске не погнушался бы проявить свои чувства. Правда, любовь у него всё-таки была фанатская, но и этого порой хватало, чтобы представить себя в постели с этим человеком. Ничего плохого в таких отношениях не было. В своё время даже ввели закон с поправками, которые неоднократно рассматривались и дорабатывались, что можно законно основывать однополые пары. От этого рождаемость по стране ничуть не уменьшилась. Наоборот, однополые пары стремились превратить свой брак в полноценный и заводили собственных детей. Медицинского вмешательства никто не отменял. И суррогатные матери сейчас перестали быть проблемой, потому что ребёнка можно вырастить в резервуаре, и «родится» он как положено, через девять месяцев. А у кого там была взята яйцеклетка или сперматозоид – никого никогда не волновало, потому что теми же законами прописано, что человек теряет право считать своими отданные донорские клетки или органы.

Саске эти законы поддерживал, потому что осознал, сколько они дают привилегий и власти. Он, фактически, что угодно мог творить совершенно безнаказанно. Но чтобы показать себя с выгодной стороны, он проявлял только свои положительные стороны. Иначе как бы он ухитрился стать кумиром в собственной семье? И он – не Итачи. Он сразу ухватится, если только представится шанс возглавить правительство.

- Сука, - едва слышно процедил он сквозь зубы, ни к кому конкретно не обращаясь. Просто настроение было такое.

Итачи первым занял столик, потому что уже заказал, сразу после звонка брата. Итачи подозревал, что у Саске испортится настроение. Саске искренне любил своего кумира и наверняка обеспечил бы его всеми привилегиями, какими обладал сам. Только шансов у брата было немного. Во-первых, Саске никогда не пытался превысить полномочий и воспользоваться своей властью, чтобы добиться расположения человека со стороны, пусть даже этот человек ему нравился. Во-вторых, Саске сам не горел желанием познакомиться поближе. Он был обычным фанатом, не более. В-третьих, даже если бы Саске всё это запланировал, Амо сам являлся человеком иного склада и наотрез отказался бы продаваться за привилегии. Итачи дважды довелось лично пересечься с Амо. Из этих коротких разговоров Итачи и сделал выводы. Амо обладал свободой воли, хотя и жил в государстве, где её давно опровергли. Но у Амо хватало ума деликатно манипулировать трактовкой законов и не лезть на рожон. Таким образом он стал всеми обожаемым идолом и сам собой олицетворял свободу воли, живя в строгих рамках законов. Он умел успокаивать публику и верить в хорошее будущее. Независимо от себя Амо помогал правительству сглаживать острые углы, которых ещё очень много оставалось, потому как законы сравнительно новые и требовали годы доработок.

Итачи сунул последний кусочек мяса в рот и опустил палочки в тарелку, на брата посмотрел, который сосредоточенно ковырялся в своей порции. Однако ел он без аппетита. Он за поддержкой приехал, а не ради обеда. Итачи это хорошо понимал, поэтому старался сыграть предназначенную ему роль.

- Ты озвучил все доводы, о которых мы с тобой говорили?

- Все, - буркнул Саске. – Ты же не одобряешь этот законопроект, чего так рьяно взялся помогать?

- Не то чтобы совсем не одобряю. Он выглядит слишком радикальным. Надо найти альтернативу, тогда он будет выглядеть положительно.

- Но это был всего лишь пробный выпад.

- Да, поэтому не вижу ничего страшного, - кивнул Итачи. – Каждое предложение имеет право на существование. Если другие фракции не предложат ничего лучше, законопроект будет рассмотрен, но не сейчас. Оформи его, разработай детали, предусмотри внештатные ситуации.

- А у твоей фракции какое предложение? – Саске вскинул взгляд на брата. – Ты ничего мне не рассказываешь.

- Может, потому что у нас нет никаких особых предложений?

- Не ври. У тебя всегда что-то есть.

Итачи подавил вздох. У его фракции и правда возникла идея. Но касалась она не далеко будущего, а настоящего. Итачи не стал темнить:

- Поправки, смягчающие давление на граждан.

- Чего? – взбунтовался Саске. – Знаешь что ты сейчас сказал? Что собираешься занять прямо противоположную моей позицию!

- Это не так, - покачал головой Итачи. - Поправки будут касаться отдельных случаев, которые сейчас в массе составляют спорные моменты. И с этим пора что-то делать, а то поднимется волна возмущения.

- Это какие моменты? Что кто-то остался с голой жопой? А языком надо меньше шлёпать.

- Права у всех разные – и люди это видят. Нельзя просто взять и откинуть их мнение, потому что тебе оно неинтересно.

- Почему нельзя? Хочешь сказать, они войной пойдут?

- Нет, конечно, - Итачи не одобрил нежелания Саске смотреть дальше своей обиды. – Давай рассмотрим на примере. Недавно в Кодакосе появился один сотрудник…

- Из безъязычных?

- Да. А ты в курсе, что Кодакос с большей охотой нанимает безъязычного человека, если есть выбор?

- В курсе-в курсе. И что с этим сотрудником? Кто он вообще такой?

- Просто член нашего общества. Он вынужден был сделать операцию по удалению голосовых связок, но не в знак протеста, как хочет сделать это Амо, - Итачи жестом подчеркнул фразу. Саске терпеливо слушал. – Его проступок был не так страшен. Он отделался лёгким штрафом, хотя мог бы выбрать работу менее ответственную. Но никто не взял во внимание обстоятельства, которые и могли толкнуть его на проступок.

- И какие же обстоятельства? – поторопил Саске.

- Он женат. Жена пострадала из-за левой группировки и до недавних пор лежала в коме. Мораль такова, что она пострадала из-за недовольства законом. Обычная женщина, ничем не выделяющаяся из общества, ни разу не привлекающаяся. За ней ухаживал только муж – тот самый наш сотрудник. Из-за жены он переживал стрессы, пребывал в напряжении. В итоге он мог просто сорваться и что-то сказать не в том месте. Его уволили с прежней работы, дали отказ в некоторых фирмах. А так как он вынужден был покупать дорогостоящие медикаменты и платить за уход больной жены, он не мог подрабатывать абы кем. Это, я считаю, человек, заслуживающий уважения. И не по своей воле он лишился голосовых связок.

- И чем же он отличается от остальных? Не понимаю, - развёл Саске руками.

- Обстоятельствами, Саске. Как ты не понимаешь? В суде должно было сработать то обстоятельство, что он был подвержен стрессу. Никто ведь не гонит человека на работу, если он лежит с температурой. Это практически то же самое.

- Так почему он не воспользовался шансом?

- Потому что только сейчас начали задумываться о подобных смягчающих обстоятельствах. Когда закон только введён, он выполняется порой очень радикально. А потом, со временем, приходит осознание, где и что надо подправить. Моя фракция намерена выявить все подобные случаи и подробно прописать их в законе. Если бы этот сотрудник знал, что можно выиграть суд, он бы воспользовался шансом. Но получается, что люди у нас в государстве просто не знают, что это вообще возможно.

- И? – Саске всё ещё был настроен скептично. Чем выше он поднимался, тем резче становились его суждения. Итачи даже начал беспокоиться, ибо Саске, похоже, вообще забыл о том, что где-то за пределами Кодакоса и его семьи тоже живут люди. Обычные живые люди. Саске рассматривал их только на бумаге, обычно упоминанием количества и общего статуса.

- Его жена день назад умерла, - продолжил Итачи, - И государство с учётом всех этих обстоятельств обязано выплатить ему компенсацию.

- Потому, что он так несправедливо был обвинён? – съязвил Саске.

- Нет, Саске. Потому что она пострадала из-за несовершенства наших законов. Государство с самого начала обязано было финансировать лечение этой женщины, но, опять же, её муж не хлопотал за свои права, потому что не знал о такой возможности. Сейчас в законах слишком много трактовок. И чтобы исключить эту двусмысленность, я работаю над новым проектом.

- Они должны тебя боготворить, - усмехнулся Саске. – Вместо того, чтобы думать, как укрепить государство, ты думаешь о том, чтобы этому стаду жилось лучше.

- Саске, - совсем неодобрительно покачал головой Итачи. – Ты уже не мальчик. Ты должен проявлять чуткость и не рубить с плеча. Да, твоё предложение разрешит большую проблему и избавит государство от безработицы, уменьшит число обездоленных. Но сам-то ты какое значение придаёшь своей позиции?

- Такое и придаю. Если человек – обуза для государства, то пусть отработает защиту, которую государство ему предоставляет.

- Почему, позволь спросить, он – обуза? Разве ему кто-то платит за то, что он не работает?

- Я не о безработных говорю, а о мерах наказания. Вместо того, чтобы резать горло, у них будет шанс отработать свои штрафы.

- Всю жизнь?

- Это зависит от степени преступления.

- Нарушение порядка – не всегда преступления. Ты же каждого выставляешь как закоренелого убийцу, - Итачи не вспомнил о недоеденной порции, смотрел только на брата и хотел смягчить его позицию. Брат слушать ничего не желал. Слишком возвысился. Пожалуй, не стоило так потакать ему, когда он взбирался по карьерной лестнице.

- А чем сквернословие лучше убийства? – Саске не уступал. – Они только и способны ругать правительство. А сами что сделали для своего блага? Если дать им свободу слова, они вообще бунт поднимут, потому как всё можно.

- Саске, наши предки жили в государстве, где можно было ругать кого угодно. И это было сравнительно мирное государство.

- То предки. Тогда и время было другое. И люди добрее.

- Люди всегда одинаковы. Их взгляд на мир зависит от условий, в которых они оказались. Помести самого доброго в мире человека в агрессивную среду – и через год он покажет своё равнодушие к чужим бедам. Сейчас сам мир меняется. И если сейчас мы сосредоточимся только на ужесточении законов, мы рискуем создать чудовищное общество.

- Тем лучше. Соседи не станут нападать, если увидят какие-то перспективы для войны.

Итачи не ответил. Саске начал упрямиться. С другой стороны, чего вообще Итачи за него тревожится? Саске не переступал черты; когда надо, умел держать себя в строгих рамочках.

- Саске, ты говоришь очень легкомысленные вещи. Да, я твой брат и готов простить любое высказывание, но однажды ты можешь забыться и продемонстрировать свою незрелость другим.

- По-твоему, я совсем юнец?

- Не возраст свидетельствует о незрелости человека, а его разум. Ты, смотрю, ещё не пережил эмоциональный всплеск гормонов.

- Что? Какие гормоны? Да я…

- Любой подросток пытается выпятить грудь колесом и заявить, что он самый главный.

- Выходит, если следовать твоей логике, - Саске осознал, что просто давит, а с Итачи это не сработает, - все, кто занимает правящие посты, тоже незрелые малолетки, раз активно продвигают свои предложения.

- Я не говорил, что проявлять инициативу плохо, - Итачи никак не мог найти ту золотую середину согласия. – Ты делаешь это самым легкомысленным способом. Другие, если ты не заметил, никогда не произносят таких слов как «стадо», по отношению у населению. Это некорректно и грубо. Это подчёркивает, что законы созданы для ублажения определённого слоя населения, а не для всех. Поэтому, пожалуйста, исключи из своего лексикона подобные слова.

- Даже если они по отношению к стаду коров?

- Даже если по отношению к реальным животным, с рогами и хвостами, - подтвердил Итачи. – Ты не так часто думаешь о стадах животных. Ну, может, доведётся тебе пару раз увидеть их воочию или поговорить с кем-то. Ты всегда можешь называть их «много коров». Но если ты произнёс слово «стадо», даже смотря на стадо, могут найтись люди, которые решат, что ты сравниваешь стадо коров во стадом в твоей голове, - Итачи палец оттопырил и ткнул им Саске в лоб, не стал присоединять к нему второй палец и выдавать характеристику «маленький глупый».

- Без тебя знаю, - Саске махнул рукой сдвигая руку брата. – Не надо в меня пальцами тыкать.

- Вокруг нет репортёров. Это приватная встреча двух братьев, независимо о положения, которое они занимают.

- Дело не в репортёрах. Терпеть не могу, когда ты меня принижаешь, подчёркивая, какой ты умный и великий.

- По-моему, ты куда более велик, чем я.

- Потому что ты сам не стараешься, - упрекнул Саске. – Если бы захотел, никто бы не выстоял. И твоя фракция стала бы основной партией.

- Если сложатся обстоятельства, тогда, может быть, я и займу главенствующее место.

- А пока тебе надо думать о том, как бы не разочаровать того твоего безъязычного сотрудника.

- Он такой же мой сотрудник, как и твой. Он работает в Кодакосе уже почти полгода.

- Не повезло ему, - Саске не видел ничего особенного в этой ситуации, а Итачи всерьёз намеревался походатайствовать обо всех выплатах для него. Потому что не дело, если даже сотрудники Кодакоса не получат причитающегося им государством.

- Ему действительно не повезло, - подтвердил Итачи.

- И что же ты намереваешься сделать помимо того, что поднимешь тему о нём во время заседания?

- Саске, он – наглядный пример для моего плана.

- О, тогда познакомься с ним поближе. Кто знает, может, он человек высокой души и морали, - сыронизировал Саске.

- Может, и познакомлюсь.

- И женись тогда на нём. Раз он лишился всего из-за судебной ошибки, то хотя бы привилегии кое-какие получит.

- Саске…

- Что? Однополые браки давно разрешены.

- Может, и женюсь, - перебил его мысль Итачи. Саске наверняка ждал, что брат начнёт сопротивляться. Никто ведь не женится на человеке, ни разу его не увидев своими глазами и не узнав, что это за человек.

- Отлично, - Саске насупился. – Удачи тебе и большой любви. Какой тебе подарок на свадьбу приготовить?

- Достаточно корректной формулировки твоего проекта.

- О, какие мы возвышенные, - Саске фыркнул. – Ну вы с ним прям под стать друг другу. Ты хоть знаешь, как его зовут, или тут же забыл?

- Конечно знаю, раз обратил на его обстоятельства внимание. А мог бы мимо пройти, только взглядом зацепился за упоминание о причинах смерти его жены.

- Чего ты вообще полез в дела обычных людей?

- Так совпало. Случайно, - Итачи обнаружил, что оправдывается. Обычно индивидуальные дела не попадают на столы правящего круга, этим занимаются всевозможные службы. А тут просто все обстоятельства совпали – и сотрудника заметили, потому что он сотрудник, а не человек с улицы. И проверили, так как жена у него умерла в очень молодом возрасте. Тут и без Итачи подсуетились бы всё ему компенсировать, но Итачи воспринял на свой счёт и не видел ничего ужасного в личной заинтересованности. В конечном итоге, если никто не будет обращать внимание на незнакомых людей, каждый так и останется в своём узком мирке. Итачи тоже помогали. И раз даже совершенно незнакомый человек помог на улице, буквально вырвал из-под колёс машины, когда Итачи отвлёкся. Итачи не был уверен, что узнает этого человека на улице, но думал, что всё-таки узнает при личной встрече, даже если подзабыл черты его лица. Обычный прохожий на обычной улице, который оказался чуть более внимательным, чем Итачи. Но тогда у Итачи было время напряжённое, его позицию взялась резко оспаривать другая фракция. Конечно, Итачи быстро урегулировал дело, конечно пристыдил оппонента и заставил его найти компромиссы. И конечно же, всё это к нынешнему дню давно забыто.

- Знаешь, ты меня достал, - наконец объявил Саске. – По сравнению с тобой я выгляжу как демон из самых глубин ада. Не надоело строить из себя хорошенького? Сам-то не больно горишь желанием бороться с этими законами.

- Я и не говорил, что собираюсь что-то сделать. Я просто хочу, чтобы законодательство стало стабильным. А для этого надо постоянно что-то делать.

- Вот и делай молча. Чего передо мной хвастаешься своими успехами?

- Ты бы тоже помягче, Саске, - посоветовал Итачи, зная, что сейчас не будет услышан. – Я вижу, как тебя подкосила новость об уходе Амо.

- Ничего не…

- И ты переживаешь, как он тебя воспримет, когда посмотрит передачу. Но ты не учёл кое-чего: Амо может вовсе не посмотреть эту передачу, и ему совсем не до тебя, если в его жизни грядут значительные перемены.

- Хрена с два он удалит свои голосовые связки, - заявил Саске. – На словах все храбрые, а как он с этим жить будет?

- Совсем недавно ты переживал по этому поводу, - напомнил Итачи.

- Тогда я ещё не обдумал как следует. А сейчас обдумал и уверен, что он блефанул. Если бы на самом деле собрался сделать это, он бы открыто объявил, а то шепнул кому-то на ушко, чтобы страху нагнать.

Итачи не стал возражать. Он всё-таки полагал, что Амо на это способен, хотя и не был уверен.

- Хорошо, не будем о делах. Давай просто поедим, а то у меня ещё много работы, - поднял белый флаг Итачи.

- Тогда закажи мне выпить.

- Нет. Выпить ты сможешь и после работы. Как на тебя коллеги посмотрят, если унюхают запах спиртного?

Саске снова фыркнул, но больше возражать не стал.

Кимимару поднялся с корточек, оставляя букетик белых роз на могильной плите. Официальная версия говорила, что Видж повесился в тюрьме. Недели не прошло. Твердили, что он не выдержал заключения, грубого обращения сокамерников, пренебрежительного отношения тюремщиков. Кимимрау был потрясён и ничуть не верил в самоубийство. Видж был не таким человеком. Он прошёл через все трудности вместе с Кимимару, только раз сорвался на людях, когда переживал по поводу разрыва с возлюбленной. Тогда он наговорил в камеру того, чего не надо было. Кимимару просто опоздал, а когда увёл его, было поздно что-то менять. Все новости пестрели кричащими заголовками. Как будто все только осуждали Виджа за его злые слова. Как тщательно подчистили эфир, всем СМИ глотки заткнули, лишь бы никто не порочил законов. Конечно, тех, кто установил всю эту цензуру, тоже понять можно, потому что народное недовольство ведёт к большой беде. Кимимару и сам не желал ничего делать, у него просто руки опустились, когда рано утром его разбудил звонок, и, чуть не плача, друг сообщил, что Видж повесился.

Этого не могло быть. Кимимару даже в какой-то момент заподозрил, что Видж не замолчал, и его отправили на тот свет с одобрения законников. Деталей Кимимару не знал, поэтому не мог что-то утверждать. И все расследования мгновенно прикрыли. Тут никакой статус звезды не поможет. Их группа распадалась прямо на глазах. О какой вообще эстраде теперь могла идти речь без Виджа?

- Амо, - к нему сзади подошёл Боа, - ты как?

- Полагаю, так же, как и все вы, - Кимимару развернулся к могиле спиной, закрыл глаза и тихонько запел мелодичную песню с грустными словами. Он пел, воздев закрытые глаза к небу, провожая Виджа в последний путь. Даже птицы притихли – весь мир слушал это печальную песню. Последнюю песню в жизни Кимимару. Он собирался покончить с карьерой певца в одночасье, резко. Он не хотел больше развлекать мир, который не пощадил его друга. Он пел и пел, и жалел о том, что песня настолько коротка. Вместе с последним словом подул ветер, разметая белые волосы Кимимару по его плечам, забирая их и относя вбок. По лицу чёлка елозила, а он продолжал стоять и дышать через рот, ибо песня закончилась, а он не был готов поставить точку.

- Пойдём, Амо, а? – рядом с Боа встали Рой и Кви. Все они пользовались псевдонимами, едва решили ступить на сцену. Едва ли хоть кто-то из фанатов называл их по именам, даже Кимимару, о котором, казалось бы, они должны были знать всё. Но Кимимару не любил распространяться о своём не очень светлом прошлом. Он перечеркнул его и жил только настоящим. А теперь ему придётся перечеркнуть своё прошлое ещё раз.

- Я больше не буду петь, - он шумно выдохнул.

- Перестань, это несерьёзно, - мягко укорил его Кви.

- Я не хочу петь без Виджа.

- Ну не дури, - поддержал Боа. – Амо, просто подожди немного, пока всё не утрясётся. Если сейчас ты примешь это решение, потом сто раз пожалеешь.

- И я так просто должен прогнуться под этой несправедливостью? – Кимимару посмотрел на своих товарищей как на козявок. – Уймитесь, ребят, я ещё не совсем сбрендил, но и характер у меня есть.

Он исполнил свою последнюю в жизни песню и уже скорбел о ней, не думая о друзьях. Сейчас ему было важнее совершить все похоронные обряды. Он ещё не напился вдрызг из-за Виджа. Впереди его ждала одна, а то и пара очень тяжёлых ночей. Он первым пошёл прочь, так и не оглянувшись ни разу на могилу.

- Амо! – позвали его товарищи, однако не побежали следом. Они хорошо знали, что он уже принял решение.

Кимимару шагнул за поворот, держа голову прямо, а руки сунув в карманы. Он ни о чём не думал, просто переживал. И когда поравнялся с незнакомцем помладше себя, приостановился. Этот человек тоже недавно пережил тяжёлую утрату, потому что точно так же держался одной рукой за могильную плиту, на которой лежал роскошный букет таких же белых роз. Кимимару стоял за его спиной до тех пор, пока незнакомец не зашевелился и не обернулся. А обернувшись, он замер с приоткрытым ртом, явно узнав отнюдь не случайного прохожего. Кимимару прочитал надпись на плите и спросил:

- Твоя девушка?

Незнакомец покачал головой и показал вполне отчётливый, но не совсем приличный в обществе жест, означающий соитие.

- Жена… - подытожил Кимимару. Слишком молод. В таком возрасте Кимимару ни за что не рискнул бы жениться, хотя многие уже и в двадцать женятся. С проблемным прошлым, как у Кимимару, и будущее выглядело рискованным. А теперь ещё неизвестно, каким будет это будущее. Кимимару не был транжирой и копил деньги с концертов и интервью, но звёзды зарабатывают не так много, как думают люди. Он не мог жить на одни проценты. Кимимару не особо переживал по этому поводу, особенно сейчас. У него много разных навыков.

Незнакомец выглядел растрёпанным, видно, что волосы он укладывал с утра, потому что они выглядели слипшимися от геля. Они торчали во все стороны, его светлые лохмушки. И глаза у незнакомца были синие, яркие. С такими глазами он стопроцентно прошёл бы пробы в какой-нибудь сериал.

- Я Амо, - зачем-то представился Кимимару.

Незнакомец кивнул, показывая, что в курсе, но молчал.

- А ты кто? – продолжил односторонний разговор Кимимару.

Он снова не получил ответа. Безъязычный. Кимимару вздохнул. Полное разочарование. Ещё один из тех, кто прогнулся под давлением. А разве Кимимару не собирался сделать того же самого?

- Узумаки, - прочитал он фамилию жены. – Ты Узумаки?

Кивок в ответ. Потом незнакомец присел на корточки и вывел пару иероглифов.

- Узумаки Наруто, - прочитал и соединил Кимимару. – Давай напьёмся вместе.

Наруто не поверил.

- Я выговориться хочу. Тебе, полагаю, тоже есть что сказать…

Ему было что сказать, но он будет молчать.

- Я услышу молчаливый крик, - заверил Кимимару. – Пойдём, а? Мне так паршиво сегодня. Ты понимаешь меня, если тоже только что пережил потерю. Она неделю назад умерла, а мой друг вчера утром.

Взгляд Наруто был не таким, как у большинства людей. Он тоже был крепким и понимал цену свободы. Кимимару подхватил его под локоть и остановился, уговаривал взглядом. Не хотелось пить с товарищами, которые обязательно начнут на него наседать, чтобы он не делал глупостей.

Наруто сам решил, высвободил свою руку и обхватил Кимимару за плечо, а потом повёл прочь с кладбища. Кимимару даже чуть не прослезился, как будто это Видж провожает его, заставляя незнакомца повторять его жесты.

Кимимару не думал, что оставляет машину – кто-нибудь подгонит к дому – он сел рядом с Наруто, а тот, едва пристегнувшись, на него вылупился.

- Что? – Кимимару плечами пожал.

«А говорил, что слышишь безмолвный крик», - напечатал на приборе Наруто.

- Ты меня сейчас упрекнул? – Кимимару брови приподнял..

«Да. А что, нельзя?»

- Нет, можно, - Кимимару отвернулся от него и грустно рассмеялся, потом добавил для весомости. – Думаю, можно, раз теперь моя последняя песня спета.

«Почему? Ты правда оставляешь сцену?»

- Сцена отняла у меня друга. Почему я должен пахать на неё?

Наруто долго «молчал», а потом таки напечатал будничное:

«Куда мне тебя отвезти?»

- Можно к тебе?

Наруто думал недолго. Он просто пристально всмотрелся в навязанного пассажира, а потом повернул ключи в зажигании и тронулся с места. Кимимару не смотрел на него больше, он смотрел на летящие мимо улицы города, меняющие одна другую, одинаковые и скучные. Он видел своё лицо на экранах – повторяющаяся запись, где ему задавали вопросы о его уходе со сцены. Он отвечал и переживал, как Видж выдержит выпавшее на его долю испытание. Но Видж не выдержал. За него решили другие, имеет ли он право на жизнь и собственное мнение. Оступившись раз, человек терял право голоса в этой стране. Кимимару накрыл лицо рукой и рассмеялся. Он хотел выдавить из себя все эмоции. Слезами не получалось, выходил только смех, который могла бы издавать снежная королева. Холодный смех, жестокий. Никто из нынешних фанатов не знал, кто такой Амо на самом деле.

Наруто догадался. Он положил руку Кимимару на плечо, когда остановил машину и заглушил мотор в самом обычном жилом квартале. Наруто стиснул пальцы так сильно, что у Кимимару мурашки пробежали. Он поморщился и зашипел. Только тогда Наруто отпустил его и вышел.

Кимимару за ним следовал, не обернулся на звук пикнувшей сигнализации, поднялся на нужный этаж и вошёл в самую обычную маленькую квартиру, в которой, казалось, жил холостяк, но никак не женатая пара.

- А чего здесь так пусто? – не выдержал Кимимару, первым проходя в комнату, едва стащил ботинки.

Он увидел фотографию Наруто в окружении сверстников. Видимо, его друзья, такие же верные, как друзья Кимимару, которые с детства с ним прошли. Среди них была одна девушка с розовыми волосами.

- Это она? – спросил Кимимару, поднося фотографию к Наруто.

Наруто головой покачал и сунул под нос прибор с напечатанным ответом:

«Моя жена лежала в коме полгода».

- А-а-а, так поэтому тут так неуютно?

«Мне уютно!» - словно возмутился Наруто.

- Ладно, я не критиковать пришёл, - Кимимару рухнул на край кровати, запрокинул голову и сглотнул. – Мне так паршиво, что я орать готов и драться. Не хочу обмениваться новостями. Мы с тобой одинаково себя чувствуем.

Наруто вышел из комнаты и вернулся с двумя непочатыми бутылками саке, одну протянул гостю. Кимимару недоверчиво смотрел на подношение, а Наруто, словно каждый день к нему в гости звёзды первой величины захаживают, откупорил свою бутылку и опрокинул в себя. Прильнул к горлышку и пил, пил, пил, двигая кадыком.

Кимимару сглотнул, глядя на это, а потом повторил все его действия. Саке было слишком много. Он хотел поморщиться и попросить бокал, но продолжал пить.

Саке оказалось очень крепким, да ещё целая бутылка. Лишь когда Кимимару пересилил себя и выцедил последнюю каплю, поморщившись отнял бутылку от губ и повернулся к Наруто, осоловело трясшему головой. Ещё не пик опьянения, но он, кажется, уже плавает. Кимимару тоже поплыл. Пока ещё он соображал довольно чётко. Они оба одинаково себя чувствовали и одинаково соображали. А потом Наруто почесался, для чего натянул футболку, стягивая её с одного плеча.

Спьяну что угодно может показаться не тем, что есть на самом деле. Кимимару соблазнился его плечом. Этим голым плечиком. Вопреки своей репутации непогрешимого Амо, Кимимару был довольно искушён в любовных делах. Он просто умел не выносить это на люди. Он потянулся к Наруто, надавил на него, навалился – и они оба рухнули на кровать.

Мир качнулся вместе с ними. Кимимару опьянел, хотя ещё явно не до конца, а потом, может быть, вообще всё обратно исторгнет, когда его организм решит, что выпитого для него слишком много. Всё это будет потом. Кимимару полез в штаны к Наруто и начал ласкать его. Наруто выгнулся и сам дёрнулся к Кимимару, поддаваясь обстоятельствам. Они соединили губы в страстном поцелуе, видимо, каждый представляя кого-то близкого. Сейчас для Кимимару был самым близким человеком Видж. Хоть они ни разу не занимались сексом и не думали об этом, он отчётливо представлял его. Он верил в это, потому как действительно ласкал мужика. Только когда рука того мужика очутилась в его собственных штанах – такого же пьяного вдребадан мужика – Кимимару увидел, что это не Видж. Он испытал недоумение. Подсознание подсовывало какое-то знакомство. Совсем недавнее знакомство. Но как Кимимару мог очутиться в постели с незнакомцем? Он снова потянулся к губам партнёра, а партнёр с силой сжал его хозяйство в кулаке. Да так сжал, что Кимимару взвыл, а потом губу закусил и замолк. Он терпел. Хотел вырваться, но чувствовал, что вырвется, только оставив яйца в руке незнакомца.

Незнакомец над ним сжалился. Кимимару, всё ещё сквозь пьяную муть испытывая боль, быстро утратившую остроту, спустился к поясу незнакомца, а потом к его паху, расстегнул его штаны, несмотря на сопротивление. Неумелое какое-то сопротивление. Незнакомец руками размахивал и всё попасть не мог. А выползти из-под Кимимару у него ума уже не хватило.

Кимимрау, уже теряющий связь с реальностью, ещё смутно думал, что обязан кому-то доставить удовольствие, и прямо лицом ухнул в промежность незнакомца, и отключился.

Проснулся Кимимару, когда на улице уже фонари зажглись. Темно было, машины на шоссе редко проезжали. Как есть ночь. Голова у него трещала просто адски. Он исполнил своё желание – напился вдрызг. Воспринимать физическую боль было куда проще, чем боль от потери. Он повернул голову и увидел спящего незнакомца рядом с собой. Он мгновенно вспомнил, что произошло днём. Он помнил это лицо. Он помнил его имя. Наруто спал как убитый, приоткрыв рот и громко сопя.

Кимимару выбрался из-под одеяла. Штаны у него остались застёгнутыми. Он отчётливо осознал, что творил. Благо, они оба пьяные были, а то дошли бы до крайности, а потом обсуждали, как им быть дальше.

Он покинул комнату и двинулся на кухню в поисках таблетки и чем запить. Телефон он отключил: не хотел одёргивания товарищей. Они знали, что он не покончит с собой от горя. Кимимару мог что угодно другое сделать, но только не глупо умереть. Он и голосовые связки думал удалить не в знак протеста, а потому, что так было легче сменить род деятельности. Он, едва подумал о потере, за горло взялся одной рукой и в ужасе сглотнул, ощутил движение кадыка под рукой.

На кухне царило такое же запустение. Только когда человек махнул на себя рукой, он мог довести своё жилище до такого. Кимимару долго стоял в дверях и проникался горем Наруто. У него было точно такое же горе. И испытывал он это горе уже давно, когда его жена только слегла. А Кимимару на него пытался ещё и своё горе взвалить. Это было несправедливо. Наруто его приютил, напоил, да ещё вытерпел приставания. И у него ещё хватило силы воли и рассудка, чтобы пресечь похоть Кимимару.

Стало стыдно за себя. Кимимару вспомнил о цели своего визита на кухню и пооткрывал все ящики, изобилующие скудной нездоровой пищей из разряда «завари кипятком». Этот дом вызывал лишь неприятные ассоциации, а Кимимару не спешил убегать. Он порылся на полках и наконец обнаружил безо всяких коробок валяющиеся таблетки. Он проглотил одну из них и запил холодным кипятком. После саке хотелось пить. Он пил и пил прямо из носика, пока не додумался налить в бокал. Он пил до тех пор, пока не выцедил последнюю каплю. Тогда он почувствовал, что саке давно прошло по его организму и просится наружу.

Наруто появился в дверях очень тихо, с таким же болезненным выражением лица, какое, должно быть, было у него самого. Кимимару сжалился над ним и протянул таблетку. Наруто её в рот сунул, голову запрокинул, словно она могла вывалиться, и запил водой из-под крана, потому что чайник оказался пуст.

- Прости, - наконец произнёс Кимимару.

Наруто на него лишь покосился, полез в холодильник.

- За то, что приставал. Пьяный был. Да что там… ты и сам знаешь.

Наруто знал. Он хотел что-то ответить, но не обнаружил при себе прибора. Потом вздохнул, руками развёл.

- Каково это – лишиться голоса? – спросил Кимимару. – Это очень страшно?

Наруто нахмурился.

- Я серьёзно спрашиваю.

Только стиснутая в кулак рука Наруто заставила Кимимару ринуться в объяснения. В морду никому не хочется, а Кимимару ещё и привык беречь своё лицо, потому как это входило в его обязанности звезды. Он понимал, что получит здоровый хук, если сейчас начнёт изливать причины столь решительного поступка, который ещё не совершил. Но гораздо вероятнее он его получит, если промолчит.

Кимимару рухнул на стул, заставляя себя забыть о переполненном мочевом пузыре.

- Прости, - он повертел головой, потёрся ей о ладони. – Ты знаешь меня как Амо, а я уже не уверен, что для меня это важно. Просто песни… они всё это время скрашивали мне жизнь. Не только мне. Но я больше так не могу. Я не хочу. Не знаю, понимаешь ты меня или нет, но это решение не было принято спонтанно.

Наруто к нему прикоснулся. Кимимару поднял голову, заворожился: как много всего хотел сказать Наруто, даже губы непрерывно двигались. Самое бы время вводить искусство чтения по губам. Кимимару смотрел на него и пытался осмыслить ряд быстрых жестов, завершившихся изображением замка.

- То есть, ты запрёшь меня под замок, если я захочу это сделать?

«Дурак», - одним выражением лица возвестил Наруто.

Кимимару рассмеялся, снова грустно и холодно. Он смеялся и наконец-то ощутил прикосновение влаги к ладоням. Он руки отнял от лица, взглянул на них, созерцая едва различимые, крохотные мокрые пятнышки. Видж слишком крепко держал его. Мёртвые руки Виджа. Он так глубоко засел в жизни Кимимару, что со своим уходом забрал у него и Амо.

Наруто таки сходил за прибором и упрекнул:

«Ни черта ты не понял. Я не это тебе хотел сказать. А ты наврал, когда говорил, что слышишь слова без голоса».

- Что же ты хотел мне сказать?

«Что ты дурак».

- Это я как раз понял.

«Ты дурак, потому что сам не знаешь, чего хочешь. А я не хочу стать причиной краха Амо, так что заткнись и лучше сам себя запри под замок».

Кимимару не нашёл что возразить. Наруто был прав. У него не хватало решимости просто молча сделать это. Ему было необходимо набраться храбрости. Возможно, поэтому Кимимару так хотел с кем-то поделиться, чтобы получить эту уверенность, только не с товарищами, ответ которых знал наперёд, все их уговоры и увещевания. Ребята, которые распробовали вкус славы и успели научиться ей наслаждаться.

Принятое решение перестаёт мучить человека в тот же миг. Кимимару выдохнул задержавшийся в лёгких воздух. Он отчётливо видел, что Наруто уверенности как раз не утратил с потерей голоса. Значит, и он сможет. Кимимару поднял на него взгляд и спросил:

- У тебя ещё есть саке?

Наруто молчал и не двигался. Хотелось спеть ему, для него, но Кимимару тоже замолчал, как будто язык парализовало. Он спел свою последнюю песню сегодня днём.