~~~

      Согласно старинным текстам нет конца и края длине Нидхёгга, змея живущего у корней Игдрасилля. Шкура его выстлана темного цвета зелени чешуей, а глаза, что ярче любых алых гномьих каменьев, вырытых из тела Свартальфхейма, с презрительным прищуром взирают на всех живых существ мироздания. Лишь на единое создание из сотен, если не тысяч других глаза эти взирают со спокойным уважением, с тёплой, змеиной нежностью и создание то — Рататоск, белка снующая по ветвям, стволу и корням Игдрасилля. Белка-посыльная, что доносит гневливые речи ненавистного Нидхёггу орла и относит обратно не менее бранные речи самого змея. Белка, одарованная, что величайшей удачей все сыны Одина, доверием змея самого мироздания.

      Локи не желает искать двойные смыслы в читаемых ныне все реже строках, а все равно их находит. Вновь и вновь его взгляд обращается к Тору — на сердце противно теплеет, на кончиках пальцев взвивается желание уложить ему на подушку под вечер новую пару-тройку сладких засахаренных ягод. Все это самому Локи претит, а все же не в силах он остановить закрутившегося колёса судьбы, что утаскивает его силком все ближе и ближе к Тору. Тот, беспечный и глупый, с такой радостью каждый новый раз встречает ответную теплоту, так искренне жмётся к нему, обнимая и говорит, говорит, говорит это своё дурное:

      — Брат!

      Если бы мог, Локи разорвал бы эту мерзкую связь, завязанную не на крови даже, на неуловимой, призрачной материи его сущности. Только он не может, не знает откуда взять силы и не смеет даже помыслить, сколь много боли разрыв принесёт самому Тору, все ещё маленькому, игрушечному, сумасбродному. Новые страницы да строчки встают Локи поперёк горла, и не желает он искать двойные смыслы, а только находит. Все больше и больше смыслов, но так и не обретает того, для чего изначально пришёл к этой книге в потребности, — прогоркло об этом подумать даже, — обрести помощь.

      К его мелкой, незначительной радости времени на чтение остается не столь уж много. Каждый новый день насыщеннее предыдущего: то ему нужно заняться тем, чтобы повыгонять белок, уже заселившись весь дом, от фундамента до крыши, то разобраться с Тором, неизвестно каким образом умудрившимся навести жутчайший бардак в собственной спальне. Помимо этого и многого прочего ныне у него есть истинное, настоящее расписание. Придерживаться его — та ещё скука и настойчивое раздражение, но ничего иного не остается вовсе. Ничего иного кроме как лгать себе, что ему происходящее ничуть не нравится, Локи себе не оставляет, в тайне обращаясь с нежностью и теплотой ко всему тому времени, что проводит он с Тором.

      По утру Локи просыпается от скребущегося в дверь Тора. Тот больше не гремит по ней кулаками, вместо этого шурша стриженными ногтями по дереву и негромко пытаясь его разбудить. Откуда в мальце столько энергии, что каждое новое утро он просыпается спозаранку да переполненным сил, Локи не понять и за век, а все же именно так и происходит. Голодный Тор будит его по утру, радостно обнимает, стоит Локи выйти из спальни и желает доброго утра. Доброго утра в мироздании самого Локи больше не существует, потому что каждое новое Тор будит его в желании завтрака, а все же его объятие говорит больше слов.

      Тор радуется, что Локи ещё здесь. Не боится, что тот уйдёт, и вдобавок радуется его присутствию. Радуется ему.

      Завтрак Локи всегда вытягивает магией из пиршественного зала во дворце, а Тор и не против. Дворцовые кухарки готовят отменно, сколько Локи вообще себя помнит, но ни единого раза он не остается наблюдать за тем, как Тор, довольно качая ногами, уплетает хрустящий свежий хлеб с вкуснейшим сыром и молочной кашей за обе щеки. Вместо этого он отправляется в купальню, греется под горячей водой, а следом окончательно просыпается под струями ледяной, что Етунхеймские снега. Уже давно вступившая в свои права осень вот-вот уступит место мидгардской зиме, только он отчего-то совсем не волнуется. И совсем не строит планов. Торово присутствие раздражает мимолетно, временами вызывает негодование, а все же глядя на него Локи ощущает эту дурную теплоту на сердце.

      Ему столь хорошо, даже с этим обилием белок, даже с бардаком в чужой спальне и даже с кучей крошек на полу после каждой трапезы Тора, что о ненавистном холоде нет и единой мысли. После купальни Локи одевается неспешно. Он подбирает цветовую гамму нового дня, перебирая тёплые шерстяные рубахи, а в одном из дней даже надевает какую-то мидгардскую теплую кофту с капюшоном — она оказывается до жути тёплой и мягкой с изнанки, только догадаться, что же делает эта вещица в его шкафу, Локи оказывается не дано. Да, впрочем, гадать долго у него не получается тоже. В тот день Тор все же утаскивает его в лес, чтобы разыскать всяких зверят. И он не оказывается разочарованным — мелкая пушная дичь тянется к его безопасной, божественной ауре даже при всем том шуме, что Тор издает по пути. Под его подошвами хрустят, кажется, все ветки и опавшие листья, а хруст тех, на которые наступить ему становится не суждено, Тор с легкостью компенсирует собственным переполненным вопросами голосом. Он спрашивает обо всем вокруг: о зайцах, о птицах, о солнце, спрашивает об отце, о матери, ещё спрашивает, как долго им можно будет не возвращаться, и добавляет, что ему очень здесь нравится.

      Добавляет настойчиво — ему очень нравится с Локи.

      Локи очень хочется добавить в себя самого драматизма и посетовать мысленно, сколь сильно такие речи ранят его сердце, — ведь когда-нибудь Тор вновь уйдёт, не иначе, — да только ему этого не удается и на единый миг. Он лишь щурится смешливо, отворачивает голову, дабы не показать улыбки, уже врастающей в губы. Тор истинно шебутное нечто, но это не столь важно, сколь важно его тепло и вся его радость. Они направлены на все вокруг, как бывало и раньше частенько, только теперь они направлены и на Локи.

      И Локи тепло. Тепло и спокойно.

      Настоящее поглощает его неумолимо и будто бы слишком быстро. Первая неделя исходит достаточно быстро, за ней стремится вторая. После завтрака они обычно уходят гулять — на второй же день, ведомые Тором, забредают на ту игровую площадку в парке, близ центра городка. Локи эта идея, небезопасная и сомнительная, не сильно уж нравится, только в нем не находится стремления и суровости отказать Тору в дурной малости. Поэтому они бредут на игровую площадку. И сколько времени требуется Тору, чтобы подружиться со снующими то там, то тут на площадке детьми? Время ему отнюдь не требуется. За тем, как формируется настоящая банда из малышей в цветастых куртках и, за редким исключением, с заострёнными ушками, Локи наблюдает с одной из скамеек, выставленных на краю площадки. Первые дни он насторожен и почти этого не скрывает, только вся его настороженность не находит собственной цели: бегающие по площадке дети явно взращены светлыми альвами да ванами, что заселили этот городок незаметно, но неотступно. Среди детей виднеются и обычные смертные мидгардцы, только и они не являются хоть сколько-нибудь угрозой — мимолётом увидев их родителей, Локи чувствует исходящую от них магию, что словно вибрирует в пространстве вокруг. Себе он признается без сложностей: столь большое количество ванов и светлых ощущается непривычно и лишь малостью своей удивительно. Пускай в новый раз стоит им забрести в лавку Хельги за конфетами для Тора и какой-нибудь новой книгой для самого Локи, — на которую у него, конечно, времени не найдется, но ведь не идти ему к ней только за конфетами для Тора и его большими умоляющими глазами, это немыслимо, — ведьма рассказывает о том, сколь неспешно и неумолимо этот городок заселился существами других миров, только Локи все равно удивляется. Ровно лишь до того мгновения, в котором среди ночи его будит магический импульс, проносящийся по земле еле заметной, резонирующей дрожью. И все его вопросы мгновенно находят свои ответы, все его удивление исходит да умирает. Остается лишь легкий смех: не могла Сигюн, пройдоха, не знать, что это место переполнено магической силой и оттого столь благодатно да безопасно. Одаривая его домом, тёплым и крепким, она явно знала, что ему здесь понравится, когда он решит задержаться здесь дольше, чем на быстротечные несколько дней.

      Вторая неделя исходит, а они все живут и живут. Тор находит себе с десяток друзей и принимается болтать о них без умолку временами. Пока Локи не желает слишком уж сильно вслушиваться в его речи, не желает запоминать детские имена, мироздание смеется над его желаниями — все равно ведь вслушивается, все равно ведь запоминает. И теперь знает точно, что Лиззи очень любит причёски, которые ей плетет мама альвка, а ещё у неё есть взрослый брат Джеймс и он уехал учиться куда-то в другую страну. Знает, что у Дэйва первое место в соревнованиях по плаванию — он держит его уже год как; а Лучия учиться играть на гитаре и очень красиво поёт. Ещё есть Патрик, и он лучше всех собирает роботов в своём классе да к тому же великолепно разбирается в математике. Что такое математика и кто такие роботы, Локи, конечно же, приходится Тору объяснять после одной из их прогулок, и сложно передать даже, какой восторг вызывают у Тора его объяснения. До просьб отвести его туда, где собирают роботов и учат математике, пока не доходит, и Локи очень верится, что не дойдёт вовсе, только он ощущает явственно — Тор еще найдет, где бы подгадить своими желаниями узнать все-все и со всеми-всеми подружиться. Конечно, сделает это он не намерено, а только смысла в этом нет и единого.

      Делить его радость, его присутствие с кем-либо, кроме разве что дурных белок, Локи очень не хочется, пускай в себе он в этом и не признается.

      После каждой прогулки, что завершается иногда глубоким вечером, они всегда возвращаются домой. Тор ужинает, изголодавшийся за вечный день, заполненный его излюбленной беготней, а после просит что-нибудь ему почитать. И смотрит большими-большими глазами, словами не говоря, правда, что хочется ему именно ту книгу, лежащую у Локи на тумбе подле постели. Ее Локи никогда не берет и никогда Тору не предлагает. Эта книга остается его великим таинством, скрытым ещё даже от его собственного разума, и Локи не чувствует себя готовым с Тором разделить это таинство, это собственное желание познать брата с помощью любимой его книжонки. Хватит и того, что он ему разрешает и как нехотя ведётся на поводу у его радости, его искреннего восторга и больший горящих глаз.

      После сказки Тор укладывается спать, желает доброй ночи Локи, всем тем пятерым белкам, коим Локи позволил проживать в их доме и всем своим мягким, беззащитным игрушкам. Он обкладывается ими, обнимает их, чтобы новым утром точно проснуться с беличьим хвостом под носом, радостно подорваться и понестись вершить новые детские и великие дела. Наблюдать за ним со стороны оказывается неожиданно весело и увлекательно, и у Локи не остается времени вовсе на все то спокойное и размеренное, что было близко ему всю его жизнь. Однажды утром, отмокая в купальне под горячими струями он допускает даже мысль, что, впрочем, идея временами таскаться в лес, дабы накормить всех-всех пушных безобидных зверей, не является столь уж мерзкой и кощунственной. И это поистине приводит его в свящённый ужас, заставляя мгновенно включить холодную воду, только бы выбить из собственного тела все эти дурные мысли да сантименты.

      Они — чушь, не иначе.

      — Сколько тебе говорила: если будешь сидеть с таким недовольным лицом, ни единая дама в тебя не влюбится, — сбоку раздается голос Сигюн, и Локи, не удержавшись, вздрагивает. Будучи поглощенным собственными раздумьями, он и не успел заметить, заслышать не успел, ее прихода. Не угадать даже было, сколь долго она уже сидела подле него на скамье. Обернувшись на голос, он встречается взглядом с зелеными, сочного цвета листвы, радужками чужих глаз. Сигюн улыбается, как умеет пожалуй только она, одними глазами, прищуривается, подмигивает ему. — Не ждал меня, погляжу? А мне как тетка сказала, что ты тут, так я сразу же сорвалась… Давненько не виделись, принц.

      Локи улыбается, кивает мягко, приветственно. Это легкое, чуть ироничное «принц», напоминает ему обо всей той его жизни, истинно веселой и излюбленной, что он провёл в путешествиях. И сердце загорается теплотой — укутанная в тёплое светлое пальто и темно-синий шарф по самый нос Сигюн выглядит привычно и безопасно, пускай рыжие прядки ее волос и смотрятся в такой цветовом тандеме до чрезвычайного безвкусно.

      — Не ждал. А ты все равно явилась. Как и всегда, — потянувшись ладонью к мягкой ленте закладки, Локи вытягивает ее из уже прочитанных страниц и укладывает меж теми, что только начал читать. Он закрывает книгу, легкими движением кисти отправляет ее назад в свою спальню. У Сигюн чуть загорается взгляд — так происходит каждый раз, когда он использует магию. Ей это явно нравится. И Локи только мысленно негодует о том, что хоть кому-то ещё что-то нравится — в нем самом только чуть уставшее, не удивленное раздражение из-за подсунутой Хельгой книги заклинаний. Вся она, какая есть, от корки до корки, содержит в себе заклинания одной лишь темы — той самой, что объяла Тора и обратила его ребёнком.

      Он ее, конечно, об этой книге ничуть не просил, только лишь сказал, чтобы это вреднючая ведьма выбрала нечто на свой вкус. Что ж. Она выбрала. Нравилось это Локи или нет, но среди всех возможных книг, что были в его доме и не были им прочитаны, осталась лишь эта и книга, возлюбленная Тором. И последнюю ему читать хотелось ещё много меньше, чем эту — в заклинаниях ему хотя бы не виделось параллелей, не виделось двойных смыслов, отчаянно притянутых за уши.

      — Как и всегда… — Сигюн кивает, смотрит на него, рассматривает. Не упомнить уже, сколь долго они не виделись, но Локи только тихо смеется опуская голову. Взгляд его обращается к Тору — помимо нескольких матерей, явно из ванов, не иначе, что гуляют с колясками по дорожкам парка поодаль, он единственный, кто есть на площадке. Из людей и наделённых более благородным сознанием существ, конечно же, ведь кроме него, ныне качающегося на качели, по игровой площадке бегают ещё и белки. Их около десятка, рыжих, юрких. Теперь они сопровождают его всюду, то ли в желании получить орешков, то ли просто из великой любви. — А он уже завёл себе подружек, я погляжу?

      Сигюн смотрит в ту же сторону, куда косится и Локи, и на ее лице появляется широкая, радостная улыбка. Похоже, ее явно забавляет то, как осторожно Тор раскачивается на качели, чтобы только случайно не выронить трёх белок, засевших в довольными мордочками в его капюшоне. Локи свою собственную улыбку сдерживает, переводит неспешно взгляд от подруги к брату и обратно.

      — Это ещё что… На первое утро в его комнате их десятка два было, не меньше, — закинув ногу на ногу, он сплетает руки на груди, спину выпрямляет. Сигюн сбоку смеется негромко, пряча нос в шарфе и бормочет что-то про беличью цитадель. Локи только вздыхает ей в ответ. И продолжает: — Хорошо ещё, что кроме белок он и с детьми познакомился. А то Один знатно подивился бы, приведи я к нему одичалого ребёнка, спящего в дуплах деревьев и питающегося исключительно орехами.

      Сигюн жмурится и смеется вновь, головой качает. Локи только губы и поджимает, не собираясь показывать собственного довольства от того, насколько его остроты всегда приходятся ей по вкусу. Смеется она недолго, вздыхает под конец тяжело, будто ей не хватает воздуха. Она явно представила эту картину, — Тора спящего в дупле в окружении рыжих хвостов, — и сам Локи представил ее тоже, но лишь мимолётом. Ему все же нужно было держать лицо и придерживаться собственной статусности.

      Показать свою радость от происходящего казалось ему сумасшедшим, почти смертонесущим действом.

      — Ох, какая умора… А ведь по твоим рассказам он был совсем другим. Более…суровым, жестким… — повернувшись к нему полубоком и уложив одно колено на скамью меж ними, Сигюн упирается локтем в спинку, укладывает щеку на кулак. В ее голосе неожиданно много ехидства появляется, когда она говорит: — Неужто наврал мне, а, принц? Ну, наврал же?! Не может такое солнце быть злодеем, ты посмотри на него только. Его даже эти белки-злыдни обожают!

      Под конец она даже ладонь вскидывает, жестикулирует, но голоса только не повышает, чтобы не привлечь лишнего внимания. Локи держится изо всех сил, чтобы не расхохотаться с голос, и отводит глаза — у Сигюн с беличьим народом собственные счёты ещё с тех веков, когда рыжие зверюшки где-то в Альфхейме украли у неё все магические амулеты, оставив за многие дни пути от дворца без возможности переместиться домой или позвать на помощь. Отнюдь смеяться над этой историей, — поистине любимой историей самого Локи из всех, какими обладает Сигюн, — будет явным кощунством да к тому же эта дева не оставит его без ответной подколки, и вот этого Локи уже вовсе не хочется.

      — Все…изменилось. После того, как его заколдовали, — кое-как проглотив смешок, он отвечает неожиданно даже для себя самого спокойно и легко. Вновь глядит на Тора. Тому явно чуть скучнее обычного. И не только сегодня: в последние несколько дней дети возвращаются из школы позднее, а в некоторые дни не выходят играть и вовсе, занимаясь, наверное, дополнительно. Белки прекрасно скрашивают его одиночество, а все же он вновь и вновь косится в сторону входа в парк, ожидая уже полюбившихся ему друзей. Только те, будто в какой-то дурной шутке, все никак не желают приходить.

      — Как интересно… — Сигюн отводит глаза, стоит Локи к ней обернуться вновь и хитро глядит в сторону. Объясняться она, естественно не станет, только и Локи объяснений от неё слышать отнюдь не желает. Пусть думает там себе, что захочет — его правда слишком хрупкая, чтобы выносить ее на свет хоть кому-либо. Чтобы преподносить ее даже Сигюн. — Тетка сказала, что дала тебе нужную книгу. Почему все ещё не расколдовал его? Потому что «все изменилось»? — его собственные слова она повторяет нарочно более глубоким, серьезным тембром. Локи очень хочется перенести ее куда-нибудь в Муспельхейм, но он, конечно, никогда так с ней не поступит. Да к тому же истекли уже те несколько дней, когда он был в силах на столь затратную, масштабную магию. Сейчас ему для такого пришлось бы вновь запасаться ингредиентами, оговоры шептать… Сигюн смотрит на него, скользит взглядом по его лицу, словно следя за мыслями, что неспешно мелькают у Локи в голове. Для чего она пришла догадаться отнюдь не трудно — точно не ради того, чтобы зазвать его в новое путешествие. Теперь Локи весь был посвящён Тору. Его время, его силы и его знания, его присутствие — Тор выкрал все это у мироздания, и Локи ему позволил это так же, как Нидхегг позволял Рататоск подгрызать особенно вкусные корни Игдрасилля, разделяя их с ней и ни с кем больше.

      Только Сигюн все ещё была здесь. Пришла к нему, принеслась, стоило только Хельге разболтать ей о его приезде. Она волновалась за него не понаслышке, а с его собственных рассказов зная, сколь неудачными в итоге сложились их с Тором отношения. Она всегда за него волновалась, и отчего-то Локи был уверен — будь ее воля и будь у неё нужные амулеты, она б навестила его и в тюрьме дворца, не испугавшись ни всполошившейся стражи, ни гнева Одина.

      — У меня нет для тебя ответа, — вздохнув и повернув к ней голову, Локи пожимает плечами и признается в собственной слабости почти шепотом. Это дается ему столь же легко, сколь всегда было подле Сигюн, и она понимающе кивает пару раз. После вновь глядит на Тора, задумчиво хмурится.

      — Это может быть опасно, знаешь ведь… Слухи разлетаются быстрее воронов Одина. За ним могут прийти и никому хорошо от этого не будет. Все девять миров…будут скорбеть, — она поджимает губы и неожиданно машет в ответ. Локи оборачивается в сторону Тора: тот все-таки их заметил, и теперь очень упорно пытается остановить свою качель. Прыгать с неё он не в праве, — его капюшон все ещё полон белок, — и поэтому только пытается тормозить носками ботинок. Получается у него из рук вон плохо — ноги еле достают до земли. Локи смотрит на это, хмыкает сам себе, а Сигюн отвечает еле слышно, уверенно:

      — Я его защищу. Если они посмеют прийти за ним, это их путешествие будет последним, — и Сигюн только хмыкает в ответ. Она в нем ничуть не сомневается, как, впрочем, и в его магических способностях. Она верит в ту злость, с которой Локи кинется на каждого решившегося причинить Тору вред. Так было раньше, так есть сейчас — это бесконечная, незыблемая константа его существования. И сколько бы сам Локи временами ранее не желал сжить сумасбродного старшего со свету, а все же посмей кто другой причинить ему вред, был бы мёртв быстрее, чем солнце вновь взошло бы над горизонтом.

      Сказать что-либо ещё никто из них не успевает. Соскочив с остановившейся качели, Тор придерживает капюшон собственной куртки и несется к их скамье через всю игровую площадку. Дважды спотыкается, чуть не падая, кричит, пуская свой голос впереди себя самого:

      — Брат! Брат, а кто это? Это твоя подружка? — и Сигюн отзывается мгновенно мягким, нежным смешком. Локи только глаза закатить остается да подобраться. Зная нрав Тора и полное отсутствие у него манер, ему придётся выдержать с десяток глупых, бесполезных вопросов, стоит тому только подойти.

      Так, впрочем, и происходит — слишком уж часто Локи на счёт Тора оказывается прав.

      — Привет, меня зовут Сигюн, — стоит Тору оказаться подле них, как альвка протягивает ему ладонь, не меняя положения своего тела на скамье. Тор пожимает ее руку, несильно качает ею пару раз. Его глаза бегают от Локи к Сигюн в странной, явной попытке разгадать какую-то великую тайну. На его губах появляется хитрая улыбка слишком уж быстро, но хоть представиться он не забывает, и то ладно. Локи ожидает его новых слов с легким, еле ощутимым напряжением — выглядеть пред Сигюн дураком ему не хочется, пускай это задача и сама по себе сложно осуществимая.

      — А я — Тор. Приятно познакомиться. А вы давно с Локи знакомы? Ой, у вас тоже ушки… Вы светлая? А вы тоже тут живете? Я вас раньше не видел… Или вы к Локи приехали? — потупив взгляд лишь на мгновение, он вновь поднимает глаза к Сигюн и засыпает ее небольшой кучкой вопросов. Одна его рука все ещё держит капюшон, по бокам от его головы выглядывают заинтересованные белки, желая понять откуда столько суматохи. Они Сигюн явно не нравятся: та запахивает своё пальто плотнее, пряча, вероятно, поясную сумку с амулетами, и удерживает края пальцами. Локи только держит губы поджатыми, чтобы не рассмеяться. Эти двое — те ещё цирковые бродяги, не иначе.

      — Да, светлая. У меня тут тетка живет, ведьма. Она мне рассказала, что Локи приехал, вот я и зашла повидаться. А знакомы мы с ним…ой, очень давно мы познакомились, — Сигюн перебирает чужие вопросы неспешно, отвечает на каждый и все смотрит, смотрит на Тора. Свои, впрочем, задаёт тоже, с мягкой, таинственной улыбкой: — А ты почему один играешь?

      — Никто не пришёл сегодня… Они заняты, наверное, — Тор чуть расстроенно отводит глаза, но его печаль долго не длится, прячась за спиной у бесконечного детского интереса. Потоптавшись на месте и сняв заодно одну из белок, что уже успела забраться ему на макушку, назад в капюшон, Тор поворачивается к Локи. Поглядев на него несколько секунд, подходит ближе, впритык буквально, и шепчет так, словно бы Сигюн его точно-точно не услышит: — А она красивая… Почему ты не рассказывал, что у тебя есть подружка, брат? Мне интересно.

      — Она мне не подружка, — недовольно и неожиданно смущённо огрызнувшись резкой интонацией, Локи стискивает челюсти, руки на груди сплетает. Тор его точно слышит, кивает даже пару раз понятливо. Вновь косится на Сигюн. Сам Локи на неё не глядит, зная и так, что она еле держится, только бы не расхохотаться в голос. Ему самому происходящее сильно не нравится — мало будто было мирозданию подсунуть ему Хельгу, с ее вечными, что Игдрасилль подтруниваниями и разговорами о его с Сигюн сватовстве, теперь ещё и Тор начал заниматься тем же.

      — Патрик мне рассказывал, что у него скоро сестренка появится… Маленькая такая, милая. Он говорил мама с папой очень ждут, и он тоже ждёт… — Тор начинает говорить, — и ничего хорошего от его болтовни Локи не ждёт уже заранее, — и чем дольше он говорит, тем большим смущенным негодованием наполняется Локи. Он даже остановить чужой речи не успевает, почти задыхаясь и чувствуя, как лицо исходит алыми пятнами неловкости. Сигюн Тора естественно не останавливает тоже — ей бы только повеселиться вдоволь, вот правда. —А мне тоже ждать теперь? Раз у тебя есть подружка, получается…

      Тор смотрится на него хитро, выстраивая свою дурную провокацию, пусть Локи уже и сказал ему, что не связан он с Сигюн таким образом, о котором Тор болтает. Только что ему слова Локи, когда сбоку сидит сама Сигюн и уже не скрываясь смеется в свой шарф, намотанный поверх плеч. Дослушивать его Локи оказывается не в силах, и он заставляет себя все-таки сказать резко, раздраженно:

      — Не подружка она мне! А ну, кыш отсюда, иди играй со своими белками, пока не стукнул тебя! Скоро домой пойдём! — потянувшись всем телом вперёд, будто желая выгнать Тора силой, Локи даже руки в кулаки сжимает. Расхохотавшись в голос, Тор хватает обеими руками капюшон и, держа белок, устремляется прочь. Он не оборачивается даже, кричит только:

      — Не стукнешь! Не догонишь и не стукнешь! — и хохочет так заливисто, весело. Реакция Локи ему явно пришла по нраву, вот ведь несносный ребёнок. В такт ему смеется и Сигюн, голову запрокидывает от смеха у неё жмурятся глаза и губы растягиваются в широкой улыбке. Среди них лишь Локи ничуть не смешно: лицо его горит смущением от непозволительной наглости, некультурной вольности, пускай и старшего, но слишком несносного брата. И ведь не прав он, точно не прав, а только что смысл ему объяснять, сколь сильная и крепкая дружба Локи с Сигюн связывает. Ему ведь знать правды не хочется, шкоднику несносному. Ему бы только попроказничать.

      — И правда другой совсем… — отсмеявшись, Сигюн бормочет себе под нос, головой качает. Ее волосы, рыжие, яркие, переполошились вместе с ней, и теперь торчат из-под шарфа, желая вырваться прочь. Только Сигюн им этого не позволит точно. Потянувшись руками к голове, она принимается прятать их назад под шарф, заправляет аккуратно.

      — Не потворствуй ему. Вот дурень… Надумает себе ещё чего. Хватит мне и того, что Хельга нас сватает, — недовольно мотнув головой и утерев остывающее лицо ладонью, Локи косится на Сигюн неодобрительно. С игровой площадки уже доносится голос Тора, что стремится рассказать всем-всем белкам о несуществующей великой любви меж Локи и Сигюн. Время от времени он косится на Локи, язык ему показывает, а стоит Локи показать ему кулак, как принимается сразу же убегать, забирается на горку. Догонять его Локи не станет — эта забава ему не по статусу точно.

      — Да ладно, глупость какая… Пусть веселятся. Они же не серьезно, — Сигюн только фыркает смешливо, глаза закатывает. Уже спрятав прядки под шарф, забирается на скамью с ногами, коленки обнимает ладонями. И говорит неожиданно: — Не хочешь в школу его отправить? Там детей много, занятия всякие… Ему бы там понравилось.

      — Что? — повернув к подруге голову, Локи только брови приподнимает в удивлении. Вот чему не бывать точно, так этой сумасшедшей поистине идее. Что бы наследный принц самого Асгарда учился среди простолюдинов? Такой дурости Локи мог ожидать от кого угодно, но уж точно не от Сигюн. Особенно после того, как она сама же ему только-только сказала про безопасность.

      — О как у тебя лицо вытянулось… Забавно, — удивленно глянув на него в ответ, Сигюн улыбается, головой качает. И поясняет немного: — Там хорошо и спокойно. Директор из ванов, раньше одним из советников короля был, а преподаватели все светлые… Тору там понравится точно. Да к тому же, если он друзей нашел уже, так они все там и учатся. Тут другой школы нет, одна на весь городок. И каникулы ведь уже кончились, до самой середины зимы малыши гулять почти и не будут. Как бы ему грустно не было одному, вот о чем я думаю…

      — Глупости какие, — мотнув головой, Локи отворачивается от неё, губы поджимает. Он лжёт себе сам, что затея это небезопасная крайне да и негоже самому наследному принцу якшаться со всякими смертными малышами, будь то люди или даже светлыми альвы. С тяжелым сердцем Локи уже позволил ему играть с ними на площадке, не стал вмешиваться, когда Тор со всеми подружился, но обучаться с ними… Вот уж глупости верно. И Локи лжёт себе об этом с усердием, не желая признаваться в правде о том, что делить с кем-либо нынешнего Тора ему уж очень не хочется. Пускай даже, отдай он Тора в школу, у него самого появится свободное время, только вдруг Тору там очень понравится? Вдруг он снова начёт отдаляться? Позволить этому случиться Локи не может. И так вон уже оттягивает его «спасение», как может, только бы напитаться его улыбками, даже этими глупыми, бесконечными вопросами, только бы наполниться ими, насытиться присутствием Тора подле. Заведённый Сигюн разговор ему совершенно не нравится, и Локи поднимается, недовольный, отсекая враз чёткими словами: — Тору это не нужно. И все эти мидградские забавы… Чему такому эти создания могут его обучить, чему не мог бы обучить его я сам? Твое предложение гномам на смех, не неси ерунды. И ничуть ему со мной не скучно.

      Одернув пальто, Локи поправляет рукава, пару несуществующих пылинок стряхивает. Сигюн смотрит на него с лёгкой улыбкой и без удивления. Бормочет негромко:

      — Как нахохлился, надо же, принц. Кто бы мог подумать, что он тебе так дорог… — склонив голову на бок, она глядит на него с нежностью. Локи взгляд ее выдерживает, даже слыша с каким грохотом где-то у него за спиной Тор прыгает в неожиданно найденную, жутко заинтересовавшую его лужу. Вечером их явно ждёт долгое купание, только до вечера ещё есть несколько часов, и Локи позволяет себе замереть напротив Сигюн. Улыбнуться не может — в нем все ещё много негодования и смущения от выходки Тора, да и от слов самой Сигюн о школе их меньше явно не стало. Та смотрит на него в ответ, кивает, прощаясь. Локи кивает тоже, разворачивается уже к ней спиной и мгновенно слышит негромкое, чуть смешливое: — Ты про школу-то подумай, принц. Малышу там понравится!

      По голосу слышно, что она улыбается, а Локи только недовольно морщится. Что Сигюн, что тетка ее, вот же ведьмы, не иначе, как чего удумают, так не отцепиться потом от них. Не пройдя и пары шагов, Локи уже видит прыгающего из лужи в лужу Тора. Тот доволен, что сотня мелких детей, получивших кучу сладостей на праздник — ему явно нравятся те брызги, что разлетаются во все стороны. Нравятся они и белкам, что уже покинули его капюшон и расселись полукругом поодаль от лужи.

      — Брат, смотри, как я могу! Тут целый фонтан, смотри же! Как у мамы в саду! — Тор прыгает в новую лужу, в самый центр, и Локи от кучи грязной воды, стремящейся в его пальто, спасает только лишь магия. Быстрым движением руки вернув все брызги назад в лужу, он недовольно вздыхает. Но глубоко внутри не может не согласиться — устроенная Тором суматоха и правда походит на фонтан в материнском саду.

      — Пора домой, — от его слов Тор замирает, оглядывается чуть грустно. Его друзья сегодня так и не пришли, занятые в школе, и это явно печалит его. А Локи уже мысленно раздумывает о том, скольких конфет, уложенных на его подушку, хватит, чтобы убрать всю его печаль и грусть. Думать о школе и Торе, который в неё ходит, ему не хочется.

      — Как думаешь, завтра они придут? А что я буду делать, если они не придут и завтра? Ой, Сигюн тоже уходит… Пока Сигюн! — послушно покинув лужу, Тор подходит к Локи, чуть притопывает на дорожке, пытаясь стряхнуть воду набившуюся в ботинки. Ему этого, конечно, не удается, и Локи остается только головой качнуть. Благодаря забаве с лужами у Тора теперь в грязи все штаны, брызги виднеются и на куртке, на рукавах особенно. Дома придётся всю его одежду чистить, но то будет дома, а пока Тор машет Сигюн, — Локи не оборачивается к ней нарочно, — и вновь к нему поворачивает голову. И спрашивает неожиданно с почти искренне невинным выражением на лице: — Брат, а откуда дети берутся?

      Этот вопрос звучит настолько неожиданно, резко, что становится понятно довольно быстро — Тор продумал это все ещё заранее, чтобы только позабавиться над ним. И в этот миг Локи понимает, что, возможно, действительно погорячился, взяв его под свою защиту и опеку полностью. Подхватив Тора за руку, обняв его ладонь своими пальцами, он направляется к выходу из парка и недовольно, сурово бросает:

      — У мамы потом спросишь, а мне вопросы такие не задавай. А то возьму и превращу тебя… в лягушку, — дав себе лишь несколько мгновений на раздумье, Локи называет первое животное, что приходит ему в голову. И было бы странно, напугай это Тора действительно. И секунды не исходит, как тот просит будто бы даже искренне:

      — А можно тогда в белочку лучше? Белочки тепленькие и пушистые, — он поднимает к Локи взгляд, улыбается и все-таки начинает смеяться. Локи только глаза закатывает. И держится от улыбки.

      Держится так, будто от этого зависит вся его жизнь.

~~~

      Согласно старинным текстам в своей справедливости Нидхегг мог быть поистине беспощаден и неистов. Отчего и зачем в столь детской книге упоминался этот факт да к тому же сопровождался не малым описанием того, с каким упоением пожирал змей различного рода преступников да бандитов, Локи понять было сложно. В определенной степени, конечно, можно было предположить, что это могло бы научить детей великому знанию — за каждым проступком следует наказание. Однако, мироздание ведь всегда было много обширнее и не содержало в себе каких-то устойчивых правил жизни, соблюдая которые можно было с легкостью заполучить в свои руки счастье и благосклонность богов. И пускай Локи не был слишком обучен тому, как надобно воспитывать детей и какие знания им давать, только на примере Тора он явно имел определенные успех. Как минимум, по паре критериев.

      Тор все ещё был жив.

      И все его ручки-ножки были при нем.

      Переворачивая новую страницу, Локи косится мимолетно на засевшего в ванне Тора — кажется, ещё минуты три и одна из белок, что расселись вдоль бортика, совратится на купание в горячей воде. Будет ли для неё это полезно, Локи не сильно уверен, а только Тора останавливать он не собирается точно. Пусть тот самостоятельно разбирается со своими пушистыми подружками.

      Со всем остальным Локи уже разобрался сам. По приходу он уже успел накормить Тора, выстирать его вещи от следов песка с игровой площадки и грязной воды, налетевшей на них из всех тех луж, по которым тот проскакал по пути домой. Дождь отчего-то в этом городке шёл лишь ночами, — Локи подозревал, что здесь была замешана магия, — а к полудню большинство луж уже высыхали, но Тор не был бы собой, не найди он приключений на своём пути.

      Уже забравшись в ванну, забрав вместе с собою несколько резиновых уток, небольшой кораблик и резинового кита, — тайну о том, откуда у него в доме взялись эти игрушки для ванны, Локи собирался хранить до самой своей божественной смерти, — Тор устроился там. Сопровождать его в купаниях Локи не собирался, только кто бы его спросил об этом. Стоило Тору заметить, что Локи собирается уйти, как мгновенно он попросил остаться с ним.

      Локи делать этого не собирался точно и ушел. Чего ради? Чтобы взять в спальне излюбленную Тором книгу и вернуться назад да усесться в кресле в самом дальнем от ванны углу. Оказаться нарочно или случайно облитым водой ему не хотелось знатно, — хватало и того, что он вообще согласился на это авантюру, хватало и того, что все реже и реже он мог найти в себе силы отказать Тору, — а только возможности почитать у него вовсе не было. Тор почти сразу принялся донимать его неторопливыми, разморенными горячей водой разговорами, и сколь Локи был раздражён этим, столь же был ему и благодарен: в нем не осталось и единого желания читать книгу сказок, переполненную ныне для него двойными смыслами, да и желания читать книгу заклинаний, проданную ему Хельгой, впрочем, не осталось тоже. Вернуться вновь в ее лавку он не мог точно — она бы с него спросила вновь и за найденные заклинания, и за величину да возраст Тора, ничуть не изменившиеся.

      Локи не смог бы ответить ей. С одной стороны в нем не было желания потакать отцовским указам и вызволять Тора из заточения бренного, детского тела. С другой же стороны оставалось что-то неуловимое и важное, в чем он сам признавался себе с трудом. С Тором, пускай и буйным временами, шебутным, не обученным ни манерам, ни опрятности, ему было спокойно. Тот был предсказуем в своей привязанности и держать его подле себя Локи мог бы, пожалуй, вечность, отсекая для него любые пути к другим людям, другим увлечениям, что могли увести его, вновь отдалить. Сколь бы это было ужасно и жестоко поистине, столь же и желанно для Локи — ему все ещё было тяжело поверить, что Тор не уйдёт.

      Уж слишком привык он к его уходам.

      — Почему дети не пришли сегодня? Теперь они реже гуляют… Это же все из-за школы, да? Или им больше со мной неинтересно? Брат, почему, а? — неспешно передвигая своих желтых уток по воде, Тор хмурится и поджимает губы. Он выглядит сосредоточенным, но печалиться будто бы не торопится, пытаясь вначале осмыслить происходящее, найти какой-то ответ на свои вопросы. Это ему явно не свойственно, — однако, слишком свойственно самому Локи, — и неожиданно наводит Локи на мысль о том, что Тор сам собой у него чему-то учится. Отчасти это забавно даже, при всей его детскости и беспомощности, но много больше это все-таки приятно. Локи действительно приятно чувствовать себя достаточно взрослым и значимым, чтобы Тору хотелось что-то взять у него. Жаль только признаваться себе в этом — то ещё прогорклое удовольствие.

      — Возможно, — спрятав улыбку довольства от приятного сердцу ощущения, Локи переворачивает новую страницу, только врет ведь бесстыдно: на предыдущей он не дочитал ещё пяти абзацев. И прочесть больше не сможет явно. Его туманный ответ заставляет Тора обернуться, подобраться ближе к бортику ванной. Уложив на него ладони, а на ладони собственный подбородок, Тор чуть морщит нос от щекотки, вызванной каплей пота, скатывающейся по щеке, и говорит:

      — Что такое школа, брат? Патрик говорил, что там очень-очень занимательно… — его интерес оправдан, конечно же, и ничуть не удивителен, но Локи он совершенно не нравится. Подняв с недовольством глаза к Тору, он и хочет отказать ему в ответе, но Тор смотрит так спокойно, умиротворенно. Доверие в его глазах кажется безграничным в своей глубине и мощи — он не беспокоится ничуть, что брат оставит его без ответа. Он ничуть не волнуется, что Локи ему солжет.

      Окружённый мягкими, полупрозрачными клубами пара, тянущегося от воды, он перекатывает голову по ладоням в ожидании. Локи касается взглядом его влажных волос, мелкого носа и глаз. У Тора внимательный голубой взгляд, и нет в нем совсем той суровости, к которой Локи привык ещё давным-давно. Этот взгляд не отталкивает, лишь радуется его присутствию незаметно да незыблемо.

      И Локи не находит в себе сил противостоять ему.

      — В школе дети учатся…всякому. Там есть учителя, которые рассказывают им о мире, о литературе и о музыке. О том, как считать и писать, как обращаться с деньгами. И как общаться с другими…детьми, — потянувшись рукой к корешку, Локи закрывает книгу: без хлопка даже, только с тяжелым вздохом. Надеяться на то, что Тора его слова не заинтересуют, уже почти что бессмысленно, как и верить в то, что ему не захочется больше времени проводить с друзьями — это читается в его глазах. Натыкаться на мысль о том, что ему придётся переступить через себя и согласиться на новые хотелки Тора, Локи не нравится. Сильнее ему не нравится только идея о том, чтобы Тора неволить и запрещать ему что-либо из собственного страха остаться вновь в одного.

      К такому Локи ведь и не привыкать вовсе. Так и что же тут страшного?

      Немыслимо много. Кажется даже слишком много, чтобы можно было с этим хоть сколько-нибудь справится.

      — Мама говорила, когда я подрасту меня тоже будут учить… А можно мне раньше начать? Я хочу с ними… Я не хочу гулять один, брат. Мне грустно, когда я гуляю один, — Тор задумчиво хмурится и косится на одну из белок, что неспешно крадётся к нему по бортику ванны. Эта — та самая, чьё излюбленное занятие сидеть у Тора на макушке. Возможно, ей кажется, что так она становится выше, только ведь это глупости все — Тор и сам совсем мелкий. Или может ей просто удобно так? Локи не знает. Отложив книгу и выгнав прочь из головы любые догадки о том, чем может быть занята мелкая голова белки, он поднимается с места, переставляет стоящий у ванны табурет ближе к Тору, а после садится на него.

      — Мне казалось, ты гуляешь со мной, — бросив лишь мельком колкость, что никак не удержать на кончике языка, Локи тянется в сторону за вкусно пахнущим травами мылом, а после добавляет чуть жёстче: — Разворачивайся, голову тебе вымою. Вся в песке небось. Скоро спать пора, нечего в ванне засиживаться, — Тор смотрит на него, точно слышит его слова, но разворачиваться спиной не торопится. Отстраняется только от бортика, баламутит подплывших к нему резиновых уток и пытается высмотреть что-то на лице у Локи. Только там ничего нет ведь: упрямо поджатые губы, суровый взгляд и серьезность. Локи слишком долго учился этому, слишком долго выучивался беречь собственные тайны, и теперь торопиться показывать их точно не станет.

      Только нужно ли Тору хоть что-то показывать. Когда-то давно, не упомнить уже что за разговор был меж ними, но Фригг сказала Локи, что дети видят много больше, чем взрослые. Запоминать этих слов Локи не собирался, а сейчас неожиданно вспомнил да сам себе подивился. И нахмурился только.

      Тор сказал:

      — С тобой на площадке не поиграешь и бегать ты не любишь. И ты большой, брат, взрослый. С тобой не так весело… — указав на него пальцем, Тор склоняет голову немного на бок. В это же мгновение та самая сумасбродная белка неожиданно поскальзывается на бортике, только никто из них не отводит и взгляда в ее сторону. Тор протягивает к ней руку, в желании поймать, только Локи оказывается быстрее: он подхватывает ее магией, засветившейся на кончиках пальцев, и так и оставляет висеть в воздухе у бортика. Пока что все, что Тор говорит, звучит лишь подтверждением страха Локи — с ним оставаться не собираются, не желают даже. Но Локи не торопится, замерев, окаменев полностью. Тор договаривает легко и спокойно, довольно даже как-то: — С тобой весело по-другому. Ты не маленький, но я все равно тебя люблю. Ты же мой брат.

      На последних словах его лицо озаряется яркой, довольной улыбкой, он кивает сам себе и, наконец, смотрит на перепуганную, зависшую в воздухе белку. Локи требуется несколько секунд, чтобы затолкать поглубже быстрый, сильный импульс радости и странное желание сбежать подальше и от Тора, и от этого импульса, прежде чем он оборачивается к дурной зверюхе. Искренность Тора пробивает все его показное безразличие, всю напускную суровость. Не поверить ему — явное кощунство, и Локи только глаза прикрывает да качает головой.

      После того, как они успокаивают белку, — этим занимается исключительно Тор, Локи только скептично глядит на пушистую дурочку, — и выпускают ее на одну из полок с полотенцами, к подружкам, Тор все-таки разворачивается к нему спиной. Локи намыливает ему волосы, прочесывает прядки, цвета потемневшего золота между собой. Это действие успокаивает, похоже, их обоих. Даже Локи, при всей его неприязни и при всем страхе, подбираться к Тору ближе, чувствует умиротворение в том, как его собственные пальцы заботливо и нежно перебирают чужие мыльные прядки волос. Тор сидит тихонечко пару минут от силы, чтобы после негромко попросить:

      — Можно я тоже пойду в школу? Я буду себя хорошо вести, честно-честно… Я тоже хочу с ними…учиться, — смолкнув, он порывается обернуться, но Локи удерживает его голову на месте и не позволяет. Он очень старается, чтобы по движениям его рук, что, кажется, вот-вот начнут мелко дрожать, не было понятно о чем он думает, и поджимает губы до лёгкой, еле заметной боли. Соглашаться на эту дурную авантюру Локи не хочется, только желания Тора перевешивают все — от одной мысли, как его обрадует разрешение, Локи чувствует себя мимолетно, безумно готовым согласиться на что угодно.

      Только ныне, прежде чем согласиться, он все же возвращается к мыслями о безопасности, и не находит там и единого аргумента против — глубоко внутри Локи доверяет каждому слову, произнесенному Сигюн в разговоре об этом злачном месте, полном детей. Тогда Локи обращается мыслями к тому, что наследному принцу не подобает якшаться с безродными альвами да ванами и тем более смертными человеческими детишками, только и здесь не находит Локи в себе поддержки — что тот же Нидхегг, с безмерной нежностью относящийся лишь к Рататоск, его желание подарить Тору ещё немного радости перевешивает его самого. Ведь для детей поистине нет никаких преград в дружбе, и кто Локи такой, чтобы их устанавливать, чтобы наделять Тора собственными предрассудками и скептицизмом? У него отнюдь нет на это и единого права.

      Помимо этих пустозвонных причин остается лишь одна, — его собственный страх Тора потерять, — но Локи никогда не произнесёт этой причины вслух. Он не станет посмешищем, не позволит узнать о собственной слабости никому — это буквально залог его выживания. А значит у него не остается и единого стоящего аргумента против. Помолчав с минуту, Локи говорит:

      — Сходим завтра и я поговорю с директором школы, — а уже через миг Торо оборачивается к нему с полными восторга глазами, и ради этого поистине Локи согласился бы жить всю свою вечность. Он хватается пальцами за бортик, резким движением невольно расплескивает воду. Увернуться Локи не успевает, и часть даже попадает ему на домашние брюки, только Тору до этого нет и дела. Вся купальня заполняется его шебутным голосом:

      — Это я смогу играть вместе с ними с мячом? Ой, и я буду учиться считать, да, брат? Да же? И буду делать поделки! Поделки из шишек! Я сделаю белку, да-да, первой из шишек я сделаю белку, брат! Нет! Десять белок! — Тор довольно хлопает в ладоши, а Локи только с немым, пустым выражением на лице утыкается взглядом в стену от мысли о том, что в их доме появятся еще белки. Не живые, конечно, а только что толку. И его собственная давнишняя мысль-шутка о беличьей цитадели уже перестаёт быть столь смешной, постепенно превращаясь в его реальность. Только по возмущаться несильно да мысленно долго ему не дает Тор, все продолжающий болтать да выдумывать, чем же он займётся в школе. Он говорит: — И гитара… Брат, я смогу учиться играть на гитаре, как Лучия! Я буду… Я стану настоящим музыкантом!

      — Ну уж нет, — только заслышав краем уха о чужой задумке, Локи резко выныривает из собственных безвыходных мыслей и опускает к Тору глаза. Он качает головой, сурово глядит на него. Тор только непонятливо и недовольно замирает, пока Локи говорит: — Чем хочешь занимайся, но бардом тебе не быть. Чего удумал только… И что бы на это мама сказала? Ты — будущий принц, Тор. Принцы на лютнях не бренчат.

      — Это не лютня, это гитара, — Тор дует губы, глядит на него исподлобья, а Локи только фыркает иронично ему в ответ. Он указывает рукой по кругу, приказывая тем самым развернуться спиной вновь, и добавляет жестко:

      — Я все сказал.

      Тор все оставшееся купание бурчит недовольно себе под нос что-то об ужасно жестоких братьях и о том, что его здесь любят только его прекрасные белки. Локи закатывает глаза трижды, пока вымывает ему голову, смывает с него мыльную пену и кутает в громадное полотенце. На благодарность он уже и не рассчитывает, — не ради неё соглашался даже в самом начале, — но уже оказавшись на пороге купальни Тор смягчается неожиданно. Оборачивается да говорит негромко:

      — Брат… Спасибо.

      Локи только хмыкает и не отвечает, рукой машет, выгоняя его прочь. А сам прячет быструю, короткую улыбку. На сердце все ещё тепло. Тепло и очень спокойно.

~~~