~~~

      Согласно старинным текстам волчий народ всегда был у богов в почете. Восхищенные волчьей верностью, яростностью волков боги не единожды жаждали заполучить себе хоть единого волчонка, а только не было у них для этого и единой возможностью — не доверяя богам, не желали волки отдавать им своих щенков на поруки. Век назад лишь Одину удалось выторговать у стаи, живущей в лесах Асгарда, для себя пару волчат в подчинение и обучение. Волчатами теми были Гери и Фреки, и поистине не было им равных среди иных соратников Одина. Гери и Фреки были волчатами самого первого помета волчицы, выросшей в Йотунхейме и лишь чудом сбежавшей из-под надзора Лафея по магической тропе в сам Асгард, сердце девяти миров. История умалчивала, каков был Лафею интерес к той волчице, однако, длинно и толково рассказывала о том, как приютили волки Асгарда бедного зверя, как помогали ей растить ещё мелких щенков. Первый помет у волков всегда отличался непомерной силой и развитым, могучим разумом, и Гери да Фреки не были исключением. Казалось, само мироздание свершило их рождение ради того, чтобы Один единожды пришёл за ними, ведь ушли они с ним по собственному желанию и без принуждения. И сколь бы Локи ни подвергал эти строки сомнению, только оспорить их не мог вовсе. Все это происходило задолго ещё до его зарождения в Йотунхейме.

      И Гери, и Фреки он знал лично, не мало раз успел пересечься с ними во дворце ещё в моменты своей там жизни. Оба волка отличались серебряной, пушистой шерстью и непомерным желанием играться с каждым, кто только попадётся на их пути. Во все время, что не были они подле Одина, во дворце то тут, то там слышалось их довольное тявканье — стражи поистине обожали почесывать их за ушами и бросать им палки, принесённые самими волками. Любили они и Тора, извечно вылизывая ему ладони при встрече, а у Фригг то и дело таскали клубки нитей для пряжи, оплетая весь дворец в своей нескончаемо веселой игре. Локи, сколько себя помнил, не нравился им никогда, и однажды Сигюн даже предположила, что дело все в его лице, вечно недовольном и позволяющем себе улыбку слишком уж редко, только правда, конечно, крылась в ином совершенно. Выяснилось это уже много позднее, когда удостоился Локи иллюзорной чести вызнать о своём истинном, йотунском, происхождении, а все же ни Гери, ни Фреки никогда не удостаивали его столь великой любви да своей звериной радости. Они явственно чуяли в нем йотуна.

      Однако, не всегда были они столь мягки, послушны и дружелюбны. Стоило по дворцу разнестись резкому хлесткому свисту, как оба волка мгновенно становились напряженными и серьезными. Они прекращали все свои игры и в суровом беге уносились прочь, в покои Короля богов, чтобы служить ему своей верностью, защищать его и оберегать от невзгод. Каждый раз видя, как несутся они мимо него, еле-еле касаясь лапами пола в своём быстром беге, Локи только губы кривил самой малостью, и в чтении новой главы тоже не мог от этого удержаться.

      Этих злобных негодников он никогда не любил. И верности их никогда, впрочем, не понимал. Сейчас же новая глава преградила ему дорогу, требуя прочитать ее, требуя тоже стать частью того пути поиска к сердцу Тора, которым Локи брел вот уже бесчисленные недели. Найти что-либо ему все ещё не удавалось, а только бессмысленно это было и совсем его не тревожило — будучи подле Тора его вообще ничего уже и не тревожило. Пускай Тор и оставался маленьким несмышленышем, только рядом с ним Локи чувствовал себя могучим, сильным. И казалось даже, что может он справиться с любыми невзгодами, пока рядом слышится веселый привычный щебет маленького старшего.

      А мир вокруг продолжал меняться, настойчиво, неумолимо. В новом дне Локи, как и обещал, — пускай не сильно то и хотел исполнять своего обещания, — направился вместе с Тором в школу, дабы обсудить с директором возможность его обучения. Директора, что являлся ваном, звали Квасир, только явно он не был богом мудрости, а лишь назван был в его честь, пускай и обладал благоразумием да неспешностью принимаемых решений. В его кабинете царил благодатный покой и неожиданная тишина, которую не нарушали ни шумные, развесёлых игры детей в коридорах, ни преподавательские голоса, доносящиеся из соседнего помещения преподавательской комнаты. Их разговор был долог, и не мог в ходе его Локи хоть сколько-нибудь расслабиться: он оставил Тора в коридоре у двери, и мимолетно вновь и вновь обращался магией к месту его нахождения, только бы развеять все свои тревоги. Тор, будто чувствуя, что о нем очень беспокоятся, оставался на месте, занятый болтовней с уже окружившими его стайкой детьми. Им всем было крайне интересно откуда он и останется ли он с ними навсегда-навсегда, а Тору такое внимание было лишь в радость, и быстро он разболтал им, кем является, откуда пришёл и какой хороший у него брат есть.

      Его болтовня Локи не тревожила, в отличие от слов, произносимых Квасиром. Очень уж сильно Локи хотелось, чтобы не дали Тору места для обучения, только это было бессмысленно — Квасир был готов принять мальца хоть в этом же дне, предложил составить для него индивидуальное расписание и вошёл в положение Локи, рассказавшего ему, что Тор надолго здесь не задержится, вскоре вернув себе истинный облик. Когда должно было наступить это самое вскоре, Локи не знал и сам. Он уже успел завершить чтение половины книги, купленной у Хельги, и нашел даже одно нужное заклинание, а только мысль расколдовать, наконец, Тора вызывала у него лишь негодование и сопротивление.

      Снятие проклятья, сковавшего Тора, значило для самого Локи лишь одно — потерять его вновь и вновь навсегда.

      И поэтому он старался сильно много о заклинании данном не думать вовсе, пускай книга и шептала ему, что долгое пребывание для Тора под покровом проклятья может быть опасно для его здоровья и божественной жизни. Со здоровьем Тора все было в полнейшем порядке, и торопиться с его спасением Локи не собирался, подозревая, что книга наглейшим образом врет ему, не иначе. Поэтому направил он все свои силы на обсуждение с Квасиром места для Тора в школе. То, сколь быстро ван согласился, Локи уж слишком не нравилось, и, в желании поставить пребывание Тора в этих стенах под сомнение, устремился он своими вопросами в сторону безопасности, в сторону разумности преподавателей. Однако, и тут не удалось найти ему подвоха — школа была окружена невидимым защитным барьером, и не мог бы преодолеть его никто, ни человек, ни бог, ни светлый альв, ни ван, имей тот в сознании злое намерение. Да к тому же все преподаватели, как и сказала ему Сигюн, были светлыми альвами, а те отличались спокойствием нрава и любовью к маленьким созданиям, не зависимо от собственного возраста.

      Разговор с Квасиром привёл Локи лишь к тому, что вынужден он был согласиться, пускай ему затея эта все ещё была не по душе. Пригласив Тора в кабинет Квасира, Локи наблюдал за тем, как тот усаживается в кресле напротив директорского стола, как знакомится, что о себе рассказывает. Тора, казалось, изнутри разрывало довольство и радость, но он очень старался быть разумным да сдержанным. То выглядело явно забавно, жаль до момента, в котором Квасир предложил ему выбрать себе занятия по душе. У Тора явно глаза разбежались, пока ему перечисляли все кружки да предметы для обучения, а сам Локи только с легким раздражением следил за происходящим. Давя в себе желание схватить Тора за руку и увести его прочь, он молчал и только смотрел. На языке копилась брань негодования, только Торова радость выжигала ее всю. И послушность его в тот момент, когда Квасир предложил ему занятия музыкой да музыкальными инструментами, а Тор ответил отказом, подействовала на Локи крайне благодатно.

      Его авторитет, как старшего ныне, был сохранен в том моменте, и Локи все же переживал явное, устойчивое довольство по этому поводу.

      С того момента все их расписание, устоявшееся и четкое за прошедшие недели, переменилось почти кардинально. Каждое новое утро после завтрака Тор одевался теплее, — без напоминания даже надеть шапку, что стала его спутницей с наступившими холодами, — да ждал Локи у выхода из дома. Локи верил, что однажды ему надоест, однажды желание идти в школу поутихнет, остынет да вымрет, только этого не происходило. Они выходили из дома вместе, шли в школу, а после ещё несколько часов кряду Локи просиживал в коридоре подле каждой новой двери, за которой скрывался Тор в желании обучиться тому, что было ему явно не нужным. Только мнение Локи, скрытое в его собственном сознании, тут отнюдь не имело и единого веса — радость Тора была столь объёмна, что могла истинно весь мир объять не единожды даже. Одну из полок в гостевой комнате на первом этаже Локи после первого же дня пришлось выделить под поделки Тора — как и обещал, тот сделал несколько аккуратных, довольно милых взгляду белок из шишек и веток. И теперь все его разговоры устремлялись к полученным знаниям, к общению с его новыми и старыми залюбленными друзьями. Локи чаще всего слушал молча, и все никак не мог понять хорошо ли ему или все же плохо.

      Было хорошо, тепло и спокойно. Только желания себе признаваться в этом отнюдь не было.

      Проблемы, которых по заверениям Квасира быть не должно было вовсе, начались уже к концу первой недели, проведённой Тором в школе. В единый вечер Локи довольно быстро заметил, что Тор не желает укладываться в постель. Вначале ему очень срочно нужно было доделать какое-то своё жутко важное детское дело, после захотелось сходить да испить воды, а следом захотелось и в уборную. В ожидании когда же Тор уже уляжется в постель, чтобы сам Локи тоже мог пойти к себе, Локи провёл почти целый час и на исходе этого часа нервы его были знатно натянуты.

      — Тор, что происходит?! — вновь заприметив Тора в гостевой на диване, — тот пытался среди подушек найти своего льва, только того явно не было в этой комнате да и на всем первом этаже, — Локи, уже думавший, что наконец, уложил его в кровать, не сдержался и призвал мальца к ответу. Тор, конечно же, замер, долго не поднимал головы. Он был уставшим после целого дня, проведённого в школе, и временами позёвывал то и дело, а все же спать идти даже не собирался. Пролепетал только негромко:

      — Я ещё не хочу спать… Можно я ещё поиграю, брат? — и поднял к Локи свои молящие большие глаза. Локи, будучи лучшим лжецом всех девяти миров, ему ничуть не поверил, и только сурово поджал губы. Отвечать на такое бесстыдное враньё он даже не собирался, ожидая от Тора правды. Тот помялся ещё с минуту, попытался безуспешно спрятать пару зевков, а после уселся на диване и вздохнул. Что-то терзало его, и оно истинно должно было быть мертво по мнению самого Локи. Никто не имел и единого права причинять Тору хоть малейшее неудобство. — Питер… Питер сказал, что под кроватью живет монстр… И ночью он вылезает и кусает детей за пятки, а если дети очень непослушные, то он утаскивает их под кровать и сьедает. Я… Я же послушный, брат? Скажи что я послушный. Пожалуйста…

      В первую секунду Локи захотелось расхохотаться — вот уж поистине самый смелый и воинственный из богов перепугался какой-то детской выдумки. А только секунда истекла, но Тор все так и смотрел на него, испуганный, затихший. На исходе мгновения Локи только прикрыл глаза и поджал раздраженно губы. В его сознании уже разворачивался длинный план о том, как мог бы он поквитаться с тем самым несносным Питером, только ныне Тору никак не смогло бы это помочь. После не смогло бы тоже, только это утихомирило бы злость самого Локи — как посмел какой-то бессмысленный ребёнок пугать его брата?! Поистине за такое действо наказание было самым суровым и жестоким.

      Никто не смел трогать Тора хоть злобным словом, хоть злобным действием.

      — Брат… — отсутствие ответа слишком уж долгие мгновения принесло в Тора лишь больше страха и нервозности. Он подорвался с дивана, кинулся к Локи и обнял его, не в силах сказать ещё хоть что-нибудь. Время неспешно близилось к полуночи, и разбираться с этим у Локи не было и единого желания. Не было также желания у него нахваливать Тора — это могло с легкостью обличить все его чувства и всю ту нежность, что к Тору он испытывал.

      — Нет там никакого монстра, ну что за блажь, Тор, — отстранив мальца за плечо от себя, Локи только неодобрительно взглянул Тору в глаза. Тот, кажется, готов был расплакаться, пока сам Локи готов был почти что сорваться прочь на поиски того дурного Питера. Будь тот хоть ребёнком, хоть богом, не отказался бы Локи пытать его ближайший век кошмарами в назидании и наказание. — Да боги всемогущие, ну чего ты реветь собрался? Какой стыд… Ляжешь со мной сегодня, а завтра сделаем тебе оберег от всех-всех монстров, согласен? — опустившись на корточки, Локи обнял Тора ладонями за плечи, всмотрелся ему в глаза. Слова его Тору явно понравились и не успело из его глаз скатиться и единой слезинки, как он уже радостно улыбнулся да кинулся обнимать Локи за шею. Он шептал благодарности ещё с минуту, пока Локи, чуть раздраженно подняв его на руки, уводил их обоих к себе в спальню. Не обошлось без того, чтобы забрать из комнаты Тора того самого мягкого, безопасного льва, — без него Тору спать не хотелось, — и повезло очень, что все белки, уже спящие в комнате Тора на полках да подушках, не метнулись за ними следом.

      Повезло именно белкам, конечно. А только что было толку от такого везения, если новым утром Локи все же проснулся с пушистым рыжим хвостом под носом? В такие моменты ему казалось, что его жизнь превращается в полнейший кавардак.

      Новым днём, правда, в этот сумасшедший хаос ему удалось привнести немного порядка. Отведя Тора на первое по счету занятие, Локи сразу же направился к директору. У него, конечно, были и собственные методы решения возникшей проблемы, однако, его методы, что знал он по опыту собственной жизни, обычно не одобрялись никем вообще, и поэтому им было принято решение воспользоваться благосклонностью того, в чьих руках была вся школьная власть. Квасир принял его почти сразу, выслушал не столь недовольство, сколь тревожные, чуть драматичные там, чуть наигранные здесь опасения о том, сколь печально на младших учеников могут повлиять всякие пугалки старших, и пообещал, что будут приняты определенные меры. Слову его доверия у Локи пока не было, однако, появилось лишь пару часов спустя, когда все младшие классы были собраны в большом зале на поучающую беседу о том, что не стоит друг друга пугать, а напротив стоит заботиться друг о друге.

      Беседа эта самому Локи, сидящему в последнем ряду в одиночестве, ничуть не понравилась. Уж слишком речи Квасира были поучительные, мягкие и такие… Порядочные. От такого Локи всегда несколько воротило. Вся эта благодать и эта порядочность, они были ему совсем не по нутру. И ничуть не уменьшили его желания поквитаться с мелким засранцем-Питером, но все же эту идею пришлось отложить в сторону: дети с удивительной покорностью и вниманием слушали директора, а после и вовсе согласились быть обходительнее друг с другом.

      Не скривиться Локи не мог: это место начинало все сильнее походить на некий остров праведников. И все эти мелкие, пронырливые и полные любви дети… Ему это совершенно не нравилось.

      Как, впрочем, и то, что теперь каждое новое утро он находил Тора в своей кровати. И совершенно ничего не мог с этим поделать. Не помог ни амулет-фальшивка от всех существующих монстров, ни суровость, ни даже легкая ругань — Тор с завидным упорством среди ночи просыпался и топал к нему в спальню, таща за собой льва или змею. И Локи даже понять не мог, что возмущало его сильнее: собственная слабость пред тем, чтобы закрывать дверь на замок и оставлять Тора один на один с его страхами, или та нахрапистость мальца, с которой он проворачивал свои темные полуночные делишки.

      Однако, сделать с этим что-либо Локи не мог. Только недовольно кривил губы, глаза закатывал и грозился превратить Тора в склизкую лягушку. Его угрозы, впрочем, вели в пустоту столь же уверенно, сколь уверенно Тор приходил к нему среди ночи.

      Его жизнь менялась, не уставая, похоже, от собственных изменений, а Локи только и оставалось, что смиряться с происходящим. Тор рос все большим озорником, перенимая эту черту у самого Локи — это поистине приносило явное удовлетворение. Лишь поэтому, пожалуй, Локи не гнал его среди ночи, лишь подтыкая под бок одеяло. Сделать что-либо опасное, более несносное Тор уже явно не мог, и Локи был в этом чрезвычайно уверен.

      До одного неожиданного дня, заполненного привычным расписанием и часами, которые ему стоило высидеть в коридорах школы. Он начался так же привычно, как и любой другой их день. Тор проснулся первым, разбудил его то ли мелкой щекоткой, то ли новыми рассказами шепотом о том, как ему хочется кушать, а после завтрака был приведён Локи в школу. Последним в том дне занятием у него стояла литература. Проследив за тем, как Тор скрылся за дверью кабинета, — он был чрезвычайно воодушевлен, и пускай Локи не знал в подробностях, в чем была суть данных занятий, ему в определенной степени это льстило. Дурачку Тору стоило бы поучиться у книг уму-разуму, никому худо от этого не стало бы точно. Пускай в реальности дураком Тора Локи ничуть не считал, конечно, только некоторые его решения и действия, оставшиеся в прошлом, неумолимо вызывали у Локи множество вопросов, от которых было ему не избавиться.

      Тору определенно точно стоило набраться знаний из книг.

      И именно этим он ведь занимался — так Локи казалось ровно до мгновения, в котором час занятия спустя вместо того, чтобы покинуть нужный кабинет, Тор вышел из-за угла длинного коридора под руку с незнакомой Локи преподавательницей. В свободной его руке была самая настоящая гитара, не иначе. На какие-то мгновения Локи подумалось даже, что у него галлюцинации, насланные магией одного из не маленького количества его врагов, но Тор улыбался такой счастливой, поистине дурацкой улыбкой, что ее не смог бы воссоздать и самый сильный маг в качестве иллюзии.

      Этот Тор был явно настоящим.

      Как, впрочем, и ведущая его по коридору за руку светлая.

      — Добрый день. Вы, Локи, верно? Я — преподавательница Тора по музыке, Даина. Он просил меня с вами поговорить, — стоит только женщине подойти, как Локи поднимается, не сдержав тяжелого вздоха и короткого осуждающего взгляда, метнувшегося к Тору. Тот даже чуть назад отступает, будто в желании спрятаться за светлую альвку, но вместе с этим гордо поднимает голову выше. Смотрит малость с вызовом, и Локи даже подивиться да разозлиться не успевает, как тут же Тор тупит взгляд и насупливается. Он, похоже, очень старается походить на Локи своей неуступчивостью и стойкостью, только маловат ещё явно. Проказы устраивать устраивает, а ответить за них в полной мере не может.

      — Рад знакомству, — Локи кивает почтительно и переводит взгляд к альвке. Та явно уже не молода, однако, о возрасте ее не догадаться по внешнему виду. Длинное платье в пол создаёт лишь единое впечатление — словно она не идёт, а парит над землей. Пробежавшись мельком взглядом по ее светлым волосам, сплетенным в высокий пучок, нежным антрацитовым серьгам и лёгкой улыбке тонких губ, Локи вновь глядит на Тора. Тот в разговор пока не лезет, отмалчивается, любовно глядя на свой музыкальный инструмент. — О чем вы хотели со мною переговорить?

      — Мы с Тором занимаемся уже несколько недель… У него невероятные успехи в игре на гитаре. Для малышей его возраста он крайне умён, — альвка чуть щурит светлый взгляд, улыбается мимолётом на уголок губ. Она явно поставлена в известность о том, кем является Тор и кто такой Локи. Пускай даже директор не предупреждал ее, а все же большинству существ во всех девяти мирах было известно о сынах Одина. Молва о них и их заслугах да положенных им почестях неслась впереди их самих. — Мне кажется, дальнейшее обучение было бы для него крайне уместно.

      Прикрыв глаза на мгновения, Локи неспешно, глубоко вдохнул и смачно мысленно отбранился. Гадать ему было уже совсем не с руки, — правда показала своё лицо лишь мгновение назад, — сколь давно и каким образом Тор обменял литературу на эту дурную деревяшку со струнами. Тор, вероятно, ещё с первого дня без его ведома подговорил не только преподавателей, может даже и самого директора, с него уж станется, а в нужное помещение пробирался через улицу — кабинеты для всех младших школьников находились на первом этаже, окна были посажены достаточно низко. И, что уж говорить, такая авантюра была достойна уважения. Тор не проболтался даже о происходящем, о собственной радости, пускай прошло уже и с несколько недель, как он ходил в школу. Верно знал, что Локи его затея слишком уж не понравится, а если не знал, Локи был готов сообщить ему об этом вновь. Во всеуслышание.

      — Я вас услышал. Мы с Тором обсудим это отдельно, спасибо, — сдержав мечущуюся на языке брань, Локи улыбается как можно более мягко и кивает прощально. Даина понимает его без лишних слов и только с Тором прощается. Будто нарочно напоминает ему о занятии на следующей неделе. Словно Локи уже согласился.

      — Слышал-слышал, у меня получается! Брат, я могу играть, видишь?! Давай я тебе дома сыграю? Мне разрешили взять гитару домой на разок, — стоит только светлой отойти от них, как Тор тут же подлетает к нему, показывает свою гитару и улыбается во весь рот. Инструмент явно меньше обычного, детский, похоже, но Локи дожидается, пока альвка свернёт за угол коридора. Он накапливает все своё негодование, все своё несогласие за это время. Вот ведь дурень, ну, правда! Ему даже в голову не пришло, отчего с такой легкостью Тор поступился собственным желанием, когда Локи выказал запрет на любые занятия музыкой. А у Тора был свой собственный план! Немыслимо.

      Стоит им остаться в коридоре в одиночестве, как Локи опускает к Тору глаза. И все его раздражение встаёт ему поперёк горла. Тор выглядит очень счастливым и довольным, и радости его, кажется, нет единого даже предела. Локи хочется взвыть от невозможности — он вновь не в силах воспротивиться, вновь не в силах отстоять своё, когда на весы ложится Торова радость. Какой позор, истинно! Он, величайший маг всех девяти миров, божественное создание, да тот же йотун в конце-концов, и не в силах совладать с каким-то мелким настырным ребёнком?! Да все, кто только знает его, поднимут его же насмех, заслышав такую историю. Вольштагг будет хохотать дольше всех, но уж точно не дольше Сигюн — та искренне позабавится и забава ее растянется на будущий век.

      — Брат, ну, разреши, ну, пожалуйста! Мне так нравится, я уже умею играть две маленькие песенки… Я очень-очень стараюсь, ну, пожалуйста, брат, — стоя прям перед ним, Тор протягивает ему гитару, держа ее обеими руками, переступает с ноги на ногу, не в силах устоять на месте от нервозности. Локи смотрит на него, губы поджимает уперто. Он пытается всеми силами протолкнуть отказ на кончик языка, но тот упирается, не желает звучать вслух.

      — А, никакого сладу с тобой нет.! — закатив глаза и отвернувшись, Локи поджимает губы раздраженно. И Тор тут же обнимает его крепко-крепко, непроизвольно давая гитарой под зад.

      — Это значит можно, да? Можно же? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, брат, — он трется носом о рубаху Локи на животе и все просит, просит так, будто от этого истинно его жизнь зависит. Локи вздыхает. Его взгляд устремляется в окно. За окном поле и детская площадка — там играют какие-то дети. И отчего-то вспоминаются ему мимолётом Гери и Фреки. Эти волки ведь всегда держатся вместе, поддерживают друг друга и опекают, служа одному делу. Вновь эти дурные двойные смыслы подгрызают ему ребра, а Тор жмётся в объятии, стискивает его своими маленькими руками.

      — Вот уж мама порадуется: во дворце на одного вшивого музыканта больше станет… Будто у нас их и так мало. И разве же это занятие для принца? Да что бы тебя… Делай, что хочешь, — скептично закатив глаза, а после и вовсе тяжелым движением потерев переносицу, Локи явно иронизирует, насмехается. До его иронии Тор, правда, ещё не дорос. Радостно поблагодарив его и пообещав сыграть все песенки, что знает, по несколько раз, — Локи решает не говорить ему, что слушать этот ужас не хочет вовсе, чтобы не изживать его радости, — Тор говорит:

      — Ой, я тоже так думаю! Мама жутко-жутко порадуется, я уверен, — он смотрит на Локи большими, искренними глазами, и Локи только вздыхает вновь, в который только раз. Ну, не в силах он противиться, когда Тор такой довольный, не в силах лишать его радости! Ему и самому от этого хорошо становится да тепло.

      Тепло и спокойно.

      Только все же мимолетно он смотрит вслед ушедшей альвке с немым, невысказанный вопросом о том, где ж у Тора тот самых хваленый разум, если не в силах он уловить иронии.

~~~

      Зимнее утро нового дню в череде привычных, спокойных и тёплых встречает его пробуждением чуть после рассвета. Сумеречный свет только-только поднимающегося над горизонтом солнца пробивается сквозь неплотные, задернутые шторы — Локи вглядывается в полумрак сонным взглядом, ощущая в груди странно-недоброе предчувствие. Сердце не заходится в крике, лишь твёрдыми, плотными ударами бьется о грудину изнутри, оповещая об опасности. Первым делом Локи находит взглядом Тора. Тот все ещё спит, притиснув к груди свою длинную змею и обняв ее тело коленями. Его светлые, мягкие волосы, что, возможно, стоило бы немного остричь уже с несколько дней как, разметались по подушке, а меж губ вырывалось легкое посапывание. Ничто не могло нарушить его сладкого, глубокого сна. И волнения в нем явно не было.

      То было, возможно, продиктовано его возрастом, а может и его сутью вовсе, только сам Локи, будучи старше и другого вида, чувствовал смутное переживание угрозы в себе. Сев на постели, утерев лицо ладонью, он и хотел бы лечь поспать ещё с час, прежде чем предстоит ему подниматься, кормить мальца завтраком, а после вести его в школу, но поспать ему было уже не суждено.

      Что-то надвигалось на них, что те же тучи, близящейся бури. И игнорировать это было нельзя — слишком не часто Локи посещало такое опасливое предчувствие. Собираясь спустить ноги с постели, он все же оборачивается к Тору. Рука тянется будто сама собою, нежная, ласковая — Локи не чует страха в том, сколь сильно уже привязался к Тору. Тот все ещё был шебутным, неугомонным, а только все это меркло пред той любовью, с которой Локи к нему обращался. Эта любовь была тайной, спрятанной в нем самом, пока Тору доставались лишь редкие улыбки да, чаще, сурово поджатые губы, но она все же была.

      Четкая. Настойчивая. И большая.

      Любить этого несносного ребенка, будто собственного малыша, было чрезвычайно приятно. Тор не требовал от Локи подвигов, не требовал от него ничего вовсе, а когда чего-то хотел, смотрел только большими молящими глазами.

      Локи точно знал, что мог не уступить ему, мог отказаться, жестко и бескомпромиссно, мог использовать собственную власть в самом безжалостном ее смысле. Локи знал это точно. И все равно уступал.

      Все то, что несло Тору радость, удивительно, но не приносило Локи неприятностей. Тор не дрался с детьми в школе, не шкодничал, смиренно высиживал занятия и не принимался, будто избалованный ребёнок, устраивать для Локи вздорные истерики. Его послушание было для Локи благословением.

      Впрочем, все его существование было таковым для Локи. И вот этим утром, единым, кажется, в котором Локи проснулся раньше Тора, его рука протянулась вперед, протянулась, будто живая. Тор был столь безмятежным, столь тихим и нежным. Самыми кончиками пальцев Локи погладил его по щеке, задел подбородок костяшками пальцев, огладил лоб и брови, а следом убрал мягкую прядь с виска. Этот миг был его откровением, и радостью было то, что Тор спал — в другой реальности никогда Локи не позволил бы себе такого кощунственного действа. Но сколько сонной нежности поднялось в нем самом в этот миг.

      Продлиться хоть сколько-нибудь долго этому дано не было. Дом неожиданно завибрировал по нарастающей, и Локи отшатнулся, спустил резким движением ноги с постели да поднялся. На постели завозился Тор, перебуженный вскинувшейся в панике охранной магией, но Локи только потянулся к пижамным штанам. Натянул их резким движением, следом накинул на тело домашнюю рубаху. Сапоги он надевал в спешке, когда за спиной послышалось сонливое:

      — Брат? Что-то случилось? — оборачиваться на голос у Локи времени не было. Магией протянувшись к припрятанным в шкафу в гостиной ножам, он подхватил два самых острых, стиснув их тут же в ладони. И бросил себе за плечо, уже метнувшись к выходу из спальни:

      — Сиди здесь, пока я не вернусь.

      Тор ему не ответил. А может и ответил, только Локи не слышал больше ничего, кроме боя собственного сердца. Охранный барьер вокруг дома был пресечен, и не было в нем даже единой надежды, что пересёк его кто-то из их друзей. Сигюн такой глупости делать не стала бы точно, Хельге не было повода наведываться к ним, да и утро было слишком раннее. Только-только начали перекрикиваться птицы, в сумеречном мраке опавшей с деревьев листвы. И все получалось банально да прозаично: слухи о случившемся с Тором нашли того, кому оказались по вкусу.

      Сбежав по лестнице и не пряча собственного топота, Локи рывком натягивает пальто уже у входной двери. Только всунув руки в рукава, он прикрывает глаза и тянется магией к пространству пред порогом. Чуть поодаль от крыльца стоят пятеро — их присутствие на его земле резонирует с его магией, отталкивая ее прочь. Их присутствие явно не доброе.

      Биться против пятерых ему не с руки, пускай и возможно, а только всегда остается Тор — Локи сказал ему оставаться в спальне, но будто правда он станет делать это, беспокоясь о безопасности брата. Каким бы глупышом Тор ни был, а все же никогда не было в нем слабости к страху битвы. Желание оградить и защитить всегда неслось вперёд него, обгоняя этот дурной страх на многие вёрсты. Перекинув один из ножей в свободную руку, Локи распахивается дверь и дает себе лишь мгновение на узнавание. У гостей озлобленные лица и расы их не угадать, а только впереди стоит давняя его знакомая, и Локи скалится ей в лицо вместо улыбки, пока его руки ловкими быстрыми движениями швыряют вначале один, а после и второй ножи вперёд. Ведомые его магией, те устремляются в самый центр лбов двух инопланетных недругов, что стоят у главной гостьи за спиной. Она успевает пригнуться, только Локи убивать ее не станет точно — кто-то должен передать Таносу сообщение.

      Кто-то должен передать ему его, Локи, отказ.

      — Под покровом ночи явились, как воры… Не знал, что тебя и такому учили… Небула, — устремив свой взгляд к главной разбойнице этой жалкой шайки, Локи не смотрит на падающих замертво непрошенных гостей. Вместо этого, он вновь устремляется магической мыслью к своим запасам оружия, — у него там истинно арсенал припрятан ещё с давних времён, — и вытягивает ещё два клинка. Опустившаяся до этого на корточки Небула выпрямляется, становится ровно. В сумеречном зимнем свете рассвета их лиц было бы не разглядеть, но земля под ним все вибрирует недобро, подсвечивает фигуры оставшихся троих зеленью его магии. От тех мест, где стоят они, расходятся круги света.

      — Не зубоскаль, маг, мы пришли поговорить! — вскинув руки вверх и показывая собственную лживую неопасность, Небула недовольно морщится, губы поджимает. Ей явно хочется обернуться к своим людям, проверить живы ли они, да только нет и единой возможности. Она четко знает: стоит ей отвернуться, как Локи не погнушается навредить ей. Убить, не убьёт, конечно, но все же то хорошо, что видит она в нем угрозу. Очень хорошо.

      — Поговорить? Ох, и о чем же позволь узнать? — подкинув в ладони один из ножей, Локи преувеличенно добродушно, саркастично скалится, брови хмурит. Пока в его сознании уже мечется мысль о том, как разобраться ему с оставшимися за спиной Небулы ещё двумя угрозами, сам он ногой захлопывает за своей спиной дверь и делает пару шагов по крыльцу. Эффект неожиданности был использован им, как нужно, двое из пяти полегли быстрее, чем успели бы сделать вдох, а только осталось ещё двое и эта проклятущая, несущая лишь смерть да хаос девка, собранная из железа и стали. — Не о том ли, что теперь и мой дражайший братец нужен ему?! — повысив голос чуть надрывнее, чем стоило, Локи стиснул зубы и прищурился. Он помнил все, что было с ним до нападения на Нью-Йорк, и отдать Тора в те же обстоятельства не мог себе позволить. Даже предай его Тор ещё с сотню раз, не отдал бы Локи его на растерзание тем монстрам, что послали к нему эту проклятую девку.

      — У него есть для тебя предложение, — многозначительно приподняв брови, Небула выразительно глядит на него через все расстояние, что отделяет их друг от друга, а после укладывает руку на свой клинок, спящий пока что в ножнах. Локи только прищуривается сильнее, в напряженном раздражении подбрасывает в воздух нож вновь. Швырнуть его сейчас нет и единой возможности, а вступать в открытое противостояние слишком опасно: если ему не удастся следить за всеми тремя угрозами, он с легкостью может упустить тот миг, когда они доберутся до Тора. Но только хочется, как же сильно хочется ему рвануть вперёд и хорошенько расквитаться, не за столь наглый приход даже, скорее за яркое напоминание о том, что их с Тором время давным-давно подошло к концу. Медлить больше было совершенно нельзя, Тора нужно было возвращать. — Если ты передашь ему мальчика… Он забудет о том долге, твоём долге. Он забудет твое имя, твое лицо и не потребует с тебя ничего больше.

      Небула говорит, говорит, а в Локи взвивается тошнота. Разве же не знал он, что когда-нибудь ему придётся расколдовать Тора? Разве же не был он готов к тому, что сделать это окажется вынужден? В той книге, что передала ему Хельга, было написано четким, искусным почерком: здоровье Тора окажется под угрозой, вся его божественность окажется под угрозой, если он будет мал хоть сколько-нибудь долго. И Локи читал ведь, но не видел прочитываемого. Столь сильно ему хотелось растянуть это единение, эту близость и даже, пусть хоть земля под ним разверзнется от слабости этого признания, любовь, крепкую, теплую и спокойную любовь к несносному старшему брату. Локи не хватало этого слишком давно и тоска его была бесконечна.

      А после вдруг завершилась одномоментно.

      Тор был таким чудным.

      — Брат? Кто это? — за спиной слышится голос, стоит только Небуле замолчать, и Локи дергается, чтобы обернуться. Но все же не делает этого, подметив, как мгновенно напрягается рука Небулы поверх ее же клинка. Она говорит о предложении, но лжёт явственно — без Тора они не уйдут. Что ж. Значит Локи придется заставить их уйти, иначе не будет. — У неё меч… Брат, зачем они пришли? — Тор жмётся к нему со спины, обнимает за бока ладошками и его голос звучит серьезно, ничуть не сонно. Локи дергает головой не уступчиво, все смотрит и смотрит на Небулу. Та глядит мимолетно на Тора, ухмыляется довольно. Она говорит:

      — Боюсь, отказ он не примет, маг. Решайся, пока мы случайно не прибили тебя, — она делает лишь полшага вперёд, будто бы и правда ему угрожая. Локи хочется расхохотаться, и он даже позволяет себе смешок, уже голову откидывает назад, не спуская с чертовски глаз. В следующий миг руки Тора пропадают с его боков. Негодник выносится вперёд, закрывает его собой, — в нем роста от силы Локи до нижних рёбер, и то вряд ли дотянется, — и руки в стороны вытягивает.

      — Не трожь моего брата, ты… Змеюка! Не приближайся, а то я… Я вас побью! — он кричит возмущённо, разозлённое, и крик его разлетается по округе, а Небула замирает. Ее лицо искажает гримаса злобы, будто вспомнила что-то больное, жестокое, только завидев, что Тор творит, как вступается, и Локи победоносно скалится. Внутри него поднимается столько силы от того, как Тор загораживает его, как признаёт его своим братом, просто своим, что словами даже передать не получится. От этой силы кончики пальцев исходят дрожью, когда Локи кладет Тору ладонь на плечо. Заранее он перекидывает нож во вторую ладонь, пальцами крепко впивается в тёплую ткань рубахи Тора.

      — Как миленько… Вот же два уродца. Заберите мелкого. Большого убейте, — Небула плюётся словами, словно та же змеюка — ядом; а после указывает на них двумя пальцами. Локи опускает к Тору глаза, ловит его взгляд, неуступчивый, напряженный, а после подмигивает. И ловким, еле заметным движением пальцев отправляет Тора назад в собственную спальню. Тот не успевает сказать и единого слова, пропадая. К моменту, как он выберется на улицу вновь, Локи уверен, что уже закончит здесь, и чтобы не растягивать не лишнее время, он рывком устремляется вперёд в неистовой злобе от чужого пришествия.

      Согласно старинным текстам все волки ещё с давних временем прослыли немыслимой верностью к собственной стае. Не обошло это стороной и Гери да Фреки, что выходили подле Одина в любой бой и сопровождали его на каждый новый политический совет. Они нашли в Короле богов нечто важное для себя, нечто немыслимое, и стали частью его стаи, поклявшись без слов ему в верности на грядущую вечность. Сколь бы сильно ни не хотелось Локи искать двойные смыслы, те словно бы находили его сами в каждой строчке излюбленной книги Тора. Они показывались ему на глаза, открывали для него тайну, только не тайну Тора, что Локи столь яростно пытался найти.

      Они открывали ему тайну его самого.

      И тайной этой была…

      — Ты был много лучшей марионеткой, когда слушался беспрекословно, — глядя на то, с какой яростью Локи дерётся с обоими непрошеными гостями, как двигается на пределе собственной скорости, Небула вынимает свой клинок и прокручивает рукоять в ладони. Лишь мгновением позже Локи вспарывает горло одному из противников, а второму, уже занёсшему свое металическое копью над головой, швыряет меж глаз другой нож свободной рукой. Кость хрустит недовольно, и последнее тело из четырёх падает замертво на траву.

      — Оу, правда? Прямо, как ты? — Локи разворачивается рывком, не желая оставлять за проклятой девкой последнее слово, и пригибается уходя от удара. Небула двигается хорошо и быстро, так, словно была рождена в драке, а только магии в ней нет вовсе, и Локи использует это, на новом шаге создавая иллюзию летящего в нее кинжала. Иллюзия идеальна, даже тень по траве проносится следом за ней, и Небула, конечно, пытается отразить удар, тем самым давая Локи мгновение. Ее рычание, когда он оказывается у неё за спиной, разносит по округе, но лезвие уже прижато к горлу и деться некуда вовсе. Он говорит: — Забирай эти трупы и передай ему сообщение. Если посмеет послать ещё кого-то, я пущу по землям слухи, я соберу лучших воинов. Я убью его, если только посмеет он вновь попытаться забрать у меня что-либо.

      — Лжец. Если они узнают, что ты их предал, они убьют тебя, — Небула издаёт каркающий, грубый смешок, и замахивается вновь, но ее клинок превращается в змеиный узел под движением руки Локи. Юркие змейки опадают на землю и расползаются в стороны, спасая свои шкурки.

      — С этим я как-нибудь разберусь, — хмыкнув и не собираясь даже раздумывать об этом в ближайшие дни, — ему бы с Тором вначале разобраться, а потом уж можно и подумать о разном да опасном, — Локи отступает на несколько шагов назад, убирает нож от чужого горла. Небула бросает ему озлобленный взгляд, но она уже проиграла, и прекрасно это понимает. Все, что ей остается, так это потянуться рукой к амулету, закрепленному на поясе и шепнуть заговор — не исходит и мгновения, как она исчезает вместе с четырьмя поверженными воинами. На траве остаются лишь капли крови, и Локи мимолётом покосившись на них, кончиками пальцев призывает из-за горизонта тучи, наполненные дождевой водой.

      — Брат, я уже иду…! Что? А где…все? — из главной двери почти тут же вылетает Тор, запыхавшийся, попутно неловко потирающий колено. Он осматривает пустое пространство пред домом, оглядывается, а наткнувшись на Локи взглядом, быстро его осматривает на наличие ран. Таковых не находится, и Тор раздосадовано дует губы, говоря: — Так нечестно, ты забрал себе всю славу победы, брат! А как же я?! Я бы тебе помог! Ка-ак раскидал бы их всех! К самому горизонту улетели бы, точно тебе говорю!

      Локи неспешно возвращает оружие назад в шкаф, собираясь очистить его позже, и направляется к крыльцу. У него на губах появляется мягкая, открытая усмешка, почти что улыбка даже, — он не позволил забрать Тора, истинно радостное событие, — пока Тор искренне возмущается такому бесстыдному его поступку. Будучи взрослым он ведь был именно таким, точно был, и Локи, не сдержавшись, тихо смеется по ходу. Ему теперь века ещё придётся выслуживаться пред засранцем, чтобы только заработать себе прощение, ведь как это так он мог поступить, как мог только украсть у брата славу выигранной битвы! Кощунственно. Так верно и будет, когда-нибудь после, но сейчас Локи подходит к крыльцу, опускается на корточки перед озорником и берет его лицо в ладони. Тор замолкает, дует губы.

      — Я вообще-то сказал тебе остаться в спальне, — вскинув бровь чуть скептично, Локи выразительно смотрит на Тора, но тот только головой дернуть пытается. Отвечает жутко суровым голосом:

      — Как это я должен был оставаться в спальне, пока какие-то… Какие-то дураки обижают моего брата?! Ты думаешь, ты тут старший? Так вот ты ошибаешься, мне Наташа говорила, что я тебя старше. Не сейчас, но вообще это я тут старший и я должен тебя защищать, — потянувшись руками вверх, он сплетает их на груди, даже нос задирает несильно. Локи еле держит в себе заливистый смех. Небула не придёт больше, а если и посмеет заявиться, то не в ближайшее время. И как бы сильно Локи не хотелось, он успеет да заставит себя расколдовать Тора — когда-нибудь позже.

      Сейчас же ему так хочется растянуть этот момент. Тор дуется так по-детски мило, и Локи уже пал так глубоко, что никогда ему больше не выбраться, раз он в открытую сам с собой смеет называть маленького Тора милым, да только судить уже поздно слишком. Тор говорит, что должен его защищать, и Локи почти не хочется плакать больше от таких тёплых и искренних слов. Потянувшись вперёд, он целует Тора в лоб мягким, быстрым и чуть неловким движением, а после говорит, отстранившись:

      — Хорошо, старший брат, пошли в дом, а то холодно тут… И дождь скоро будет, — голос Локи звучит чуть насмешливо, когда он называет Тора старшим, только тому и невдомек вовсе, что есть в этих словах ирония. Он кивает, расцветая и почти светясь радостью от такой нежной ласки. Локи все неловко, странно, и поэтому он поскорее переводит тему, говоря: — Достать тебе яблочного пирога на завтрак?

      Тор отзывается восторженным, радостным согласием и устремляется назад в дом со всех ног, забыв вовсе про ушибленное колено. Локи смотрит ему вслед, и пускай не чувствует себя волчьего роду, а все же истинно, глубинно понимает, отчего в волках столь много верности. Тор, вряд ли о таком думая, точно понимает их тоже.

~~~