Сон какой-то быстрый, скомканный, смешивает в одну кучу знакомые изрисованные на спинках стулья, спешку, непонятно куда и зачем, колбы с непонятными яркими растворами. Олежа убежден — ему нужно одним из них полить искусственную елку.

Что-то давит на грудь, а елка мерцает гирляндой под веселую музыку. Музыка кажется смутно знакомой. Давление на груди теплое и очень приятное. Музыка перебивается вибрацией. Будильник. Эта музыка — его будильник. Экстренный, последний. Рука Антона спокойно лежит на его груди прямо на рисунке с планетой.

— Мы проспали, — голос еще не проснулся. — Антон, мы проспали, — Антон отрывает голову от подушки с усилием, смотрит, не понимая, что происходит. Руку с Олежиной груди не убирает, встать не дает. Тянет за собой на дно удобного матраса и теплых одеял. — Вставай, мы уже опаздываем, — выпутываться из-под теплой и тяжелой руки не хочется совершенно. Вылезать из-под одеяла тоже и оставлять до вечера удобный матрас и подушки кажется самой плохой идеей. На стекло темное небо за ночь набросало снега, январская улица — последнее место, где хочется очутиться после их с Антоном постели. Говорить «их» — непривычно.

Из-под руки и из-под одеяла Олежа все же вылезает — коже становится холодно, хоть он и одет, а в квартире тепло. Антон недовольно мычит, уткнувшись лицом в подушку. Олежа решает, что пять минут погоды уже не сделают, идет умываться, дает Антону поспать еще немного.

Позавтракать они не успевают — Олежа винит во всем длинные новогодние праздники, за которые сбился весь режим, интересный фильм накануне, из-за которого они легли позже, чем следовало, и слишком удобный матрас. И еще Антон с этой его рукой поперек груди, да.

— Хочется простого человеческого прогулять первую пару, — Антон быстро завязывает галстук. Олежа галстуки не носит, но Антоновы ему нравятся. Очень. Хочется засмотреться на то, как уверенно двигаются его руки, хочется немного поправить аккуратно, а потом быстро поцеловать в уголок губ. Но Антон со своими галстуками справляется замечательно, а времени на поцелуи нет — все проспали.

— Мы преподы.

— Знаю.

Олежа вспоминает — у него сейчас первокурсники. Первокурсники, которые вот только-только пережили боевое крещение, сдали первую в жизни сессию. Перед первокурсниками неловко, были бы ребята постарше, они бы, наверное, поняли все, сбегали бы в ближайшую кофейню и посидели бы там, а не на лавочках в коридоре. С теми, у кого он ведет уже не первый год, проще. 

Навигатор не радует — перед мостом пробка почти черная. Опаздают как раз минут на пятнадцать. Олежа набирает старосте сообщение и опять жалеет, что это первый курс — первый курс еще как-то неловко просить сбегать ему за едой. Со следующего года уже можно. Первый курс старается не опаздывать на пары, сидит нерешительно перед кабинетом. Олежа всю жизнь был пунктуальным — если было что-то важное, то он старался приезжать немного раньше. Немного не выходило, и Олежа часто сидел минут по сорок в ожидании начала чего-либо. На пары в университете он тоже приходил раньше — почти к нулевой, если надо было к первой. Сидел на широких подоконниках и читал. Только уже начав преподавать, стал позволять себе приезжать минут за пятнадцать до начала, ну за двадцать. Но опаздывать на собственную пару казалось неуважением и к своему предмету, и к студентам.

Олежа отлично знает — преподаватели не гнушаются опозданий. Видит часто бесцельно сидящих в кабинете ребят, или, если им не очень везет, в коридорах. Ребят жалко и Олеже сейчас стыдно.

У Антона сейчас новая группа. Та самая, где учится Свердлов. Группа спокойная и приятная. Олежа видит, как хмурится Антон, пытаясь перестроиться. Первое впечатление он произведет так себе.

— Хочешь, я их старосте тоже напишу? Есть ее контакт.

Антон думает немного, потом кивает и просит набрать сообщение с его телефона. Олежа думает, что это разумно — не нужно лишних пересуд и сплетен, не стоит давать поводов для разговоров. Многие знают, что Антон Эдуардович подвозит Олегсея Михайловича, потому что им по пути. Знать о том, что пути у них теперь не расходятся ни на сантиметр, не стоит никому из колледжа.

Сообщение он отбивает, пытаясь писать как Антон — выходит, наверное, неплохо. Олежа очень на это надеется.

Антон опускает руки с руля, поворачивает голову на Олежу. 

— Приехали, — время на навигаторе увеличивается. Сквозь опять начинающийся снег и работающие дворники рыжий поворотник машины спереди надоедает своей аритмичностью — он не попадает в цокание машины Антона. — Можем расслабиться и опаздывать уже с удовольствем, а не нервничать.

Олежа усмехается, в памяти всплывает забавная переиначенная фраза. Олежа никогда не думал, что примерит ее когда-нибудь на себя.

— Преподаватель не опаздывает, это все остальные приходят раньше, — и вкладывает свою руку в Антонову. Если уж все остальные бессовестно пришли раньше — им можно получить немного удовольствия от своего «вовремя».