— Люди ужасны.

— Да-да, Серёж.

Олег привык к тому, что Смерть, оказывается, неуравновешенная истеричка, и перепады от «люблю любить» до «пиздец-сдохните-все-букашки-какашки» стали для него нормой.

— Нет. Ты не понял. Люди омерзительны.

— Я тоже человек, Серый.

Олег помешивает пельмени в кастрюле и коротко смотрит на Серёжу, сидящего на узком подоконнике и поджавшего одну ногу к себе. На нём огромный фиолетовый свитер и разные носки, длинные рыжие волосы в хвост собраны резинкой ядрёно-зелёной, но чёлка выбилась и по бокам свисает небрежно. Серёжа трогательный — эта мысль у Олега всегда мелькает, стоит только на Разумовского взгляд бросить быстрый. Он трогательно нежный, и его хочется трогать — тоже исключительно нежно.

— Ты не в счёт.

— А Игорь?

— Не омерзителен, но туповат.

— Лучший студент потока, — не соглашается Волков и усмехается.

— Он не смог отличить меня от девушки в первый раз.

— О боже, целую неделю мне мозг ебал с «рыжей красоткой», — морщится Олег и лезет за посудой в шкаф с накренённой дверцей. — Пришлось сказать, что у красотки хуй.

— И нет души.

— Рыжие, — пожимает плечами Олег, и в него прилетает кухонным полотенцем, висевшем на спинке стула.

— Так вот, — продолжает невозмутимо Серёжа, — люди омерзительны! Они такие мелочные, такие… приземлённые. Передо мной они совсем ничтожны. Цепляются за свои жалкие жизни; богатые и бедные, старики и младенцы, мрази и святоши, жертвы и ублюдки. В моих руках все одинаково бесполезны.

Волков не отвечает, только хмыкает и огонь поменьше делает. Газовая плита согласно щёлкает.

— Даже творчество — то, в чём содержится всё их естество! — глупо и не имеет смысла.

— И поэтому ты тащишь меня на каждую выставку в городе.

Серёжа поджимает губы на секунду.

— Они… в их жизнях сплошная рутина! Они несовершенны, удовлетворяют свои идиотские, животные потребности, чтобы влачить жалкое существование. Готовят каждый день, изгаляются, чтобы получить от этого уёбского процесса удовольствие.

— Но ты обожаешь, когда я тебе готовлю.

— Они… их… они совокупляются! Это мерзко!

— Напомнить, чем мы занимались полчаса назад? — Олег насмешливо изгибает бровь и звякает вилкой.

— Это другое! — Серёжа дуется по-детски. — Я пытаюсь сказать, что смерть одного человека не значит для этого мира совершенно ничего. Это как отнять единицу из бесконечности!

— Неблагодарное занятие, — качает головой Олег и пробует один пельмень, подув на него перед этим. — Попробуй, нормально?

Волков подносит к Серёже половину пельменя на вилке, поставив вторую ладонь снизу, чтоб на пол не накапало. Серёжа задумчиво хмурится, после чего кивает довольно. Вкусно.

— Человеческая жизнь ничего не значит. Люди не имеют значения. Я больше, чем Бог, Олег. Я сама Смерть, и я владею этими пустыми, бесполезными душами, и в них нет абсолютно никакой ценности.

— Серый, — Олег устало вздыхает и выключает газ, — вот скажи, если я умру, что-то изменится?

— Ты не умрёшь, — фыркает Серёжа, — мы это уже выяснили.

— Однажды всё же придётся.

Олег делает несколько шагов к Серому и кладёт ладони ему на плечи. Разумовский смотрит вниз, губу кусает.

— Изменится, — нехотя признаёт он. — В масштабах Вселенной, конечно, не изменится, льстить я тебе не буду, но…

Олег с мягкой улыбкой заправляет огненные волосы за покрасневшие уши.

— Я не хочу, чтобы ты умирал.

— Так не убивай меня, — Олег гладит Серёжу по щеке.

Смерть поднимает посеревший взгляд на Волкова и молчит. Это для Олега страшнее всего. Но слышать ответ, наверное, больнее.

Олег обхватывает подбородок Серёжи пальцами и притягивает к себе, мягко целуя шершавые искусанные губы. Они у Смерти холодные, временами даже жутко, но Олегу на это всё равно — любит.

— Упс, опять не вовремя.

Олег цыкает и закатывает глаза, после смотрит на Игоря, поднявшего руки вверх в знак капитуляции. Гром протискивается к холодильнику и хватает древний питьевой йогурт, стараясь на парочку особо не смотреть.

— Привет, Игорь, — улыбается Серёжа.

— Ты заебёшь, — говорит Олег.

— Ну вы бы ещё лучше место нашли, ну, кухня-то общая. Ещё увидит… кто-то.

— Кто не ты? — скептично уточняет Волков.

— Ну типа. Оп, пельмеш! — Гром вылавливает один пельмень из кастрюли и запихивает в рот, тут же принимаясь шумно дышать и махать в рот ладонью, надеясь остудить горячую еду. — Гоячо, фука!

Серёжа хихикает в ладонь и обхватывает Олега ногами. Волков чмокает его в лоб.

— Фу, — кривится Игорь показательно.

— На себя с Сашей посмотри.

— Отъебись, — смеётся Гром и показывает одногруппнику фак, выходя из общей кухни.

Олег и Серёжа провожают его взглядами, после чего с улыбками лёгкими смотрят друг на друга, пока Серёжа не фыркает и не утыкается лбом в Олегову грудь. Волков кладёт ладони на острые лопатки и осторожно их поглаживает, как вдруг чувствует, как они начинают выпирать чуть сильнее. Свет тусклой кухонной лампы слегка меркнет, кажется, когда две слипшиеся фигуры скрывают огромные, с мягкими, но блестяще гладкими, словно из стали, перьями, крылья. Они смыкаются за спиной Олега, щекочут ему затылок, и Олегу даже не страшно. Родные глаза сверкнули жидким золотом, но в них не было той хищности, которую Олег ожидал увидеть. Он берёт в свои шершавые ладони Серёжины, когтистые и чернотой припыленные, гладит большими пальцами, и с носом его птичьим соприкасается. Поцелуй выходит спокойным и неторопливым, правда губы у Олега отдают слегка солью и лавром, но Серёже нравится даже так. Разумовский не говорит, что для него значит распахнуть вот так вот крылья, перед простым, вроде бы, человеком, вот так доверчиво обнять ими, так прильнуть осторожно, руки положа на грудь так, чтобы ненароком не поцарапать, не задеть — не сделать больно. Не говорит, как для него важно то, что Волков от него не отшатывается; что во взгляде тёмном нет затаённого страха, опаски; что касается всё так же ласково и осторожно, если и опасаясь, то только лишь того, что больно сделает, неприятно.

Не говорит — Олег понимает его и без слов.

Как и всегда.

— Бля, ребят, я у вас возьму пельмешек немно-о-о-охуеть, блять!!

Реакция у Смерти отменная: Серёжа резко крылья свои распахивает и выпускает Олега, тут же на пятках крутанувшегося в сторону замершего Игоря. Они трое в ужасе таращатся друг на друга несколько мучительно долгих секунд, когда Игорь, опомнившись, пятится назад и спотыкается о табуретку, запинается, переворачивает её и с грохотом падает на пол.

— Игорь!! — восклицают одновременно Серёжа и Олег.

Серый тут же хочет броситься к Грому, но про крылья забывает благополучно, и оттого опрокидывает стул и одинокую вилку со стола на пол.

— Не подходи! — истошно орёт Игорь и пытается подняться, но путается в руках и ногах.

— Игорь, погоди, — торопливо просит Олег, — я всё объясню…

— Что, блять? Это?! — Игорь тычет пальцем в Серёжу, у которого аж подбородок затрясся.

— Гром, ты сейчас всех перебудишь! — шипит Олег и делает шаг к нему.

— Да мне похую, — Игорь отползает к стене.

— Игорь, пожалуйста, успокойся.

— Ты ебанулся?! Он чудище ебаное, не видишь?

— Рот закрой, — тут же вскидывается Олег и хватает Сережу за ледяную, дрожащую ладонь, слегка царапая пальцы его когтями. Притягивает к себе и вперёд выходит, защищая.

Серёжа за его спиной колотится в панике. Чудовище, нежить, нечеловек. Олегу не ровня, среди людей — бельмо на глазу. И сейчас вся его чернь на Олеге грязным бурым пятном останется, и это его, Серёжи, вина. Только его. Он портит Олегу жизнь — иначе не может, как бы ни хотел.

Смерть хорошей жизни дать не может.

И вдруг прошибает, пока эти двое переругиваются — он же Смерть. Хочется непрозаично оплеуху себе отвесить за то, что тряпка такая. Встряхивает перья, выпрямляется, что аж суставы хрустят, вытягивается весь, и по хрупкому напряжённому телу сладкая, пряная нега самодовольства разливается.

— Игорь, — мурлычет Разумовский и грациозно выступает вперёд, обходя сбитого с толку Олега.

— Отойди от меня нахуй!! — Игорь вжимается спиной в стену.

— Игорь, — настойчиво повторяет Серёжа и склабится, неприветливо жемчужные зубы оголяя, — послушай меня.

Гром сглатывает вязкую слюну и истерично мотает головой из стороны в стороны.

— Послушай, — настаивает Серёжа и подходит ближе.

В глазах Игоря он сейчас ангел смерти, не меньше — но он больше, явно больше. Вытянутая, острая в каждой своей линии фигура в абсолютно дурацком свитере, едва закрывающем узкие бёдра, возвышается угрожающе, тусклая лампа огненную макушку в раскалённую лаву превращает, и глаза — глаза — сверкают темно, опасно, голодно. Возможно, Игорю кажется, — он, всё-таки, на полу лежит, а в общаге в сентябре отопление давать уж точно не собираются, — но он отчётливо ощущает мороз, подползающий к его ногам и исходящий от Серёжи.

— Сейчас ты, — Разумовский тычет когтем в Игоря, — медленно встаёшь с пола, садишься за стол, и мы спокойно с тобой говорим, ладненько?

Смерть давит натянутую улыбку и примирительно складывает ладони, сплетая пальцы. Игорь пялится.

— Ладно, Игорь? — с напором повторяет Разумовский. — Ты же не хочешь никаких проблем, правильно?

— Не хочу, — сипит Гром.

— Вот и славно! — Серёжа мило улыбается и щурится.

Игорь заторможенно кивает и осторожно встаёт на ноги, хватаясь рукой за стену. Смерть наблюдает за ним примирительно-ласково, а Олег — с неприкрытой настороженностью. Игорь замирает, подойдя к столу, начинает медленно-медленно поднимать опрокинутую ранее табуретку с пола, как вдруг, мигнув дикими глазами, срывается с места прямо к выходу.

— Да блять! — в сердцах бросает Разумовский.

Смерть выбрасывает руку вперёд, кидаясь следом за Игорем, цепляет ярко-белую, испуганно пульсирующую нитку его судьбы, и, в секунду нащупав нужное место, рвёт её на две части. Игорь с громыханием под стать своей фамилии обрушивается на пол, не издав напоследок ни единого звука. Олег в ужасе таращится на тело, распластавшееся на выходе из кухни, и на Серёжу, придирчиво это самое тело осматривающего.

— Ты чё сделал, Серый? — хрипит Олег и делает неуверенный шаг к Игорю. Волков испытующе смотрит в серьёзное лицо Разумовского, но тот упорно не смотрит в ответ. Тогда Олег пихает Игоря в бок и хмурится, не получив никакой реакции. — Чё с ним?

— Он умер.

Олег тупо моргает и во все глаза пялится поочерёдно то на своего друга (возможно, уже бывшего), то на возлюбленного.

— В смысле умер? — севшим голосом спрашивает Волков.

— Ну так и умер. Сдох, помер, почил, откинулся, двинул кони, испустил последний вздох, ушёл из жизни. Убил я его.

— Бля.

Олег для достоверности опускается на корточки и щупает пульс.

Не бьётся.

— Бля, — повторяет и чешет макушку; вдруг глаза распахиваются широко. — Бля! У нас труп на кухне!!

— Это временно, — отмахивается Серый.

— Ну понятно, что не навсегда! Господи, труп, труп, блять, на общей кухне… Блять, Серый, он же друг мой! Нахуя было убивать его, ты чё, двинулся совсем?! Пиздец… Что делать с этим теперь?!

Олег, всплеснув неясно руками, начинает нервно отстукивать чудной ритм ногой.

Возвращаясь мысленно где-то на полгода назад, Серёжа вспоминает, как думал, что Смерти свойственно скучать. Правда кто же знал, что Смерти бывает ещё и стыдно — жгуче, иррационально стыдно, от одного только отчаявшегося вида какого-то человека (одного из восьми, блять, миллиардов!). Но стыдиться Смерть не умеет, поэтому решает злиться — так, всяко, проще.

— Да не навсегда он умер! — Серёжа обиженно поджимает искусанные губы. — Душа в теле ещё. Могу вытащить, с призраком попиздим.

— Я тебе попизжу, — грозно одёргивает его Олег.

— И ничего я не двинулся, — заявляет недовольно Серёжа. — Я нас, вообще-то, спас!

— Как?! Убив моего лучшего друга?

— Даже если и так, — сердито вскидывается Разумовский. — Мало ли, что он мог сделать?

— А что он мог сделать?! — Олег резко взмахивает руками. — Ну побегал бы где-то, перепуганный, всё равно и слова никому не смог сказать. Пришёл бы потом в общагу, тогда и поговорили… бы. Если бы, блять!

Олег потерянно падает на стул и хватается пальцами за волосы. Серёжин воинственный настрой сразу как-то сбивается, и он неуверенно подходит к Олегу, кладёт руку ему на плечо.

— Олеж… ну Олеж, — Серёжа слышит вялое мычание в ответ, и на сердце становится немного легче оттого, что его не встречает молчание. — Прости, я запаниковал. Я просто за тебя переживаю, вот и всё. Прости меня, пожалуйста.

Олег тяжело вздыхает и поднимает взгляд на Серёжу. Жёлтые глаза смотрят с нежностью, виновато, и Олег усмехается.

— Да знаю я, Серый, знаю. Иди ко мне.

На лице Разумовского расцветает тут же облегчённая улыбка, и он радостно тянется за коротким поцелуем. Олег гладит его по спине, по лопаткам, где из бледной кожи вырываются тяжёлые крылья, и Серёжа урчит от удовольствия.

— Всё, давай, у нас дела ещё, — Олег мягко, но настойчиво отстраняется. Серёжа смотрит капризно.

Волков убирает кастрюлю с пельменями с плиты, подхватывает Игоря под руки, как учили на уроках оказания первой помощи, и указывает Серёже, как правильно взять его ноги. Затаскивают Игоря в комнату не без боя, но, благо, на пути никого не встречают. Смотрят на него несколько минут, молча переглядываются, открывая было рот, чтобы что-то сказать, на что другой мотает головой, мол, не то, и грустно продолжают опять смотреть. Наконец тишину прерывает Серёжа.

— Надо воскрешать.

— Ясен хрен, — фыркает Олег. — Ты только вот это вот всё, — он пальцем обводит Серёжу, выразительно взгляд задержав за его спиной, — прибери. А то откинется уже не понарошку.

Смерть кивает нехотя и за несколько секунд обращается в привычного, обыкновенного такого Серёжку, с трогательными коленками и васильковыми глазами. Олег позволяет себе на секунду отвлечься и поцеловать Разумовского в горячую макушку.

— Ух, весь кипишь, — усмехается, а Серёже только и дай повод к нему ластится. — Давай, рождай его обратно.

— Может ну его?

— Давай-давай, — Олег подталкивает его в спину, и Серёжа кривляется из вредности.

Смерть находит два конца потускневшей ниточки и, вздохнув, начинает ювелирно перевязывать её обратно. Подмывает глянуть хоть одним глазком, что там у Игоря в жизни делается, делалось и только будет делаться, но останавливает мысль, что Олега эта вольность расстроит. Серёжа недовольно бухтит себе под нос, что с человеком этим совсем размяк. Ну убил случайно какого-то студента, велика ли потеря! Но для Олега, конечно, велика, и всю свою язвительность приходится оставлять где-то за спиной (с огромной досадой).

— Всё.

Серёжа отходит в сторону. Игорь не шевелится. Олег смотрит на Смерть вопросительно.

— Погоди.

Игорь всё так же — лежит.

— Серый? — настороженно окликает Олег.

— Да погоди ты!

Грудь Игоря медленно поднимается. Дышит. Олег облегчённо выдыхает.

— Жить будет, — резюмирует Серёжа.

— И когда он… очнётся?

— Да вот сейчас и должен.

Игорь, как по заказу, открывает глаза. Он выглядит удивлённым, оглядывается вокруг и пытается что-то в своей голове срастить. Впивается взглядом в Серёжу и тупо моргает.

— Воскресе, бровки молнией, — усмехается Разумовский.

— Чё? — Игорь пытается приподняться, но морщится от боли. — Бля, башка трещит.

— Ясен хрен, ты так лбом припечатался.

— Так мне… не приснилось?

— Что? — наивно спрашивает Серёжа.

— Ну… у тебя там… всякие, ну… штуки.

— Крылья, когти, жёлтые глазищи? — устало спрашивает Олег, потирая переносицу. Игорь кивает. — Не приснилось.

Гром откидывается на подушку и пялит в потолок пустым взглядом.

— Я не уверен, что хочу слышать ответы на свои вопросы.

— Будто мы хотим отвечать, — фыркает Разумовский.

— Серый.

— Олег?

Карие глаза недовольно сверлят взглядом хитрые синие. Серёжа цокает и сдаётся первым.

— Ладно. Если тебе интересно, Игорь, то я Смерть, а ты только что умер.

Олег ударяет себя по лбу; Гром меланхолично кивает, не отрывая взгляда от потолка.

— И сейчас мёртв?

— Живёхонек и, если Великий Баланс внезапно не пошатнётся, проживёшь ещё долго. Перспективы отличные, товарищ Гром.

Игорь всё-таки переводит затуманенный взгляд на Разумовского.

— А как же старуха с косой, всё такое? Почему ты рыжий и… парень?

— Потому что вы, люди, выдумали какой-то жуткий образ и ничем его не обосновали, — закатывает глаза Серёжа. — Я всегда таким был.

— А имя?

— Выдумал.

— Зачем?

— От скуки, — плечами пожимает.

— А вы… с Олегом?..

— Что? — вскидывается Разумовский.

— Разве ты можешь чувствовать что-то? Ну, вы же, типа, вместе, а как бы… как?

Серёжа поджимает губы и отводит взгляд, обхватывая себя руками. Молчит.

— Понял, не лезу. Бля, ну… ладно.

— Ладно? — неверяще переспрашивает Олег.

— Да, а хули тут сделать. Я не совсем понимаю, как реагировать. Поживу пару дней у Саши, а там… посмотрим. Не знаю.

Гром, сопровождаемый внимательными взглядами Олега и Серёжи, с оханьем и аханьем встаёт с кровати и начинает одеваться.

— Пиздец какой-то, — бубнит себе под нос, натягивая кожаную куртку. — Смерть, блять…

Игорь уходит не прощаясь. Серёжа виновато улыбается, губу прикусив и глядя исподлобья; Олег на это лишь закатывает глаза и притягивает Разумовского к себе, крепко целуя в висок.

— Ничего, переживёт.

— Как посмотреть, — не соглашается Серёжа. Олег хмыкает. — Да уж, рыжая красотка уже не та…

Волков громко смеётся, а Серёжа ловит его смех губами.