в хрущёвке на самом краю земли, которой владели феи, — ну, я не уверен, конечно, но об этом здесь говорят, — никто и не знает, кто я такой. и к счастью, на самом деле, ведь только приехал, пятнадцать лет натикало с января. и, стыдно признаться, слежу за всем, что кажется интересным: как люди стараются жить одни, без всякого волшебства — и раньше огонь упадёт с небес, чем эта привычка треснет, впуская огромный и новый мир, развалится вдоль по швам.,

но это детали. ведь есть другой, немного серей и меньше, зато он уютный, как старый шарф, и нравится им такой. одна только встретилась мне в пути, желавшая видеть бреши и слышать, как в ливне звенит мотив, который давно знаком. приятно смотреть, как она всю жизнь пытается что-то сделать. делов-то: встать раньше на полчаса и сесть на чужой карниз…

соседка — прекрасный цветок зари, замученный до предела,

и я обращаюсь сегодня к ней: чудесная, оглянись!

да, с детства твердили, что чуда нет — лишь выдумка и удача, что нет ни драконов, ни фей, ни чар, и вы на земле одни… слова, даже сказанные с душой, совсем ничего не значат. лишь ты сможешь жизнью наполнить их, а может, похоронить. на сером тускнеет любой огонь; надеюсь, что ты услышишь, пока не успел у тебя внутри твой факел совсем остыть — скажу напоследок всего одно: я в восемь пью чай на крыше, и если захочешь подправить фон — сберёг для тебя холсты. пусть мир, где вонзилась твоя стрела, живёт по своим законам, и день ото дня погребают в нём лавиной тебя дела,

как будет совсем уж невмоготу — ты знаешь, где взять дракона,

прийти посмотреть, как блестит закат на гребне его крыла.