Когда Эрвин вернулся, принеся с собой запах незнакомой женщины, Леви почувствовал, что в нем что-то сломалось. Это было неправильно. Эрвин не должен пахнуть кем-то другим. Раньше такого никогда не случалось, и Леви не знал, что думать. Он не понимал, почему злится.

Злость ушла, и ее сменили другие чувства. Ему ужасно хотелось зарыться пальцами в светлые волосы Эрвина. Хотелось во сне теснее прижаться к нему. Когда Эрвин просыпался от кошмаров, Леви старался утешить его и гладил по лицу. И Эрвин засыпал и спокойно спал до утра.

А теперь происходило что-то странное. Эрвин прижался губами к его губам и просунул язык ему в рот. Было мокро. Непривычно. Странно. Приятно.

Эрвин был прав: это проще, чем читать. Он закрыл глаза, чтобы лучше чувствовать каждое прикосновение Эрвина. Кожа на руках у него была грубая, жесткая, но касался он нежно и осторожно, будто боялся сделать больно.

Леви выгибался навстречу его рукам. Ему казалось, что он задыхается, воздуха не хватало, дыхание становилось тяжелым.

Эрвин стянул с него рубашку. Сухие губы заскользили по шее и груди, по животу. Леви будто откуда-то издалека услышал собственный стон.

На рассвете они затихли. Эрвин лежал, крепко прижав Леви к себе. Леви было так хорошо, что он забыл обо всем на свете. Он блаженно прикрыл глаза.

А когда открыл их, натолкнулся на испуганный взгляд Эрвина, который сжимал в объятиях черного лиса.

Леви дернулся, вырвался из рук Эрвина, заметался по комнате. Дверь была заперта. Эрвин позвал его по имени, но Леви будто не слышал. В голове было одно: бежать, бежать, бежать.

— Леви! Успокойся, пожалуйста. — Эрвин протянул к нему руку, и Леви рефлекторно оскалился. — Я тебя не обижу, ты же знаешь.

«Он знает, он знает. Это смерть. Смерть. Конец».

Братья пугали его, маленького лисенка, рассказами о том, как охотники для развлечения снимают шкуру с живой лисы и смотрят, как она мечется и вопит от боли и ужаса, пока не падает замертво. Это неправда, байки, которыми старшие пугали маленьких, но в голове засело накрепко.

Он помнил, как его мать гнали собаки, а он не мог ничего сделать. И дядя, учуявший охотников, велел ему бежать и не возвращаться.

Людям нужны шкуры. А он последний. Его убьют, убьют.

Эрвин говорил что-то еще, голос его звучал ровно и спокойно, но Леви не понимал и не слышал его. Он метался по комнате, что-то падало и гремело. Утро. Скоро все проснутся. Бежать. Бежать. Бежать.

Наконец, его взгляд упал на окно. Он присел и изо всех сил прыгнул. Кожу в нескольких местах порезало, за спиной он услышал звон стекла.

Но он уже бежал вперед, к лесу, подальше от людей. И даже не замечал, что оставляет за собой кровавый след.