Всё приходилось делать одной рукой. Вторая, хоть и работала, горела таким огнём, что даже пальцами шевелить не хотелось. Пока Феликс добирался до захудалой амбулатории, успел прихватить из забегаловки у площади мешок со льдом.

Лёд таял, смешиваясь с кровью, розовые капли падали в пыль. В таком виде его принял фельдшер и даже спрашивать ничего не стал, сразу взялся за работу.

Благо, пуля прошла навылет и доставать её, раскурочивая плечо, не пришлось. После пары швов и замены повязки уже стало можно ехать домой.

Джима прекрасно знала, что отец вернулся, но не встретила в гостиной. Время от времени слышались её тихие шаги наверху. Поговорить им уже точно назрело, и перед ужином коронер всё-таки к ней поднялся.

— Входи, — ответила она на стук в дверь.

— Рад, что ты дома, — с нажимом проговорил Феликс, двигая к себе стул.

— Не у всех так хорошо кончается.

Лучше было перейти к делу, пока Джима не начала сердиться и не наговорила такого, о чём сама потом пожалеет.

— Две новости, как говорится.

Она отозвалась, не отрываясь от книги, в которой подчёркивала что-то карандашом:

— Начинай с плохой.

— Есть донос на одного из егерей по убийству девушки. Один убит, другой в камере, но понять, кто из них действительно стрелял в неё… боюсь, без шансов.

— Ты поймал их?! — Джима уронила книгу на стол и наконец оторвала от неё глаза.

— Поймал, — усмехнулся Феликс, — я капитана беспрепятственно катал с собой в Грейс и обратно, подельники среагировали как на красную тряпку. Лобо не мог не знать про то, какие вещи делают его подопечные. Но на то, что он сам подозреваемый, я сильно не рассчитывал.

— Так, а вторая новость?

— Маршал арестован. Мне снова повезло: не грохнули, пока отправлял из Инносенс столько сообщений, куда только можно. Погорел маршал, считай, по-глупому: на взятке от Амьеро.

— А ведь столько раз на него жаловались за бездействие, за попустительство… и какая-то взятка?

— Потому что я свидетель. И не только я. Остальное — вилами по воде.

— Так в чём плохая новость?

— Да нет её.

Джима не улыбнулась. Только ещё сильнее напряглась — почувствовала, что уже близко расплата. Феликс давно не испытывал подобного, но помнил, как это бывает.

— Когда будет суд?

— Откуда я знаю? Впереди ещё полно работы. Да и нужно как-то закрывать дело с убийством.

На ужин заглянул Раус и завёл разговор про останки, найденные Джимой.

— Всё, как тебе нравится: чистые косточки, — доктор снисходительно глянул на Феликса. — Осталось Джиме научиться нормально работать на месте преступления. Н-да, — вздохнул он и замер с наколотым на вилку кусочком бифштекса. — Поглядите-ка на себя. Ну разве дело вам обоим рисковать здоровьем, а? Одна упала со скалы, а если бы головой вниз?.. Другой пулю получил. Сле-до-ва-тель расследовать должен, а не галопировать по большим дорогам, обгоняя дикарей.

Феликс и Джима одинаковыми жестами смущённо постукивали приборами, пока их отчитывали.

— Вообще-то я защищал девушку, — проговорил коронер. — У неё и дома покоя нет, бежит от своего сожителя.

— Мгм, — проворчал Раус, — как обычно, великие цели.

Утром коронер стал свидетелем странного зрелища.

Джима бросила газету в печь на кухне. Судорожно нашарила на полке спички. Раз промахнулась по коробку, второй попала. Постоянно прислушивалась, не идёт ли кто, вздрагивала от звуков и шевелила газету кочергой, чтобы побыстрее сгорела, только вот дым валил мимо трубы.

— Шибер открой, — не выдержал Феликс, отправляя в нос щепотку табака, — откуда тяге-то взяться?

Дочь так испугалась, что подпрыгнула. Через секунду действительно выдвинула лопатку шибера.

— Замёрзла?

— Нет, просто подмела пол и всякий сор сжигаю.

— При помощи свежей газеты?

Решив не мучить её дальше, Феликс показал ей номер, который держал в руке.

— У соседа подрезал только что. Он всё равно уехал к океану. Заметил, что у нас под дверью пусто, а у него лежит. Что же тебя там так возмутило-то?

Джима упорно отмалчивалась, но и уйти не смела. Она и раньше часто попадалась на шалостях благодаря привычке коронера ходить тихо, как кот, а экономки — всегда держать петли дверей смазанными.

— Посмотрим, — Феликс, усмехнувшись, развернул листы. — Какая-то актриса оскандалилась. Нет, не то? Цены на топливо подросли. Реклама, реклама… Прошёл фестиваль му…

На развороте обнаружились плохие зернистые снимки. Сцена, ребята с гитарами, молодёжь, кривляющаяся на камеру, но один из них больше походил на рисунок — тут постарались поймать кадр.

Парень в тёмной одежде откуда-то свисал вверх ногами и целовал при этом девчонку, перемазанную гримом. Оба совершенно неузнаваемые на первый взгляд. Но черты их лиц Феликс помнил хорошо.

— Да вы издеваетесь… Они что, выступали? Находясь в розыске? — он перевёл взгляд на дочь. — Вы с матерью пытаетесь меня от них оторвать. Зачем? Я ведь ищу Инкриза, чтобы защитить после той облавы, что маршал учинил. Ты ведь что-то знаешь, так?

— Я дала слово не говорить, — процедила Джима.

— Из-за тебя все они могут пострадать, ты это понимаешь? — Феликс отложил газету.

— Я не в курсе, где они сейчас. И даже не знала, что они были на этом концерте.

Завтракать расхотелось.

Благо, пока Лобо отсиживался в камере, можно было заняться делом Амьеро вплотную, а не для видимости. Феликс налил себе кофе, выпил большими глотками, а корзинку с пирогами, настряпанными экономкой, прихватил в участок.

В первую очередь он наведался к Нинель. Девушка сама уболтала Торреса оставить её в тюрьме. И муж её туда, мол, не доберётся, и идти ей в городе некуда. Вообще-то коронер предложил остаться у него, но получил отказ. Что ж, для следствия так было куда проще.

Чувствовала она себя даже бодрее, чем на воле, на одно только пожаловалась: Эспе на неё недобро поглядывал из своего угла.

Полковник дал жару и оставил шамана сидеть в наручниках в самой грязной и тесной из клеток. Разумеется, без еды. Но он вёл себя так, будто над ним просто пошутили друзья.

— Хотел бы я и тебя послушать, — сказал Феликс, открывая замок.

Эспе ему ничего не ответил. От пирогов тоже отказался, проговорив:

— Удар по набитому желудку можно и не пережить.

— Никто тебя бить не собирается. Ты даже не обязан говорить мне что-то. Если честно, не понимаю, почему ты вовремя не смылся, хотя мог. Теперь жди судьи. Он, кстати, имеет полное право тебя пристрелить собственноручно или попросить первого попавшегося полицейского.

— На суде и скажу, — спокойно ответил шаман.

— Если тебе вообще дадут.

— Дадут. Вы же хотите, чтобы подтвердились лишний раз слова этой дамочки.

— Что-то имеешь против Мирты?

— А то! — Эспе потряс рукой. — Во-первых, из-за неё меня заарканили в наручники. Нажаловалась Торресу. Хотя я только ценной информацией поделился.

— Какой это?

— Сказал, что не кончаю, когда пьяный.

Феликс сердито цокнул.

— Я тебе вообще сейчас колено сломаю.

— Ну, если ей наоборот надо, то выпьем потом.

— Не груби ей, будь добр.

— Не грубить, значит? — сощурился шаман. — Когда меня схватили люди Амьеро и потащили в своё логово, я с ней встретился взглядом. И до последнего я ждал, что она явится в участок всё рассказать. Пришлось самому выкручиваться.

— Ай-яй, и сидел ты там, бедненький, умоляя дядю Ибера тебя не обижать.

— Не совсем, — шаман лукаво улыбнулся.

— Я скорее поверю в то, что ты за эти дни выполоскал мозги истцу. В начале расследования и сейчас это будто две разных личности.

— Кстати, показания он сейчас даёт ложные. Раз вы нашли Нинель, придётся мне, наверное, выдать всё как было. А он пусть в очередной раз себе выстрелит в ногу, фигурально выражаясь. Будет забавно.

Таким решением коронер вполне был доволен.

— М-м-м! Ты решил на суде выдать правду. Либо то, что считаешь правдой. Неожиданно.

— Ещё не решил окончательно. Девушка по имени Джима — твоя дочь? — внезапно спросил шаман. — Просто ангел. Не встречал никого вежливее и умнее последние пару лет.

— И где же вы успели познакомиться?

— А жена твоя, кажется, в Хопс живёт? Когда Джима возвращается в город, от неё так веет молоком, я всякий раз просто балдею.

Мотать нервы и интересничать со следователем мало кто в своём уме решается. Феликс чувствовал как раздражается всё сильнее.

— Отвечай давай.

— А ты у неё спроси.

— Почему ты заговорил про Джиму?

— Думаю, куда тебе сначала пойти, — Эспе привалился спиной к прутьям своей клетки. — В хорошем смысле. К дочери по поводу эльтая или в гостиницу. Нинель тут расщедрилась на пару слов. Оказывается, ты чистку кадров затеял. Давно пора. Сними наручники и подскажу, как правильно спросить у неё.

На кольце для домашних ключей у коронера висела маленькая отмычка. Замочки наручников, особенно дешёвых, не отличались хитрым устройством и поддавались ей почти всегда. Как и в этот раз. Браслеты соскочили один за другим, но на запястьях у Эспе, кроме свежих синяков, читались застарелые вмятины.

— Сидишь не в первый раз?

— Нет, проститутка забыла от кровати отстегнуть.

Шаман отмотал если не каторгу, то приличный срок. Но ни единой мышцей лица не выдал, что врёт.

— Забыла на год-другой?

— Скажу на суде. А у Джимы спроси, где закупались зельем её товарищи, не отвертится. Точнее, так: у кого из егерей. Именно так. Только больше ничего не спрашивай.

— Хорошо. А что в гостинице?

— Виновник всего этого бедлама. Второй этаж, десятая комната.

Будь ложью все эти слова, Феликс бы спокойно закончил вечер у себя дома. С мыслью, что свидетель по-детски взял его на крючок и выторговал себе побольше удобства, однако с кем не бывает? Сделка со следствием — нередко просто надувательство, но без неё сложнее работать.

Визит в гостиницу все перевернул. Он даже не стал разговаривать с тем парнем, которого обнаружил в одноместном номере. Подтвердились все слова Нинель касательно его внешности. Очную ставку следовало собрать немедленно и прямо в гостинице, пока свидетели не выдумали лишнего. Торрес препятствовать не стал и даже выделил пару ребят для порядка.

Коронер не понаслышке знал: свидетели калечат и разваливают дела. На одно полезное высказывание приходится с десяток выдумок, которые порой сложно отличить от правды. Либо, наоборот, стройную картинку, нарисованную следствием по всем правилам, вдруг разбивает вдребезги единственный допрос. Мирта-Нинель своим появлением собрала всё воедино. Даже настоящего убийцу искать не пришлось. Он просто мирно ждал в Экзеси.

Все свидетели вскоре оказались лицом к лицу в одной комнате.

Ибер Амьеро некоторое время пытался изображать убийцу. Мирта даже иногда бросала в сторону Феликса удивлённые взгляды, но он лишь прикладывал палец к губам. Надо было дать бывшему истцу самому утонуть в своей теории. Нервы у него так и не сдали, но тут сам Эмальд, сидевший на своей кровати, заговорил:

— Подожди, я вспомнил, кажется. Я перерезал ему горло заточкой. Где моя заточка?

— Зачем ты это сделал? — спросил Феликс в воцарившейся тишине.

Парень поднял на него глаза, и в тот момент коронер готов был побиться об любой заклад: сейчас он услышит слова полностью вменяемого.

— Я его ненавидел. Мне сказали, что смерть уже пришла за ним. Я был этому рад.

Пока шло выяснение обстоятельств, безучастный Раус брезгливо встряхивал содержимое кулька из газеты, лежавшего на прикроватной тумбочке. Потом, стоя у двери своего дома, куда его проводил Феликс, он тихо и вкрадчиво сказал:

— Здесь нужен настоящий психиатр. Я дам заключение, но плохое, профанное. Состояние Эмальда — последствия болезни Лоренца, нет сомнений. При этом сейчас картина сильно смазана. Он принимал ту смесь из трав и грибов. Я забрал её. Посмотрим, как изменится его состояние и работает ли на самом деле эта народная медицина.

Прогулка не успокоила Феликса. Он свято верил в то, что нельзя ложиться в постель, пока ещё можешь стоять на ногах, поэтому поспешил назад в участок. Там он застал Торреса, собиравшегося уходить.

— Я должен отчитываться о проделанной работе и сегодня не успеваю… — начал коронер.

— Так это не вашего ума дело, — полковник накинул на плечи китель. — Перестрелку расследуют в Грейс и Юстифи.

— Нет, речь о двух гражданских делах. Раньше они были за маршалом. Теперь, стало быть, вы их курируете.

Торрес явно не был рад тому, что на него вешают местечковые проблемы. Хватило с него налёта беста.

— А вы сами тут никак не справитесь?

— Не мне принимать некоторые решения.

— Например, какие? — удивился полковник.

— Нужно официально перевести подозреваемого в свидетели. Маршал возомнил себя местным царьком и спустил собак на очень ценного свидетеля преступления, которого теперь ждут крупные проблемы. Хотя мы уже имеем сразу два признания.

— Послушайте, всему своё время, — отмахнулся Торрес. — Вы прекрасно знаете: судебное производство — не ловля блох.

— Господин полковник, это моя личная просьба.

Тот неприятно усмехнулся:

— Что, и вам не терпится воспользоваться положением?

— Почему бы и нет? Речь идёт о мужчине средних лет, который на данный момент вынужден скрываться от произвола вместе с женой и приёмными детьми. Вдобавок он, скорее всего, ранен и перед самой осенью бос как гусь. Среди детей — не знаю точно, все ли совершеннолетние — как минимум двое подверглись насилию.

Раздраженно крутя в пальцах ключи от кабинета, Торрес готовился ответить очередной отповедью, но коронер его опередил:

— Я искренне считаю: положение личности в обществе должно измеряться не количеством подкупленных, замученных и запуганных, а тех, кому эта самая личность смогла подарить справедливость, помощь и покой. Поэтому всё ещё не на пенсии. И поэтому прошу вас сделать то, чего не сделал нечистый на руку маршал.

Губы Торреса иронично изогнулись и он ответил:

— Хорошая тема для обсуждения за кружкой, но я не пью по будням. Так что не составлю вам компанию.

Много чего Феликс слышал от допрашиваемых в свой адрес, но от коллег не терпел грубых намёков. Злость царапала его, спутывала мысли. Дома он так и не спросил ни о чём Джиму, которая маячила в гостиной, только смотрел на один и тот же абзац в газете и молился не притронуться к спиртному хотя бы до следующего вечера.

От нервов, казалось, всё сильнее болела рука. Глубокой ночью Феликс полез в шкафчик, где хранил лекарства. Копаясь в порошках от кашля и таблетках от мигрени, разбил пузырёк рыбьего жира. Ничего обезболивающего так и не нашлось.

Джима проснулась, услышав звон осколков. Она всегда спала очень чутко, с самого младенчества.

— Тебе плохо? — Прозвучал её голос в темноте, со стороны лестницы.

— Нет, просто рана беспокоит. Спи.

— Я схожу в подвал за льдом.

— Нет, возвращайся к себе.

Разумеется, Джима и не думала слушаться. Она вскоре вернулась с куском льда, завёрнутым в тонкое вафельное полотенце. Проще было сдаться, чем увещевать, и Феликс отправился вместе с ней на софу в гостиной.

— Что с циркачами? — спросила Джима, осторожно перемещая руку отца поудобнее.

— Пытаюсь заставить полковника снять обвинение. Он в гробу видал всё, кроме своих дел. Сапог отупевший, что с него взять. Эти ребята вооружённых офицеров в дугу гнут.

— А нельзя было разбираться с маршалом потом? Чтобы теперь не иметь дел с такими проблемами?

— Много ты знаешь, — пробормотал Феликс, чувствуя как боль утихает от холода. — Маршал меня вызвал с целью вразумить Амьеро. Его не волновало, сколько дело проваляется в столе, и раскрывать он ничего не собирался.

Слова об участке заставили Феликса вспомнить про вопрос, который подкинул шаман. Пришлось озвучить именно так, вслепую доверяя. Но Джима и правда не стала запираться, ответила спокойно:

— Зелье продавал Илай. Я подружилась с бывшей компанией Руты, хотела узнать у них хоть что-то. Оказалось, Рута искала в роще грибы. И егеря тоже знали о них, но, конечно, будто бы не видели её никогда.

— Ты ведь не принимала эльтай? — выпалил коронер.

С каждой секундой, пока Джима думала, что ответить, он терял по году жизни.

— Эспе дал мне антидот. Я сразу его принимала. И ничего не чувствовала.

Феликс на несколько секунд сжал зубы. Как только смог разжать, спросил:

— Как вы вообще спелись-то?

— Ты сам говорил: у всякого дела свой специалист. Мы не спелись, он просто хорошо выполнил свою работу. Ну и… он порядочнее, чем кажется.

— Мы нашли завал эльтая у этого порядочного. Хочешь сказать, сам он не продаёт?

— Нет. Никто у него никогда не покупал.

Вроде бы прибавилось новых свидетельств против егерей и маршала, но Феликс учёл всё сказанное как очередную строчку в бумагах. Когда он ушёл спать, тревожило уже не ранение, а то, что Джима, видимо, унаследовала страсть к риску.

Плохо для девочки.

К утру Торрес своих планов не пересмотрел. Он занимался разведкой вокруг деревни беста, пытаясь понять, какие у бандитов планы, и расчистить путь. Из Юстифи выехал гражданский судья, которому следовало обеспечить безопасность. Он двигался с конвоем гвардии, но объём этого конвоя никому не сообщался.

Если кто-то и приходил в участок с заявлениями, то их разворачивали. Наверняка это длилось с самого отъезда Лобо и Феликса. Оставалось взять достаточно горячий след и выйти на организаторов «Затмения», либо ещё раз поговорить с Анной.

Коронеру выдали две потрёпанных коробки корреспонденции и неразобранных бумаг. Привлекать к такой работе было некого — помощника коронер благополучно отправил в клетку, но следовало хотя бы разобрать письма от частных лиц.

На узком столе секретаря он битый час перекладывал сомнительные записки, сортируя всё по стопкам и выкидывая в корзину рекламные буклеты. Наконец, удалось выцепить несколько донесений, касавшихся напрямую Инкриза. Его, или кого-то похожего видели на заправочной станции, выходящим из грузовика по дороге к Экзеси. Сразу несколько писем попалось из Грейс от анонимных свидетелей. И они почти слово в слово описывали убийство так, как это делала Мирта.

В стопке, которую притащил почтальон намедни, Феликс нашёл помятый конверт, раз уже доставленный кому-то, вскрытый и переклеенный, судя по запаху, прокисшим мучным клеем. На двух листах, вырванных из клетчатой тетради, подробно описывалось прибытие бродячей труппы в цирк на отшибе Юстифи.

Дочитал коронер, уже затянув подпругу.

Дорога переносилась не так уж плохо. Феликс всего раз сменил повязку, проехал через Грейс не останавливаясь и не позволяя себе тосковать, не пил ночью на постоялом дворе. Всё это давало преимущество во времени.

Тракт подле Грейс больше не рдел от крови. Она вся ушла в землю, тела убрали. Остались только обрывки одежды лежать на обочине, но подобное по пути встречалось часто и ни о чём не напоминало. Сухая степь всё поглотила, будто ничего не случилось. Среди всего, похороненного в пыли этих земель, несколько подонков не имели значения.

По всё более крупным мусорным кучам, разрухе и толчее из лошадей и самоходок можно было с лёгкостью узнать о приближении большого города. Ненависть он вызывал не только своим контрастом грязи с благополучием. Юстифи жадно вытягивал все соки из окрестностей. В нём была работа, полиция, а остальным оставалось захлёбываться во мнимом спокойствии. Феликс и не мечтал покончить с этим в одиночку, но решил, что сделал почти всё возможное. Дело оставалось за малым.

Закрытый на ночь цирк создавал мрачное впечатление. На ветру поскрипывали качели и вспухали стенки пустых шатров. Их движение в полутьме беспокоило и заставляло всё время оборачиваться. Ночной охранник проводил Феликса к директору, от которого и было получено письмо.

Тот вышел на крыльцо своего домика и разулыбался. В руке у него был свёрнутый плакат из тех, что развесили в первый день розыска.

— Я знаю, это точно они, — полушёпотом сообщил директор и тут же спросил: — А где потом награду получить? В полицейском участке?

Под его масляным взглядом Коронер не спеша отправил в ноздри остатки табака. Порция была слишком мала для двух раз, но слишком велика для одного, так что пришлось погодить с ответом. Отряхнув пальцы, он проговорил:

— Какую, к херам, награду? Её отменили ещё в первую неделю. А тот, кто её обещал, уже за решёткой.

Феликс ступал тихо, чтобы не спугнуть. Осторожно подёргал дверь крохотной гримёрки. Голоса за ней умолкли, сдвинулась щеколда. Открыла девушка.

— Чё надо? — спросила она.

Вакса. Та самая Вакса, о которой столько думал Феликс, не имея никакой возможности хоть слово ей сказать и хоть слово у неё вызнать. Стопроцентная жертва Амьеро и приёмная дочь Инкриза, затянутого в жернова этой дикой истории.

— А кто там с тобой? — коронер попытался заглянуть за её плечо.

— Вёх. Нужен?

Конечно нужен. Коронер облегчённо выдохнул: два зайца одним выстрелом.

— Помните меня?

Оба и так были невеселы, а теперь переглянулись и вовсе остолбенели. Им не могли не рассказать, кто идёт по пятам. Они с Феликсом виделись, но очень давно. Одни подросли, а другой просто стал выглядеть чуть лучше.

— Я не полицейский, — начал свою обычную речь Феликс, — не имею права вас задерживать. Со мной можно не разговаривать. Конвоя со мной нет. Не бегите никуда, я всё равно ранен. Без меня Инкриз не отмоется в суде.

***

Старик выглядел так себе. Не валяющимся под столом полутрупом, как тогда, у Анны, но его рубашка на плече промокла от крови. Вёх такое не любил и еле-еле себя пересиливал, чтобы не выдать панику. Единственную табуретку он всё-таки осторожно придвинул поближе к едва стоявшему на ногах от усталости коронеру.

— Сначала оба послушайте: я единственный, кто вас защитит, — говорил тот через силу, — Инкриз не убивал никого, следствию это прекрасно известно. Но тот, кто сейчас вместо маршала, не хочет решать вопрос.

Он и правда был похож на Джиму манерой говорить. Не спотыкаясь, будто с листа читал.

— Это у вас уловка такая, да? Чтобы мы стали болтать, — тихо спросила Вакса.

— Мне не до уловок. Я приехал выручить того, кто сам не выпутается. И того, кому в подмётки не гожусь. Чтобы вы понимали: директор вас сдал, руководствуясь старым объявлением. Их перестали печатать уже через пару дней после того, как выпустили, но случилось то, что случилось. Лицензия на отстрел ещё гуляет в народе.

— За что охота? Прямо как на зверя. Ведь даже слова сказать не дали.

— Маршал, — повторил коронер. — Его попущения и жадность вам не одну палку в колёса воткнули. Но не беспокойтесь, он уже в Юстифи, за решёткой.

— А вы вместо него, что ли, теперь? — на всякий случай поинтересовался Вёх.

— Да ну тебя. Я просто ищейка.

Кто бы мог подумать ещё день назад, что Вёх и Вакса самолично приведут к Инкризу того, от кого он столько бежал! Но им оставалось только верить коронеру. Казённым, конечно, полагалось говорить убедительно, но всё сказанное им сходилось и так. В конце концов, он приехал один, без полиции или егерей, да ещё и с лихорадкой.

На улице Вёх подметил неестественную тишину. Цирк, конечно, спал, но в придачу замерло вообще всё: и гул Юстифи, и стрёкот, и шелест кустов. В кружке света от фонаря заблестел утоптанный грунт. Это впервые за сезон лёг иней. Всего пара прохладных ночей — и вот он, тут как тут.

Бытовка встретила теплом и запахом машинного масла, налитого в маленький светильник. Вёх решил войти молча, ничего не говорить. Он почти уверен был, что Инкриз сдастся спокойно, без попыток бежать.

Так и случилось. Тот отвлёкся от рубашки, к которой пришивал пуговицу, подслеповато распахнул глаза и сразу увидел Феликса.

— Привет! — старик улыбнулся ему, как старому другу.

Казалось, что искренне.

В ответ Инкриз только выдохнул.

— Рад тебя видеть. Пришёл сказать, что всё обошлось. Ты под моей защитой. Вы все.

— Зачем вы… ты нас будешь защищать? — дар речи всё-таки вернулся к отцу.

— Работа такая. Убийца пойман. У нас даже два претендента на посадку в тюрьму, а ты в этой очереди так, с боку припёка.

От этой новости Инкриз даже в лице не поменялся. То ли не поверил, то ли ему и правда стало всё равно. Смотреть на него таким было страшно.

— Сколько же я тут оббегал, а! — Феликс потрогал лоб. — Даже пришлось перековать лошадку. А остальные трое где?

Молчание повисло слишком надолго. Вакса его всё-таки нарушила, но как всегда неуклюже.

— Тиса в шатрах. Там… дрессировщики.

— Ясно. Корн? Фринни?

— Один сбежал. Просто ушёл больше недели назад. А мама вчера умерла.

Коронер бросил в её сторону строгий взгляд. Никто не издал ни звука, да и сама Вакса пожала плечами. Поняв, что это не шутка, он осторожно поправил покрывало и сел на одну из коек.

— Соболезную. Оказывается, я опоздал.

— Ты бы ничего не сделал. Она давно болела. Коварной очень болезнью, — отозвался Инкриз еле слышно.

— Ладно. Все себя нормально чувствуют? Готовы уехать прямо сейчас? Желательно опередить судью. Наместник маршала и так закручивает гайки, надолго уезжать из города мне не стоит.

Пока циркачи собирались, Феликс одолжил двух лошадей в конюшне. Нагружать их было просто нечем, все вещи умещались в паре сумок да в карманах. В одеяла стоило завернуться самим. Почти никакой верхней одеждой не разжились, а холодный воздух так и покалывал ноздри.

Вёх вообще-то любил ездить верхом, хоть и умел это не очень хорошо. Смирная учёная лошадка ступала уверенно, и можно было надеяться доехать без лишних приключений. Вакса сидела сзади и жалась к нему. Сильно мёрзла.

Когда Змеёныш привык и поравнялся с Феликсом, то понял, что тот еле сидит.

— Вы в порядке?

Феликс мотнул головой.

— Кажется, жар. Я сбил его несколько раз, лекарство кончилось.

— А где вас ранили? Беста?

— Ха! Я даже недавно был в их деревне. Уехал целым и невредимым. Подстрелили, считай, свои же. Свои всегда бьют наверняка. Говорите со мной, чтобы я не отключился, ладно?

Раньше бы Инкриз с этим справился влёгкую. А теперь ему и слово было в тягость, как будто с каждым звуком он по капле крови терял. Но он всё-таки начал рассказ со дня побега. Коронер его прервал:

— Погоди. Всё началось совсем не на площади, раньше. Лучше расскажи, как вы обретались у галингов и почему покинули их.

Инкриз стал собираться с мыслями, и тут случилось кое-что жуткое. С абсолютно чёрного неба посыпался снег. Слипшиеся хлопья беззвучно падали вокруг, напоминая о том, что проблемы бывают не только чьи-то, а ещё и общие. Более крупные.

Кошмар на этот раз Змеёныш видел наяву: цирк оказался не убежищем, а ловушкой, весь их побег — тратой сил, а теперь они возвращались назад, в пустой контейнер, где уже никогда не будет Фринни. В придачу их единственный защитник норовил свалиться с лошади.

В складках одеял копились снежные крошки, а рассказ Инкриза приближался к самому неприятному.

— Анна просчиталась, — слабым голосом усмехался старик. — Я никогда не говорил ей, что почти всё детство провёл среди галингов. Мой отец был полный психопат, к тому же кололся и пил. Когда я вырос, отказался от его фамилии, вот настолько ненавидел папашу. А лучшие деньки проходили в приюте. Настоятель Гордон Рав меня любил как сына, хотя у него уже имелось трое. Мы все так дружили! Но приют не резиновый, я периодически уступал своё место тем, кому совсем было некуда идти. И возвращался домой. Так, и что дальше?

— Я… решил, что доберусь сначала до своего двоюродного брата. Он музыкант. Фестиваль «Затмение» и всё такое.

— Вот как вы попали в газеты.

— В какие ещё газеты? — Тиса высунулась из-за спины Инкриза.

— Не ты. Эти два голубка, крупным планом, — коронер кивнул на Вёха и Ваксу, слипшихся в один комок. — У меня дома валяется номер, сохранил на память. Конспираторы хреновы.

Вдали показались светящиеся окна постоялого двора. Всё-таки удалось добраться! Феликс отвёл пять часов на ужин и отдых, после которых все должны были вернуться в сёдла.

Служащий немало удивился, но принял нежданных гостей. Он даже нашёл местечко на кухне, где можно было побыстрее высушить одежду: девчонки обе ехали на лошадиных крупах и вымокли от конского пота. На жаре такое просто противно, а на холоде ещё и опасно.

Накормили тоже хорошо. За ужином старик смог поесть только после того, как хлопнул стакан виски и ему, видимо, полегчало. Рассказ Инкриза продолжился. Теперь он стал переплетаться со всем, что говорил коронер о своих поездках.

— Вы хотите сказать что дали, по меньшей мере, три выступления, пока скрывались? Ха-ха! В некотором смысле это даже умно. Прятались на виду.

— Мы так расплачивались с теми, кому было надо, — пояснил Инкриз.

— Кстати! — Коронер вытащил бумажник из планшета, висевшего на спинке стула. — Компенсация от государства будет немаленькой. Только получите вы её хорошо если в этом году, а деньги нужны сейчас. Возьмите часть. Потом вернёте.

Он кинул в центр стола целую пачку денег. Инкриз не шелохнулся, только спросил недоверчиво:

— Это тоже часть работы?

— У меня нет впереди ни тридцати лет, ни даже десяти. Я выбрал, с кем рядом хочу прожить последние дни в своём уме. Кто присмотрит за моей дочерью. И пытаюсь это заслужить. С той самой ночи, как посыльный постучал в мою дверь с новостью про убийство и в голове у меня сложился весь этот план с двумя делами. У меня последний шанс воскреснуть.

Когда старик ушёл спать, Вёх понял, что циркачи сражаются с одной на всех мыслью. Никто не сказал Феликсу про убийство Ларии — видимо, сына так дорогого ему настоятеля. Но в какой момент нужно теперь сказать?

— На суде, конечно, могут раскрыться, — Инкриз снова говорил полушёпотом, — все подробности наших похождений.

— Не-а. Зачем? — возразила Вакса. — Речь-то будет только про убийство.

— Придётся хотя бы в общих чертах рассказывать, как мы добрались до цирка, где нас нашли.

— До суда ничего нельзя рассказывать. Сначала нам надо полностью отмазаться. Я потом пойду и сама всё расскажу Феликсу. Лария застрелил бы кого-то из нас. Он понять должен.

После короткого сна Вёх еле расклеил веки. Казалось, лучше было бы и не ложиться. Промозглое и пасмурное утро сменилось чуть более ясным днём, но всё таким же мучительно холодным. На привале возле каких-то давно обрушившихся стен Феликс вдруг отдал Змеёнышу добротный кожаный плащ, лежавший у него в сумке. Заставив тут же надеть, нащупал плечи, одёрнул и остался доволен.

— Потом расскажу, откуда он взялся. Считай его волчьей шкурой.

Змеёныш бы отказался, но у него вообще никакой верхней одежды не имелось, а плащ защищал их с Ваксой не только от холода, но ещё и от ветра и влаги.

Поздней ночью Экзеси встретил их фонарями караула. Город изменился. Перед въездами соорудили кордоны из мешков с землёй и ящиков, полиция разъезжала по пустым улицам.

— Я не могу оставить вас без надзора, — пояснил коронер. — Пока побудете у меня. Дом большой, места всем хватит. Как минимум, вам нельзя покидать город, поскольку вы ключевые свидетели. Торрес будет недоволен, но тюрьма и так переполнена, держать Инкриза негде.

Проехав город насквозь, можно было попасть в небольшой закрытый район, где жила верхушка общества: хозяева различных заведений, всевозможные шишки. Охрана поначалу враждебно поглядывала на семью, похожую на беженцев, которых приволок с собой Феликс, но короткий разговор с ним вполне их удовлетворил.

За тяжёлыми воротами простирались чистые улочки. Ни бараков, ни грязи, одни белёные перголы в палисадниках да двухэтажные особняки. Вокруг них даже зеленела трава, которую поливали просто так, для красоты. И всё это можно было спокойно разглядеть благодаря развешанным повсюду гирляндам из мелких лампочек.

Не пришлось угадывать, какой из домов принадлежал Феликсу — Джима вышла на широкую террасу. Когда лошади заехали в ворота, она подошла ближе и сказала первым делом:

— Так это правда! Вы невиновны!

Её взгляд метался от одного лица к другому. Пожалуй, кроме Джимы никто в Экзеси не ждал циркачей с таким нетерпением.

Коронер стащил шинель и накинул ей на плечи.

— Веди их домой. Мы с Инкризом пока расседлаем лошадок.

Отойдя на пару шагов, он бросил через плечо:

— Ты довольна?

Дочь ему ничего не ответила. Видимо, она улыбнулась, но Вёх шёл позади и не видел этого.

Внутри, конечно, было светло как днём от электричества. Вёх подумал, что живи он в таких хоромах — не выходил бы вообще из дома. А что, всё под крышей, не надо таскать воду за милю-другую, днём внутри не изжаришься, а ночью можно растопить камин. Он как раз потрескивал в гостиной, где все расположились, и создавал уют, будто живая картина.

Девчонки попросили разрешения погулять по этажам, пока Джима суетилась на кухне с чайником. Она махнула им рукой, проговорила что-то безразличное.

Вёх молча подпирал с минуту дверной косяк, глядя на синичку. По-другому он видел их встречу.

— Ты сдержала слово, — наконец сказал Змеёныш.

— И ты своё тоже сдержал, — синичка помрачнела. — Только как-то обернулось всё неправильно.

— Это уж точно. Видишь, Корна с нами нет? Он ушёл. Наверно, навсегда. Часто про тебя вспоминал. Делал с собой всякое. И вот, чем кончилось.

Джима осторожно поставила на плиту чайник и сказала:

— Он плохо к вам относился, в любом случае ушёл бы. А по поводу меня… я не верила Феликсу. И не знала, зачем он на самом деле ввязался в расследование. Выходит, я ему только мешала всё это время. Злишься?

— Не злюсь. Просто не понимаю, что ты из себя представляешь. Выходит, теперь ты ладишь с отцом и живёшь здесь? — Змеёныш окинул взглядом высокие потолки.

— Пока да. Он сильно рискнул, но всё-таки заступился за невиновных, — голос Джимы становился всё более мягким, виноватым что ли. — Распутал два этих дела. Выпихнул маршала из его насиженного кресла. Я просто хотела уважать отца, а он мне всё время мешал. Даже думала иногда: пусть лучше он умрёт, чем вот так… всё знает, но ничего не делает. Пьёт и идиотничает.

— Интересно получается, — Вёх сел на пол у косяка. — Вот вы столько лет не могли никак поладить. Теперь он домой приезжает, и ты ему рада. И Анна, наверно, оценит. А мы столько лет были нормальной, крепкой семьёй. И что теперь? Во что превратились? Ты ещё всего не знаешь.

***

Лошадки тихо всхрапывали в стойле. Их наконец-то ждала тихая и тёплая ночёвка. Комары-долгоножки нападали на лампу, подвешенную под потолком денника. Снова дом, снова капелька спокойствия.

Пока Инкриз разбирался со сваленными в кучу вещами, которые нужно было занести в дом, коронер попросил последний фрагмент сказки, самый главный. Циркач прервался, сел на тюк с соломой и рассказал:

— Получив этот загадочный эликсир, Нинель поспешила к несчастному пленнику. Прямо ничего говорить не стала, лишь подлила пару капель в вино. Сделай вот так, ага! — Инкриз подёргал запястьем, будто вытряхивал капли из невидимого флакона, а Нинель повторила движение. — И как только тот сделал пару глотков…

Рассказчик суетливо похлопал по карманам, нашарил и вытащил круглые очки без стёкол. Нацепив их на нос, обернулся к Гилю Амьеро и осёкся:

— Ой… Что-то я поторопил события, выбирая актёра! Ну теперь-то нет разницы, вот вам и фокус! Молодой человек вмиг согнулся, скукожился в мерзейшего старикашку! Такого дряхлого, что на кладбище отмечают прогулы! За ним смерть едет, все колёса поломала!

Очки действительно оказались в руках у Инкриза.

— Вот, в кармане штанов лежат до сих пор, — вздохнул он, покрутив их за дужки. — Хоть о прошлой жизни напоминают.

— У тебя будет другая.

Он ответил, не поднимая головы:

— Нет. Будет та же, но хуже. Ни сил, ни возможностей у меня нет сейчас.

Коронер спиной оперся о деревянный столб и скрестил ноги.

— А куда ты денешься? Дети решат за тебя. Дети мёртвого из могилы поднимут. Если бы не Джима, я бы не ввязался снова. Ей нет покоя, когда что-то идёт не так, и где не вляпаюсь я сам — вляпается она. Вот, выбрала себе специальность в Юстифи. Та же кафедра, тот же факультет.

— Не боишься за неё?

— Боюсь, но она умнее меня. И сможет всё, что мне так и не далось.

На лице Инкриза обозначилось подобие интереса:

— Например?

— Знаешь, иногда главные свидетели или выжившие жертвы — дети, подростки. Или девушки, — Феликс неспеша нащупывал пальцами остатки табака в кисете. — Я никогда не мог их как следует разговорить, если они не хотели сами. Сто раз думал: будь на моём месте женщина с таким же образованием, с тем же опытом, плюс ещё немного бабьей сердечности, справилась бы. Каждый такой фигурант — как око торнадо. Вокруг него все сходят с ума. Суд не верит, подозреваемый обвиняет, полиция издевается или игнорирует, так и умом тронуться недолго. Они и страдают ни за что. Если Джима потянет такое, будет просто прекрасно. Я утешать не умею. Самого меня никогда никто не утешал.

— А Джиму?

Хороший вопрос. В ответ коронеру осталось только плечами пожать.

Под утро Феликс ощущал смесь новой волны лихорадки с похмельем. Вслед за лекарствами кончилось обезболивающее.

Чтобы закрыть дело — закрыть по-настоящему, не оставляя белых пятен, из-за которых оно может пострадать, — ему нужно было выпотрошить Инкриза в момент, когда тот беспомощен и готов к обработке. Одышка и слабость только сыграли на руку: чем безобиднее допрашивающий, чем более он похож на своего клиента, тем проще идёт дознание. Хоть никто на свете и не назвал бы его официальным — ночью, в конюшне, сидя на тюках с сеном и допивая початый виски, спрятанный там год назад, они никак не могли наговориться.

Всё сходилось. Нинель, если ей не попадёт никакая вожжа под хвост, расскажет совершенно то же самое. Небольшие сомнения касались только Эспе. Решающую роль играло то, есть ли выгода ему защищать Эмальда. Впрочем, приоритеты можно поменять. Тем более, приоритеты беста, такого вольного за пределами города и такого бесправного в любых стычках с законом.

С этими мыслями коронер спустился в каземат. Нинель не было на месте — видимо, передумала и укрылась в гостинице, если Торрес во имя порядка подкинул ей копеечку.

А вот на шамана Торрес не на шутку разозлился, судя по тому, что теперь он оказался не в наручниках, а на цепи, вмурованной в стену. Эспе сидел в углу, скрестив руки на груди, и дремал. Заслышав шаги, он приоткрыл глаза.

— Как сидится? — Феликс с небольшим трудом отворил тяжёлую решётчатую дверь.

Шаман смерил взглядом визитёра:

— Я хоть сплю, когда хочу. И на работу не надо с бодуна.

Не подметила бы Джима чего… Феликс нервно потёр шею и продолжил:

— На пару минут. Сегодня вечером заслушаю всех свидетелей, которых смог собрать. Твоя задача — сказать всё как было. Ничего не придумывая.

— Не-е-ет. Побуду здесь. И ничего не скажу. Вы ведь меня всё равно не отпустите. Суду — да, но ты не судья. И полковник тоже.

— Какая цель у тебя? Не могу понять. Ты спровоцировал собственную посадку сюда, хотя маршал тебя готов был отпустить.

Эспе медленно покачал головой.

— Ты ни за что не догадаешься, зачем я здесь. Ни сейчас, ни потом. Это личное. А вот молчу я, чтобы вы не впутали меня в свои игры. Амьеро будет до последнего гнуть свою линию. Выгораживать то, что мы с ним придумали вместе. Нинель выдаст другое. Суду проще принять чистосердечное, так? Спустить собак на опального Ибера. А если призовут присяжных, они начнут копаться.

— Я пока и сам не знаю, будут ли присяжные.

— Выглядишь плохо, дед, — шаман присмотрелся к нему. — Из-за ранения?

— Не только.

— Если это заражение крови, то хреновые твои дела. Рана ближе к ключице?

— Вроде того.

— Скверно, скверно. Даже руку не отпилишь, чтобы тебя спасти. Толковый хирург бы справился, но у нас таких нет. О, у тебя и на шее уже узлы. Со слушанием поспеши уж.

Коронер машинально ощупал шею.

— Оставил бы ты меня в покое, — начал новую сделку Эспе. — А я бы тебе за это пару ампул кое-чего. Не просрочка, из военных аптечек вытряс. Там ещё такие таблеточки лежали специальные…

— Знаю, служил.

— Я не фокусник, конечно, из рукава не вытащу. Но в квартире моей под столом розетка. Она ни к чему не подключена, просто вытащи наружу. Всё, что там лежит — твоё.

Почему-то Феликс сам о присяжных и не подумал. Выходило, положение Эспе и правда зависело от состава суда. В таких обстоятельствах угрожать ему было бесполезно: стоит влететь за дачу ложных показаний, навешают ещё дел, да отстрелят как собаку.

Сцена, открывшаяся хозяйке комнат, наверняка надолго осталась в её памяти. Пока она толклась в дверях, Феликс выдрал из стены корпус розетки, нашарил в открывшейся полости узкую коробку со шприцами и бумажный пакет с ампулами. Затем вытащил ремень из брюк и перетянул предплечье. Инъекции он себе делал в спешке и сильно надеясь, что шприцы прокипятили, прежде чем упаковать.

Оставалось всего несколько часов, чтобы прийти в себя и всех собрать в холле участка, который использовали на больших процессах как зал суда. Торрес, нацепив мину смирения, даже вызвался быть секретарём.

— Меня несколько волнует этот субъект, — проговорил он, глядя на листок с отказом от дачи показаний, — очень уж влияет на всех. Мои ребята боятся подходить к нему. Не ожидал, что такие суеверные. Как бы и остальные не повелись. Вы-то тут, в глуши сидючи, не утратили образованность?

— Не утратил, не беспокойтесь, — смиренно заверил коронер.

Бумаг для заполнения и сортировки скопилось пока не слишком много, но для недомогающего даже эта стопка оказалась дьяволиадой. Собирая себя по кускам, Феликс перед самым началом сломал очередную ампулу, скрывшись в подсобке.

Верное, тяжёлое военное обезболивающее возвращало к жизни на час-другой. Всё снова становилось логичным и надёжным до тех пор, пока действие не заканчивалось. Затягивать не стоило.

К счастью, Нинель явилась сама. Четверо циркачей, пара зевак, оба брата Амьеро.

За время, проведённое в камере, Ибер оброс повадками Эмальда. Очевидно, он надеялся выдать себя за ненормального, что тоже было бы неплохим ходом, но на слушании Раус забраковал симулянта сразу же. Стоило отдать должное: Ибер всё не думал сдаваться.

— Отец поплатился за грехи, вот и всё. В чём я виноват-то? — пожимал он плечами. — Его всё равно стоило повесить. А тут такой момент подвернулся! Я всё думал, можно ли действительно монетой кого-то прирезать? Ну грех не проверить.

— А зачем было сваливать вину на того, кто просто рядом стоял, если вы так уверены в своей правоте? — поинтересовался Феликс.

— Струсил немного, вот и всё. В тюрьму не хотел.

— А теперь захотели?

— Ну да. Видите ли, иначе меня искалечат за долги. А так хоть жив останусь.

— Хотите сказать, Нинель, она же Мирта, обманывает следствие?

— Нет, просто попутала меня с братом. Мы похожи, что тут такого?

Цель слушаний была уже достигнута: все высказались в присутствии полковника. Это позволяло ему узнать всё из первых уст, не копаясь в путаных показаниях, чтобы выступить на суде. Перед тем, как выйти из игры на время, Феликс не удержался и сказал Иберу Амьеро:

— Из-за вас пострадала ни в чём не повинная семья с четырьмя приёмными детьми. Вы, не воспитавший ни одного родного, холостой и обеспеченный, хоть и в прошлом, подкупивший маршала и свидетельницу для этой цели… никак не препятствовавший той грязи, что творил ваш отец, вы хотя бы прощения попросить не желаете?

Всё-таки тут Амьеро не смог сохранить свой флёр психопата. Он поник, помолчал и ответил:

— Хотеть-то я хочу. А что им с прощения? Даже отдать им нечего.

— У нас всё есть, — отозвался Инкриз, тоже опустив взгляд, — Но слова раскаяния не помешают. Зря вы всё меряете деньгами.

— Ну… тогда простите меня, Инкриз. Вы попали под горячую руку.

После такого Торресу ничего не осталось, кроме как снять обвинение с Инкриза. Прочее стало делом времени: утром подобные сообщения попадали в прессу через телеграф.

Собираясь уходить, коронер замешкался — голова всё-таки кружилась. Боковым зрением он давно заметил на стуле у самого входа худого костистого мужчину, скромно державшего на коленях снятую куртку. Это мог быть уже допрошенный егерями в первый день свидетель, которого пустили поприсутствовать или что-то присовокупить, но всё слушание тот молчал.

Коронер, наконец, пересёкся с ним взглядом и тут же признал. Они с визитёром несколько раз виделись. Звали его Джеком Кримсоном.

— Господин судья, — Феликс прижал к груди шляпу, которую не успел ещё надеть.

Тот не сразу кивнул в ответ, будто чем-то был глубоко озабочен.

— Я поражён, что прибыл не на кладбище подозреваемых. Но это с одной стороны, — судья медленно поднялся, — с другой, я уже понял, почему.

— Излагайте.

— Пожалуй, — Кримсону приходилось чуть задирать голову, разговаривая с коронером, ростом он не вышел. — Вы уже много говорили сегодня. По дороге я вот с делом ознакомился. Много чего я повидать успел, но такого калейдоскопа глупостей не ожидал. Вы обезглавили город из-за ничтожного проступка маршала. Вас решили прикончить те, кто сохранял порядок в этих местах. Вы укрываете в собственном доме того, кто был объявлен убийцей. Своего давнего дружка, надо думать. Двадцать лет беста не вторгались в Экзеси, и вот на тебе. Вы понимаете, что похоронили покой города?

— Вы здесь редкий гость, господин судья, — Феликс пытался не поднимать на него голос, — и вам простительно видеть всё в таком свете. Дела, по которым вы явились, полны сюрпризов. К тому же, все, кому хотелось бы доверять, оказались негодяями. Егерский корпус окончательно переродился в банду, на смену притихшим дикарям. Местным пришлось привыкнуть к их беспределу. Смириться с кумовством.

— Допустим, всё это правда. А как вы теперь справитесь со всем, что наворотили? Полицию скоро отзовут. И, надеюсь, каждый убитый и съеденный бандитами явится к вам в кошмарах с одним только вопросом: так выглядит порядок?

Кримсон потихоньку закипал, и его лицо пошло алыми пятнами от гнева.

— Мне не снятся сны, я глубоко сплю, — проговорил Феликс, прикрыв глаза.

— Довожу до вашего сведения, что ближайшее заседание суда состоится через сутки. Я уже набрал присяжных. Они хорошо вас знают. Удивительно, если после стольких лет самодурства каждый из них не захочет хотя бы плюнуть вам в лицо.

Нужно было предупредить Эспе, чтобы не дурил. Судья не знал, что и где расположено в участке, не успел дать указания охране. Феликс оценил шанс и сполна его использовал, тут же спустившись к камерам.

— Суд присяжных, — тихо проговорил он снова дремавшему Эспе.

Тот звякнул цепью и сказал громче, чтобы слышал охранник:

— Нет, в своих показаниях я уверен. Спасибо за беспокойство.

— Заседание через сутки.

— Уже? Отлично. Надеюсь, Инкриз явится со своей жёнушкой, иначе…

— Ты же вроде кудесник, — усмехнулся Феликс. — И не знаешь, что она мертва?

— Я про Фринни. Гадалку.

— Да. Сердечный приступ.

— Ты меня дуришь.

Коронер покачал головой.

— Трагическая случайность, никто не вечен.

Что-то несусветное происходило в голове у Эспе. Он на полминуты перестал двигаться. Казалось, даже не дышал. Затем схватился за металлический ошейник.

— Выпусти меня!

Коронер беззвучно хохотнул.

— Я, конечно, знал, что ты шизофреник и торчок, но всё равно смешно.

— Серьёзно. Со мной проблем будет только больше. Я напишу всё, что тебе надо.

— Тебя не выпустит ни Торрес, ни судья. У меня, тем более, нет полномочий. Сиди до суда теперь, умник.

Единственный, кто дождался Феликса снаружи, был Раус. Всю дорогу до дома брюзжал, что коронер не дошёл до него со своей раной, что появляться на публике с едва различимыми зрачками — идея скверная, как и самолечение. Коронер только кивал, весь в своих мыслях. Когда он дома покорно дал себя осмотреть, Раус заключил:

— Заживает хорошо. В твоём случае это не сепсис, а простуда. Неприятно, но ничего жизнеугрожающего, если пить почаще и вовремя ложиться спать. Надурил тебя кудесник.