— Прости меня, я был не аккуратен… Прости, пожалуйста! Прости, я… я… я не…

Стоящий напротив парень испепелял его уничтожающим взглядом. Под жёлтым светом фонаря глаза, на самом деле серые и безумно красивые, словно стали красными от злости. Игорь смотрел на него, на запёкшуюся кровь на его губах, и не мог отвести взгляда, нервно вытаптывая снег под ногами массивными ботинками. Уши раскраснелись из-за отсутствия шапки, пунцовые щёки покрылись мурашками, но он, кажется, и вовсе не чувствовал холода. На его лице читались страх и отчаяние.

Вокруг была полная тишина, вдали мерцал свет из окон высоток, было темно и морозно. Парень, сидевший на облезлой лавочке, перестал смотреть на Игоря, он опустил взгляд, долго и упорно разглядывая свои ноги, а после уставился в одно из окон старой панельки напротив.

— Ты мне доверяешь, я верю в это. И в то, что ты сделаешь что угодно ради моего благополучия. Так что теперь, пожалуйста, — его побитые, растрескавшиеся губы слегка сжались, а сам он сделал глубокий вдох, чтобы собраться с мыслью и продолжить, — свали нахуй с этой улицы. И больше никогда не приближайся ко мне.

Он встал и направился по дворовой дороге в сторону подъезда, обходя припаркованные машины и слишком громко хрустя снегом под подошвой. Скрылся навсегда. Окончательно пропал из его жизни.

— Остановись… немедленно, — неуверенно, слишком тихо пробормотал Игорь, уже представляя, как появятся силы побежать вслед за ним, остановить, поцеловать. И не позволить двери закрыться. Но этого не случилось. В холоде вечера железная дверь закрылась слишком звонко.

История его влюблённости завершилась провалом. Прошло полгода, но он всё так же вспоминал тот февральский вечер, когда он до глубокой ночи сидел на той лавочке. Тогда Игорь заработал себе обморожение рук первой степени, а внутри зародилась нескончаемая, бесконечная пропасть.

Это было так нелепо, как и всегда в таких ситуациях. Как и в спорте: одна маленькая неудача, одна попытка из тысячи, а злость уже берёт верх, гнев душит, и перед глазами пелена. Игорь даже не вдумывался в то, что делал, словно повиновался навязчивому голосу в голове. Просто замахнулся и ударил его кулаком по лицу.

«Не нужно было так сильно бить», — промелькнула мысль, и Игорь, осознав всю её ужасность, будто бы очнулся. — «Зачем вообще нужно было его бить?!»

Уже было поздно думать об этом всём, потому что ничего больше нельзя было исправить. Лавочка, вокруг только снег, искрящийся в свете жёлтого фонаря, слёзы на щеках. И целая мешанина внутри, ингредиенты которой бурлят, не смешиваются, а только сменяют друг друга, отчаянно выплывая на поверхность — страх, боль, гнев.

Глубокая пропасть, и дна не видать.

И чем он вырыл себе такую яму? Собственной одержимостью, которая выливалась в гиперболизированные реакции на навязчивые параноидальные мысли? Чересчур много заботы, которой он окутывал его, будто в огромный мягкий шарик, даже от собственных друзей. И он, его парень, говорил так всегда, но вместо того, чтобы услышать, Игорь начинал злиться. И считал, что именно его парень намеренно доводит его до нервного тика. Не хватало твёрдого «СТОП». Пар вылетает изо рта, смешиваясь с холодным воздухом, и медленно зарождается понимание того, сколько проблем он натворил.

Голые ветки бесшумно шевелились от лёгкого дуновения ветра, ночь поглощала, пугала даже в городе, где постоянно есть освещение. Вечером, когда Игорь шёл с очередной тренировки по плаванию, притаптывая всё тот же липкий снег ногами, в голове крутилось только навязчивое: «Сбежать от всего, чтоб больше не вернуться».

Полгода ежедневных терзаний, и тут Алек. Далеко в лесу, возле реки. И одно-единственное утро, проведённое вместе с ним на пляже. Кожа, чувствуя прохладу от почти невесомого ветерка, покрылась мурашками, Игорь стоял в тени дерева, взглядом провожая Алека, уходящего в сторону своего лагеря. И сейчас не хотелось кричать, потому что он безошибочно знал, что тот вернётся вновь. Новое приключение?

— Ты уже плавал? — раздалось за спиной.

— Да, мам, водичка потрясающая! — отозвался Игорь.

Мать стояла у стола, нарезая овощи для салата. Постоянно убирая за ухо ниспадающую на лицо тёмную прядь, она следом поправляла съезжающие рукава свободного серого кардигана; уже было достаточно тепло, но она, кажется, не собиралась его с себя снимать. Отец Игоря ходил вокруг, как неприкаянный, то и дело прикасаясь к некоторым вещам, будто бы поправляя их, но так и не решался заняться чем-то конкретным.

— Надеюсь, заплыв был активным? Мальчик мой, ещё рано расслабляться.

— Конечно, мам, я старался, — улыбнулся Игорь.

И скрыл тот факт, что он просто плескался с парнем, с которым только что познакомился, и что он ему уже успел понравиться. Родители же всё равно не догадаются, правда? Они всё равно имеют в арсенале только слова про спорт, освобождая его от разговоров про «девочек, невест и внуков». Да куда уж там, когда соседский мальчик кажется лучше всех живых и мёртвых!

«А всё так хорошо, как и кажется? А он вообще из какого города, да и какая у него фамилия?» — в голове образовывалась самая настоящая трясина из вопросов. — «А ты вообще в его вкусе, Игорь, и что ты за планы уже себе настроил? Вы знакомы-то всего ничего, только с утра!»

Успокойся.

Игорь накинул ветровку на голое тело, застегнув её только до середины груди. Головная боль норовила разгореться вновь, и он заставил себя откинуть все мысли в сторону. Всё будет известно позже. До него добрался лёгкий аромат кофе, смешанный с дымом, — папа развёл костёр побольше, чтобы побыстрее сварить бодрящий напиток для всей семьи, — и он направился в сторону широкого походного стола.

Солнце уже было совсем высоко в небе, слышался слабый треск горящих поленьев и веток; трава щекотала босые ноги, к которым приклеилось всё, что только могло, после воды — сосновые иголки, песок и мелкие щепки. Потрясающее утро, всё стало лучше, чем прекрасно.

— Бери вилку и кушай, — мама поставила перед ним тарелку с салатом.

*

День наступил ожидаемо и неожиданно одновременно. Впервые чувствовалось, что утро слишком затянулось, будто весь мир уже стремительно приближается к вечеру, а именно здесь, в палаточном городке, время бессовестно остановилось с рассветом. Но всё же конец однажды наступает, будь то счастье, страдания или даже временные отрезки, в один миг настаёт финал. Но боль пускает корни глубже, намного ниже, чем то, что можно спасти движением.

Свежесть сменилась постоянной теплотой, новые краски раскинулись в этой чудесной долине. Больше не хотелось терпеть на себе более одного слоя одежды, лёгкие порывы ветра уже не щипали прохладой кожу, а сладко ласкали её. Наступала жара, стремящаяся выгнать всех из палаток, будто пытаясь показать, как всё вокруг оживает.

Мальчишки, переодевшись в футболки и шорты, столпились около стола.

— О, — подал знак присутствия дядя Лёша, восставший из мира пьяных, и задержал дыхание, оглядев всех расфокусированным взглядом, — ребятня, все тут. Ну как вы, уже позавтракали?

Он окинул раскрасневшимися глазами место ночной посиделки: бардак, конечно, всё ещё был, но было заметно, что мальчики с утра успели похозяйничать. В пластиковых дорожных чашках виднелись следы от чёрного чая, разделочные доски были мокрыми оттого, что на них нарезали овощи, и полностью усыпаны хлебными крошками. Пачки печенья и крекеров лежали уже на столе, волшебной детской силой переместившись из ящиков для хранения продуктов. Беспорядок полный, но, как отметил в своей голове дядя Лёша, дети сыты и, что немаловажно, живы.

— Вы молодцы, — он присел на корточки, начав в первый попавшийся стаканчик накачивать питьевую воду из бутыля.

Жажда убивала, в организме распростёрлась самая настоящая Сахара, а в голове всё ещё кружила и пульсировала боль. А глаза у дяди Лёши были такими красными, что его можно было принять за наркомана. Он взъерошил и без того растрёпанные волосы, следуя рукой к щетине на лице, и лениво почесал подбородок.

— Даже боюсь узнать, во сколько вы спать легли, — Алек, используя максимально безразличный тон, чтобы обозначить своё отношение к пьющим людям, всё-таки задал весьма очевидный вопрос.

— Утром… вроде бы… Светало уже.

Вслед за дядей Лёшей очнулся весь палаточный городок, правда, выглядело это как нашествие зомби, а не торжественное пробуждение отдохнувших. Неловкость ребят разбавилась громкими разговорами взрослых, запахом табака и постоянными движениями вокруг. У каждого было своё занятие, однако в конечном итоге никто и не был чем-то занят. Отдых же именно таким должен быть, верно?

Но труднее всего в этой суматохе было Алеку, который метался от места к месту, чтобы быть полезным. А если точнее — он сильно нуждался во внимании. Присев у стола, он в который раз убедился, что в этом месте не ловит связь, и убрал ставший бесполезным телефон в карман. Ни одного шанса на контакт с внешним миром, будто заперты в лесу.

Алек осмотрелся вокруг — деревья, трава, земля, снова деревья, — стало не по себе, тесно и страшно.

— И что вы тут делаете? — спросил он шёпотом, встав за спиной отца. Ярослав стоял чуть поодаль остальных взрослых.

— Костёр разжигаем, — он подхватил сына под руку, — кофе сейчас варить будем. Ну что, мелкий, нравится тебе тут?

— Да, тут очень красиво. Ну, пап, всё, отпусти меня, — Алек оттолкнулся и отбился от очередной попытки поймать его, вновь заполучив свою свободу. Кажется, стало легче, всё на своих местах.

Отец и сын снова оказались по разные стороны баррикады, но противник всё равно был общим — трудная жизнь. Алек всегда замечал беспокойство отца, от его внимания никогда не ускользало, как Ярослав неожиданно уходил в свои мысли, почёсывая при этом указательным пальцем седеющую короткую бородку. Странно было замечать, как на его лице появляется всё больше и больше морщин, а щетина с каждым разом на вид кажется ещё более жёсткой и грубой…

Ярослав видел, как его сын, взрослея, всё чаще норовил наступить на грабли, любезно кинутые жизнью под ноги. И как же ему хотелось оградить своего мальчика от этого, предупредить, что его путь может привести к поражению. Он искренне хотел, чтобы Алек никогда не почувствовал ту неопределённость, которую испытал он. Но Ярослав и сам страдал, не в силах отпустить свою боль: его супруга умерла не так давно, но она остыла к нему ещё задолго до своей смерти.

— Пойду прогуляюсь, — Алек развернулся, сунув руки в карманы, прекрасно зная, что его не услышали. Отец, задумавшись, мысленно витал в тяжёлых облаках, почти грозовых.

Ярослав сидел сгорбившись, уронив голову на ладонь. Пустым взглядом он уставился на бутылку, на дне которой виднелись остатки эликсира, способного ввести в забытьё, в условный экстаз. Ко дну прилип песок, свидетельствующий, что её ранее забыли где-то на земле. Глаза медленно перешли к столу: куча трещин, подтёков, ржавые болты, державшие такое же железное обрамление столешницы. Он пережил столько, что уже и не сказать, какого цвета был этот стол.

Хлебные крошки, доски, ножи; тарелки в разводах от кетчупа и с остатками жира; походные чашки с чёрными разводами внутри и ложки, перепачканные кофейной гущей; тюбики с соусами, пакеты, ошмётки зелени, салфетки, капли воды… Так много деталей, мелькающих перед глазами.

Детали. Они всегда были фундаментом для будущего. Кажущиеся незначительными, но в них всегда кроется правда. Ярослав часто думал о том, мог ли он уберечь свою жену, самого любимого человека, если бы всё происходило чуть иначе? Может, тогда бы он смог отгородить сына от внешних проблем, если не та ссора? А если копать ещё глубже, в самых тернистых местах, что бы он мог тогда предпринять?

А что, если можно было поступить иначе? Ведь тогда бы многое могло пойти по-другому.

— Пошёл вон из моей квартиры!

— Тогда следующая наша встреча состоится в адвокатской конторе!

— С меня хватит! Завтра же еду к маме!

Телефонный звонок, затем срочный выпуск новостей, в котором детально показали, что случилось, в каком месте, во сколько, при каких обстоятельствах она умерла.

— Новое столкновение на трассе E40, случившееся в 12:33. На кадрах с видеокамер видно, как в один момент водитель встречного грузовика на перекрёстке теряет управление. Лобовое столкновение с пассажирским автобусом. Места для манёвра не было. В вызванном ДТП пожаре сгорели все пассажиры в передней части «Спринтера». Остальные увезены в реанимацию.

Ярослава вызвали в морг на опознание. Только опознавать было нечего, буквально. На железной перевозке лежало мёртвое тело, обтянутое обуглившейся кожей, тонкое и страшное, с прожжённой дырой на щеке. Череп, голый и чёрный, был изуродован до неузнаваемости; абсолютно пустые, безжизненные открытые глаза. Были видны переломы коленей, несмотря на то, что ноги медики уложили ровно. Это была она, сомнений не было, но как же она не была похожа на ту роскошную девушку, которая родила их любимого сына. Она уже ни на кого не была похожа.

В эту минуту в голове Ярослава пронеслось имя сына, а затем осознание: да, Алек мог уже увидеть новости, но всё равно именно ему, отцу, придётся сказать, что произошло. Сказать, что мать была в этом злополучном автобусе, и что он только что видел её обгоревший труп.

В день похорон у Ярослава будто сломалось что-то внутри: истерика охватила его, он рыдал, бил кулаками по закрытой деревянной крышке, бил себя в грудь, ненавидя каждую секунду, прожитую после той злополучной ссоры. Он не смог уберечь её, не смог уберечь сына от ранних похорон матери.

Алек стоял в чёрной одежде, в точно такой же, в какой ходил всегда, и ничего не понимал. В нём не надломился внутренний стержень, либо же он просто был уже стёрт в пепел. И Ярославу не удалось сразу понять, что второй вариант оказался реальностью.

Лишь спустя неделю он понял, что его мальчик фактически перестал есть, глаза его ни на секунду не переставали быть красными; Алек прекратил носить одежду, которую раньше так сильно любил. И только тогда Ярославу всё стало понятно.

Внимание к деталям. Правило, которое Ярослав повторял в мыслях постоянно.

На аккуратной стопке одежды, приготовленной на утро, всегда должна лежать конфетка. В комнату к Алеку он никогда не стучался и не заходил после 21:00; ни слова про завтрак — ребёнок поест в любом случае; не напоминать об указаниях — сын всё прекрасно помнит. После школы нужно отвезти его к психологу, никаких разговоров и музыки в это время, должна быть полная тишина.

А когда есть правила, то и исключения в них появляются, как ни старайся.

Когда за спиной оставлен рубеж в сорок лет, трудно мыслить так, как в молодости. И дружба становится совершенно другой: нет подростковых проблем, нужды подчиняться чужим правилам, нет нытья друг у друга на плече. Всё отдалённо, и это расстояние всегда ощущается. Но ради друга возможно сделать всё что угодно, если это понадобится.

Но в каждой дружбе есть пробел, который ничто не способно заполнить.

На жизненном пути Ярослава смерть — главная, самая трудная преграда. Он работал в полиции, от его рук умерло три человека, когда он участвовал в облаве; но гибель близкого человека — вот, что пошатнуло его психическое состояние. Затем смена работы, другое место жительства, жизнь перешла в период под названием «после», а рядом два единственных друга. Но только «до» оставило свой след. Прошло восемь месяцев, но Ярослав до сих пор винил себя за то, что не нашёл в себе силы разобраться в этих ссорах, которые вели к разводу. Границей в его «до» и «после» стал проклятый автобус. Чтоб они все дотла сгорели, чёртовы автобусы.

Михаил тоже с ней знаком, с жестокой старухой с косой. Смерть почти схватила за руку его сына, и с того момента он поклялся, что убьёт любого, случись с его мальчиком хоть что-то. За девятнадцать лет брака Михаил прошёл многое, в своё время его семья погрязла в долгах, и ему с женой до сих пор приходится иногда брать подработку, но всё это ради единственного ребёнка, которого могло и не быть. Первые две беременности закончились выкидышем, и когда надежда почти угасла, появился на свет Егор.

Путь Алексея самый короткий, если сравнивать с остальными. Разница в возрасте, конечно, стирается с годами, но факт остаётся фактом: разница между ним и его друзьями — восемнадцать лет. Свадьба Лёшика прогремела десять лет назад, не так давно у него появился второй ребёнок, в этот раз девочка. Но, к счастью, за это время он и его жена не перестали заботиться друг о друге, со стороны они были по-прежнему похожи на молодожёнов. Ему даже пришлось уговаривать её отпустить его на выходные в то место, где совсем нет связи.

Дорога уходит вдаль, все пассажиры на местах; их только трое, больше не осталось попутчиков — все остальные ушли.

Все дороги свелись к одному столу, к трём стульям, старые друзья снова вместе. И главное правило в их дружбе самое простое — никаких заморочек. Просто важно знать и ценить, что они есть один у одного.

— Мужики, — Алексей тяжело вздохнул, — мы что, вчера перебрали?

— Ты был в такую зюзю, что и вспомнить не можешь, да? — дядя Миша расхохотался, вспоминая, как ночью тащил пьяного в стельку другу в палатку, искренне пытаясь не напугать детей.

— Это точно, — молча вздохнул он. Каждое произнесённое слово сопровождалось болевым импульсом в голове, но всё же чувствовал себя он уже гораздо лучше, чем утром.

— Может, наконец искупаться сходим? — дядя Миша, краем глаза заприметив, что глаза Ярослава заслезились, поспешил создать атмосферу бодрости.

В ответ была тишина, знаменующая согласие, и он поспешил стянуть с себя футболку, гордо зашагав в сторону речки, выпятив перед собой круглый живот. Ярослав и Алексей неспешно последовали за ним. Было самое время насладиться отдыхом.

Лишь на секунду Ярослав задумался, глянув на палаточный городок, сможет ли его мальчик наконец-то отдохнуть? «Сможет», — утвердительно прозвенело у него в голове.

*

Погода, несомненно радовала, ровно как и потрясающие виды вокруг; глаза то и дело цеплялись за незначительные детали, будь то порхающая бабочка над кустарником или же тропа, уходящая от реки в сторону леса. Но, тем не менее, в голове Алека прочно засела мысль о том, что же за караван машин он слышал с утра? И ведь не один он обратил на это внимание.

Проходя мимо чужих лагерей, Алек медленно следовал в сторону временного поселения своего нового друга. Издалека уже были видны отдыхающие — мужчина и женщина, очевидно, родители Игоря. Отец его раскачивался в гамаке, увлечённо читая книгу, а мать просто смотрела на реку, попивая горячий кофе. Аккуратно обойдя их место отдыха, тщательно скрывая своё присутствие за широкими лесными зарослями, Алек увидел приближающегося к нему Игоря. Тот, как оказалось, не найдя себе никаких дел, шлялся по окрестностям, чтобы перебить собственную скуку.

Едва ли Алек испытывал противоречия насчёт того, чтобы составить ему компанию; было немного боязно, но всё же очень интересно изучить его характер и… в очередной раз задержать взгляд на привлекательных частях тела Игоря — тот будто бы специально расстегнул молнию, демонстрируя рельефы своего тела, словно знал, что они вот-вот и встретятся.

— Помнишь, когда мы купались, были слышны машины? — Алек заговорил так, будто они и не прощались на некоторое время. — А прошлой ночью были выстрелы, их же тоже помнишь? — дождавшись кивка, он продолжил: — Я думаю, что это всё связано. Ты не против, если мы посмотрим, куда приехали машины?

Игорь лишь вопросительно на него посмотрел, выдерживая загадочную паузу. Не то чтобы он пытался добавить драматичности моменту, просто пользовался случаем и осматривал своего нового знакомого, пока тот задумчиво изучал дорогу под ногами. Взор задержался на скулах, где виднелось раздражение, похожее на то, что возникает после бритья; под глазами Алека сверкали синие полоски, мешки от усталости, которые и вовсе не соответствовали его состоянию. Он явно был полон сил и энергии, а ещё заметно паниковал.

— Да ты параноик! Но… я не в праве отказаться от поисков новых приключений на наши задницы. Помогу, мой Алек, с чем угодно! — выпалил он и, осознав, что использовал слишком наглое обращение, невольно дёрнулся.

Но того, кажется, и вовсе не смутила такая фамильярность. Оба двинулись вперёд с улыбками на лицах, явно вызванными друг другом. «Все шансы», — подметил про себя Игорь.

К их общему удивлению, лесная набережная ещё очень нескоро оказалась в тупике, хотя лагерь семьи Игоря оказался последним — после уже не было никаких отдыхающих. Дорога становилась всё более рыхлой, на песке виднелись только следы автомобильных шин. Наконец они приблизились к группе людей, создавалось ощущение, что там просто невероятно огромное сборище, будто приехал целый жилой дом на совместный отдых.

Более полусотни людей мельтешили в той зоне, которую они оккупировали: большинство разгружало какие-то свёртки из грузовых машин, кто-то доставал генераторы и канистры, похожие на те, в которых хранится бензин; четверо устанавливали огромные весы. Остальные, кто не был занят разгрузкой, вытаптывали огромную поляну, словно пытались разровнять под ногами землю. Чуть дальше был выстроен самый настоящий паркинг из огромных чёрных автобусов, предназначенных для перевозки грузов; их типично городская одежда вообще не выглядела гармонично на фоне разворачивающихся действий.

Широкие заросли прекрасно скрывали навесы и тенты, возведённые группой приехавших, от посторонних глаз, а небольшой залив превосходно отделял их от основной базы для отдыха. Пройти к ним по суше было вообще невозможно; со всех сторон эта зона была отделена природными стенами. Стоя рядом с Игорем, Алек внимательно оглядывал суматоху, раскинувшуюся в двадцати метрах от них, и сам не мог понять, что же так сильно его смущало.

— Ты, видимо, это стадо слышал? Что-то их слишком много, даже неожиданно, — подметил Игорь.

Они оба не пытались скрыться, но, тем не менее, на них никто не обращал внимания. Парни стояли на краю песчаной извилистой дороги и продолжали молча пялиться на шумящую толпу. Алек даже несколько расслабился, заметив по Игорю, что тот тоже учуял что-то неладное.

Было сложно не заметить, что группа этих людей действовала по определённой, слаженной схеме: их было много, но они явно были разделены на группы; каждый знал свои обязанности в этой паутине. В ход пошли ящики — мужчины перетаскивали их на место, явственно обозначенное для них; кто-то, сбившись в круг, обговаривал что-то; около каждого автобуса стояла пара людей, похоже, для координирования остальных. Оживлённые беседы, звонкие смешки — и всё это под открытым небом, но закрыто ширмой от посторонних.

Алек старался успокоить себя, но внутри разворачивалось полное недоверие ко всему, что происходило перед их глазами. Что ещё было примечательно, так полное отсутствие женщин и детей; все мужчины были примерно одного возраста, за исключением нескольких — те были значительно старше. И все как на подбор — высокие, развитые физически, словно целая воинская часть пытается создать вид семейного пикника.

— А где арсенал типичных отдыхающих? — Алека так внезапно осенило, что он поспешил озвучить вслух назойливую мысль.

Всё указывало на то, что эти люди не собираются задерживаться в этом месте надолго. Алек искренне пытался уговорить себя на то, что это вообще не его ума дело, но подозрения врезались в голову и роились там бесконечным потоком очередных умозаключений.

— Не вижу, так что не знаю. Наверное, мы просто не можем разглядеть с этой стороны, — Игорь повернулся лицом к Алеку, сразу заметив, насколько тот выглядел обеспокоенно. — Идём отсюда, а? — спросил он, нахмурив брови.

Алек не отводил взгляда от группы приехавших, широко распахнутые глаза и слегка приоткрытый рот свидетельствовали в пользу того, что тот витает глубоко в собственных мыслях. «Такой беззащитный в таком положении», — подумалось Игорю.

Нужно было увести его подальше отсюда, перво-наперво перекрыв размышления на эту тему, и Игорь коснулся ладонью щеки Алека, слегка погладив его подушечкой большого пальца. Левую руку он положил на чужое плечо, стараясь ненавязчиво повернуть к себе, чтобы загородить собой вид на этот странный лагерь. Он с добротой и заботой посмотрел в запуганные глаза Алека, и этим нежным жестом ему удалось вернуть того на землю, вырвав из тёмных лабиринтов раздумий.

Алек механически потянулся к руке Игоря, что была на его лице, поначалу подумывая её убрать, но вместо этого пальцы предательски обвили запястье, недвусмысленно сдавив его. Обрывая эту тактильную связь, Игорь чуть сощурился, еле заметно покачав головой, отчего его жест можно было расценить как «самое интересное должно быть позже», и аккуратно отстранился, на долю секунды задержав в своей ладони его руку.

— Идём? — ещё раз спросил он.

Алек кивнул и, стоило им развернуться в сторону их лагерей, устремил свой взгляд под ноги. Увлёкшись мыслями, он даже не глянул на часы, хотя близилось его любимое время: когда послеполуденная тишина вступает в своё правление, прежде чем обеденная суматоха свергнет её власть. Игорь, будто заразившись, сам погряз в собственных размышлениях; несомненно, ему не давало покоя, имеют ли подозрения Алека твёрдые основания, но больше его заботило другое. Он искренне хотел отгородить его от этих переживаний, хотя бы на какое-то мгновение.

Конечно, группировка выглядела странно, даже жутко, но ведь это совершенно их не касалось, они и увидели их по случайному стечению обстоятельств.

По пути к этому месту они говорили, почти что перебивая друг друга, — так Игорь выяснил, что они оба из одного города, — а сейчас молчали, не зная, какие слова тут можно подобрать. Лишь на мгновение он вспомнил события февральского вечера, а после, будто мигом освободившись от оков воспоминаний, осознал — сейчас разгар лета, прошло достаточно времени, чтобы перестать терзать себя. Алек — его второй шанс, и Игорь не собирался упускать его.

А замечая каждую реакцию Алека, в частности на самого Игоря, внутри зарождалось острое желание защищать его, будь то в тени окружающих сосен, или во дворах панельных высоток, там, где полная тишина, или там, где постоянный людской гомон. При любых обстоятельствах.

Время неумолимо двигалось вперёд, вечер больше не казался таким далёким.