— Алек, только глупостей не делай, пожалуйста. Но если собираешься, то хотя бы меня зови.

Близился вечер, и природа, словно открыв второе дыхание, постепенно оживала от утомительной жары. Вода в реке покрылась рябью, отчего создавалось впечатление, будто течение стало быстрее; листья медленно колыхались на ветру, пение птиц раздавалось всё громче. Солнечный свет был всё мягче и спокойнее, было тихо.

Если, конечно, не считать шума со стороны лагеря, где временно обитал Алек. Игорь, стоя напротив него, всматривался в опущенные глаза, выжидая, пока тот решится на какой-либо ответ.

— Хорошо, — удручённо произнёс Алек

Момент между ними задержался на слишком романтической ноте, но его мысли были насквозь пропитаны переживаниями: нужно было срочно вернуться в лагерь, чтобы не дай Бог не попасться на глаза кому-то из своих. Это чревато последствиями в виде урагана вопросов, после которых Алеку придётся ещё долго приходить в себя, чтобы вернуться в хорошее настроение.

Слева послышался топот ног, а приближающиеся голоса знаменовали, что его переживания были отнюдь не напрасны. Он резко повернул голову на звуки, еле сдержавшись от разочарованного стона. Со стороны его лагеря шагали взрослые, и они — как же он этого боялся! — завидев парней, устремили на них свои взгляды, ни на секунду не прерывая свои разговоры.

— Мы за дровами, скоро вернёмся, — Ярослав продемонстрировал бензопилу.

Сровнявшись с сыном, он многозначительно хлопнул его по плечу, отчего Алек начал уже заранее сгорать от неимоверного стыда — вопросы будут. Их будет столько, что он утонет в них с головой, не сможет выплыть и попросту захлебнётся.

— Крутые у вас мужики, — выждав, когда взрослые уйдут, Игорь решил разбавить затянувшуюся тревожную паузу. — Слышал я их вчера. Периодически, — с улыбкой добавил он. Стоило подметить, что слова он выбрал весьма удачные.

— Да… с нами ещё два мальчика, один совсем мелкий. Такая ситуация была, обязательно не расскажу её вообще никогда.

— О, расскажешь, куда ты денешься? Ты уже начал, а я её вытяну из тебя любым способом, ты же понимаешь, — прищурился он.

— Может быть. Если ты вдруг решишь поприставать ко мне, то расскажу. Ну, я побежал! — неимоверно быстро протараторил Алек и, резко развернувшись, помчался в сторону своего лагеря. — Встретимся позже! — бросил он через плечо.

Игорь, рассматривая траву под ногами, вскинул голову, широко распахнув глаза. Осознание того, что он услышал именно то, что услышал, вызвало самую настоящую бурю эмоций. Он медленно моргнул, и приоткрытый от удивления рот расползся в улыбке: скромный мальчишка, слишком хрупкий и постоянно паникующий, только что с ним флиртовал, да ещё и так нахально использовал приём «сказать и убежать».

Первичный шок, вызванный скорее внезапным пониманием, что Игорь совсем немного потерял контроль на ситуацией, сошёл на нет. Задорный блеск во взгляде, который всякий раз пронзал сердце, стоило с ним встретиться, медленно растворяющаяся зажатость… Алек ему доверяет! Он готов открыть свои тайные стороны… Волнительное тепло начало разливаться по телу, в голове то и дело вырисовывались образы того, что могло бы произойти, сердце затрепетало в ожидании чувств…

«Стоп. Нужно остановиться», — прозвенело где-то в затылке. Игорь хорошо знал, что бывает от ожиданий, он уже обжёгся на том, что создал в голове собственный сценарий.

Совсем скоро наступит ночь, способная скрыть своей темнотой всё, что не предназначено для посторонних глаз. Прекрасное время, чтобы осуществить свои планы, а не строить их впустую. Игорь, ещё раз взглянув на заросли кустов, за которыми скрылся Алек, тепло улыбнулся.

*

Чем ближе был лагерь, тем меньше оставалось спокойствия внутри. Радовало, что хоть тревога улеглась на дно, и чувство того, что всё хорошо, по-прежнему окутывало Алека. Но как можно было обозначить три палатки, взгромоздившиеся на прекрасной поляне? Недо-отдых в кругу недо-друзей, вот как. Странный Егор и извращенец Богдан — восхитительная компания, таких только и брать на природу! Благо, что хоть родители не успели разочаровать Алека настолько, чтоб появилось желание броситься в воду и утонуть.

Он остановился, взглядом мазнув по деревьям, задержался на реке и, прежде чем свернуть с тропы, к своему огромному сожалению заметил суетившегося Егора и слишком спокойного Беляка. Ещё не прошёл полноценный день на отдыхе, и Алек принялся себя успокаивать, что он ещё не раз успеет насладиться тем, ради чего он ездит в эти поездки каждый год. Природа обязательно заберёт его в свой завораживающий мир, заставит хоть ненадолго забыть прошлое, подсунет свой чистый лист, ещё не запятнанный кровью.

Алек отогнал от себя бредовые мысли. Его жизнь уже разделена огромной стеной, то, что было до приезда сюда, осталось за ней. И не важно, что было прошлым летом или неделю назад, отныне и дальше ничто плохое, что навязчиво пробирается в голову, не сможет разрушить его. Есть Игорь, его новый друг, и куда важнее сделать их общий путь не таким тернистым. Алек знал, что именно он может быть виновным в обратном, а потому он должен сделать первый шаг — уничтожить грязь в собственной голове. Здесь, средь высоких сосен, нет места скверным мыслям.

— Долго ты пропадал, — Егор расплылся в широкой улыбке, стоило Алеку подойти ближе.

— Так вышло, — он плюхнулся на стул, всем своим видом показывая, что он не верит этой напускной радости.

— Подай мне кетчуп, пожалуйста, — спустя несколько минут Егор решил стереть с Алека образ того, кто на своём месте и не выжидает чужих указаний. Конечно же он поспешил состроить умоляющую физиономию, кивая на последний ингредиент для своих бутербродов.

— Он у тебя перед лицом стоит, сложно подняться и взять? — пусть он и помог, но не упустил возможности язвительно упрекнуть лень, плескавшуюся внутри Егора.

На лице не дрогнул ни один мускул, внешне выражая твёрдую благодарность, Егор тщательно скрывал то, что его это ранило. Он тоже часто пользовался возможностью окунуться в собственное море мыслей. Люди в основном не имеют понятия, что творится в голове у другого, а внешний вид бывает обманчив. Если у них нет синдрома спасательного круга, из-за которого приходится становиться частью чужой проблемы, то своими переживаниями у людей можно вызвать только жалость. Одно известно — всем насрать.

Алеку насрать, уж это Егор знал точно. Эту неприступную крепость не пробить никаким ласковым тоном и уважением, да и смысла в этом никакого не было. Зачем впускать такого человека в свой внутренний мир, в потайной ураган? Он уже не обратил на него никакого внимания, когда Егор дал волю своим чувствам в порыве мыслей; когда он плакал, глядя на костёр, Алек молча сидел рядом, но старался выглядеть «сочувствующим». Другие люди никогда не стремятся понять личный мир полностью, особенно, когда он слишком отчётливо трещит по швам. Никто не ринется сшивать его обратно.

Егор видел, что он раздражал всех вокруг. К нему плохо относился Алек, Беляк, пусть и редко, но всё же язвил, отец умел доносить свои слова только криком. Только Ярослав и дядя Лёша были отзывчивыми. Открытая душа, добрая натура, всегда готов на помощь и всегда пытается сделать для всех лучше; никогда не забывает говорить «спасибо» и «пожалуйста», делает всё, что в его силах, и не перестаёт улыбаться. Неужели всё это — ошибки, приведшие к тому, что Егора всегда задирают?

Отвергнутый обществом.

— Встав-ляй! Встав-ляй! Встав-ляй! — скандировали два парня, стоявшие по бокам от него. Негромко, ведь их действительно волновало, чтоб никто не услышал снаружи. Егор их не видел — свет исходил только из окон, что были высоко под потолком.

Только силуэт старой лавочки и облезлая штукатурка на стене. Из-за чёрной одежды даже не видно рук, что намертво удерживали его. И голову, конечно же, тоже зажали, чтобы он не смог повернуться. Весёлая игра, как воспринимали это одноклассники, на самом деле — просто попытка выместить всю свою злость на нём. Казалось, будто Егор застрял в вечности, хотя не прошло и половины десятка минут, как закончились уроки. Все ушли домой, потому никто не мог войти в эту кладовую, его не ждали друзья. Ждать же было некому.

— Больно, — хрипло и слюняво сорвалось с губ, и это были последние внятные слова.

Глухие стоны боли и сиплые возгласы — всё, что смог издать Егор. Если бы на голову и лицо не давили коленом, он, может, и смог сопротивляться чуть эффективнее, хотя бы словесно.

Мир сужался кольцом, оставляя лишь небольшое пространство в этой чёртовой подсобке. Хотелось думать о чём-то другом, перестать видеть себя на этом месте. Поздно, истерика уже захлестнула его, слёзы закапали на холодный кафель. Ручка швабры сухо проталкивалась между ягодиц, Егор задыхался от боли, к горлу подступила тошнота от той злости, которую вымещали на нём. Сколько времени прошло, пока швабру не откинули в сторону, он не знал. Дверь в кладовую закрылась, кошмар наконец утих.

Те трое ушли на улицу, совершенно не подозревая, что одна жизнь теперь надолго будет лишена красок. Им было невдомёк, что совсем скоро они окажутся в исправительной колонии и не смогут отмыться от этой грязи до конца своих дней. Только финал этой истории не смог принести спокойствие Егору.

Через три дня случилась первая попытка суицида, тут же ставшая последней. Он выжил, но желание сдохнуть никуда не улетучилось, ровно как и болезненные спазмы; ещё месяц он мучился от боли, задыхался всякий раз, когда возникало воспоминание о том, как его голову прижимают к полу коленом, а руки заламывают за спиной. День за днём в ненависти.

Только удача, как он был уверен, поспособствовала тому, что судебные разбирательства не разлетелись по всем СМИ. Но знала вся школа, очень быстро ставшая бывшим местом посещения — после окончания реабилитации Егор перешёл в другое учебное заведение, куда информация о его прошлом не успела просочиться.

Суд стал местом его мысленных преступлений. В голове зарождался иной вариант развития событий. Как его родители, уничтоженные после похорон сына-самоубийцы, не едут никуда, оставляя дело за адвокатом; в городские СМИ без остановки просачивается новая и новая информация, расследование набирает обороты. Финал такой же — нападавшие получают срок. Только в мыслях Егора есть одна значительная деталь, отличающаяся от того, что было в реальности: он мёртв, а лица этих парней знает каждая мышь, и весь город как на пороховой бочке, и пусть они остались живыми, но жизнь их разрушена в прах.

Эти мысли рождались только из-за наблюдений. Мёртвых чтят, за живыми никому не интересно наблюдать. Правда, и у этого почтения весьма короткий срок годности. Егор хорошо понимал, что только родители будут помнить его мёртвым, те, кто не сказал бы ни единого громкого слова.

— А о нас ты подумал, когда на тот свет собрался отправиться?! — мама кричала на него, срывала голос, уже и без того посаженный, доводя себя до истерики. Егор знал, что мама это делала не со зла.

И несмотря на то, что он был жив, в доме витала смерть. Он сидел за столом, пока мама продолжала кричать на него. Охваченная истерикой, она позабыла о том, что хотела достать что-то из холодильника, отскочив от него в сторону, так и не закрыв дверцу.

За окном, как назло, нависали чёрные тучи, так чётко видные через белую сетчатую тюль; Егор смотрел куда угодно, только не на мать. Он ссутулился и, почувствовав, что на животе складки стали слишком большими, возненавидел себя ещё больше. Он словно отключился, перестав слышать голос матери, взгляд упал на чересчур большие ноги, пухлые руки… за последние три недели он набрал слишком много лишнего веса.

За минуту до истерики матери позвонил адвокат с радостной новостью о том, что осталась лишь бумажная волокита, что совсем скоро семья их будет полностью свободна от этих всех разбирательств. Мама должна была обрадоваться, да только с того момента, как её сына забрали в больницу, она рыдала сутками напролёт. Душевная рана зияла новой болью: Егор, единственный ребёнок, так тяжело им давшийся, чуть было не умер; оттого она никак не могла успокоиться, всё больше и больше вспоминая тот ад, через который всем пришлось пройти. Но глубоко в душе она всё же понимала, что этот кошмар очень скоро закончится.

Кошмар Егора не прекращался ни на минуту. На фоне стресса начались большие проблемы со здоровьем, он стремительно набирал вес. Он никогда не был худым мальчиком, но резко стал втрое больше. А мысль о том, что близился переход в другую школу, ничуть не добавлял спокойствия.

— Доброе утро, класс! Сегодня у нас новенький! Знакомства перенесём на перемену, скоро придёт ваш учитель, — новая классная руководительница, миловидная женщина в возрасте, показалась Егору очень приятной. Представив его одноклассникам, она вышла из кабинета.

Он умостился за одной из пустых парт в самом конце кабинета, — вечная территория новеньких, — сев так неподвижно, будто он и вовсе статуя. Вокруг было столько людей, среди которых он желал остаться невидимкой, но всё равно старался произвести на них хорошее впечатление.

«Может, если не двигаться, то никто и не заметит?» — через большое усилие Егор достал из рюкзака принадлежности для урока и, заправив прядь за ухо, снова замер. Нет, на него всё равно периодически поглядывали, не прерывая своих разговоров.

— Да блядь! Сам пиши, отвали от меня! — донеслось откуда-то справа.

— А ты взяла сегодня…

— Включай игру, я сейчас зайду!

И, как он и предполагал, среди всех этих обрывков фраз мелькнула та, которую он и ждал, и боялся услышать одновременно:

— Новенький мальчик какой-то странный.

Шум и хохот наполняли кабинет, из гомона Егор старательно выуживал что-то членораздельное; он хотел понять по разговорам, есть ли тут хоть кто-то доброжелательно настроенный. Едва учительница вошла в класс, как сразу же стало на полтона тише, и он смог расслышать тихий голос одной из девочек.

— Давай подойдём к нему на перемене? — нежно, почти нараспев, произнесла она.

— Да, конечно! — так же, по-доброму, отозвалась вторая.

Может, общество не отвергнет его в этот раз?..

По окончанию дела он получил огромную денежную компенсацию — адвокат, нанятый отцом, действительно знал толк в своём деле, — да только не всралась она ему от слова совсем. Никакая сумма не могла заставить его полюбить хоть одну минуту этой поганой жизни.

Однако, он всё же жив, и Егор этому несомненно рад. С ежедневными походами к психологу, с адаптацией к новой школе и с рубцами на запястьях, он рад тому, что у него появился ещё один шанс.

И это был Шанс с большой буквы: он успешно окончил год, подружился с девочками, Ярославой и Соней, которые к нему сами подошли в первый день. Конечно, от пассивных обидчиков никуда не было деваться, но Егор, выходя из школы, снова начинал замечать, что в полдень солнце всё же светит. В середине мая, в один из самых тёплых и самых зелёных дней, он всё же смог очнуться, проснуться окончательно от пережитого. И пусть в памяти всё равно мелькнул тот злополучный день, но в этот момент он стал лишь напоминанием того, какой долгий и тернистый путь преодолел Егор, чтобы снова увидеть солнце.

— Скоро лето. Вы же понимаете, что мы должны что-нибудь придумать? — Егор повернулся к девчонкам, когда они втроём вышли из школы. Больше никого не было рядом: уроки ещё не закончились, просто они решили тихо улизнуть.

Скоро лето…

*

— Ничего себе, какое дерево! Да нам этого до отъезда хватит, — Беляк быстро соскочил со стула и побежал навстречу к родителям, едва не теряя свои зелёные кроксы по дороге.

— Оставим это на потом, — мужчины, втроём дотащив огромный сухой ствол до лагеря, бросили его около костра. Дядя Миша повернулся уже к детям, продолжив говорить: — А сейчас все вместе идём купаться! Только Ярославик закроет всё самое ценное в машине, правда же? — крикнул он в сторону автомобиля.

Через несколько минут все три семьи стояли на берегу, рассматривая водную гладь. Ветер стих, где-то справа, поодаль от них, слышались радостные возгласы и плеск воды. Разделившись по парам, — отец и сын, — они стояли в реке по колено, привыкая к вечерней прохладе.

— Когда ты маленький был, я тебя всегда подхватывал на руки и кидал в воду. Кричал всегда недовольно, как резанная свинья, — сказал Ярослав Алеку, но так, что это услышали все.

— А мы постепенно учились плавать, но Егору это не нравилось. Он барахтался в воде как мешок с говном, — подхватил дядя Миша, заливисто рассмеявшись.

— Ну па-а-а-ап, — жалостливо протянул Егор и глянул на Алека, который, к слову, был тоже не в восторге от этих отцовских откровений. Тот стоял настороже, чтобы успеть среагировать, если его снова захотят толкнуть.

— А наш возраст ещё не прошёл! — и дядя Лёша быстро, пока Беляк не проанализировал сказанное, подхватил его на руки, резко бросив в воду. Вопль быстро оказался заглушен громким смехом всей компании, за которым последовали шумные всплески.

Мужчины окунулись с головой, синхронно начав ерошить волосы. «Хороша водичка!» — и все разом подхватили это утверждение, начав соглашаться. Дети плескались рядом с ними, норовя обдать друг друга очередными брызгами; прекрасный солнечный вечер в семейной обстановке.

— Поплыли!

Перебравшись туда, где глубина побольше, все вместе двинулись вверх по реке, чтобы проплыть вдоль береговой линии, прилегающей к территории их лагеря, и вернуться обратно. Плыть нужно было совсем недолго, всего-то до ивы, опустившей свои ветви в реку, и Алек сам себя уговаривал на то, что почти везде довольно мелко.

«Главное, что всегда можно встать и стоять», — повторял он про себя; ему-то, самому высокому из всех, вообще это труда не составляло. Разрезая водную гладь, они продолжали плыть вперёд, и больше всех уставали Алек и Егор, то и дело останавливаясь и выплёвывая попавшую в рот воду. Их постоянные удручённые вздохи слышали все, но фокус внимания на себя брала природа вокруг. Исключительно она.

Воцарилось молчание только тогда, когда они добрались до ивы, и теперь плыть было проще — больше не нужно было стараться изо всех сил, течение само несло их обратно. Этому очень был рад Алек, ему нравилось плавать на спине, опустив уши в воду и прикрыв глаза. Сквозь закрытые веки просвечивались солнечные лучи, отчего появлялись кроваво-красные блики перед глазами; но стоило их приоткрыть и вернуться в исходное положение, как взгляд непременно подмечал, насколько хорошо и прекрасно вокруг.

Невероятные вечерние виды окружали их; устав от города, сложно было не подметить, насколько здесь всё живое. Самые обычные цветы вызывают лёгкую улыбку, ничем не приметные кустарники навевают самые спокойные мысли. На другом берегу не было такого: там грозно устремляли свои вершины вверх мрачные сосны, засохшие деревья жутко раскинули свои обломанные ветром ветви, даже песок казался каким-то зловещим; та сторона слишком безжизненна.

Многим дальше, где поверхность берега была значительно ровнее, стояла одинокая палатка, неподалёку от неё была пришвартована старая лодка. Но через некоторое время исчезли и эти признаки присутствия жизни — люди хоть и мешкали, но явно старались собрать свои вещи до наступления темноты.

В вечере есть особая магия, о которой трудно сказать, но очень легко почувствовать.

Несмотря на количество отдыхающих, не было чувства испорченного блаженства. Город по-прежнему был далеко, цивилизация не сковывала своими бетонными джунглями. Даже отчётливые возгласы детей, шумные разговоры их родителей и припаркованные на берегу автомобили не создавали ту суматоху, от которой все так старательно бежали на отдых.

— Швартуемся! — выкрикнул дядя Лёша, изображая корабль, и подплыл к берегу.

— Пойду перекушу, — Алек, дрожа от холода, обратился к своему отцу.

Вылезать из воды — самое настоящее извращение. Даже в жаркий полдень это чревато появлением мурашек на коже, а уж вечером, когда солнце близится к горизонту, а всё вокруг стремительно остывает, так тем более. Руки рефлекторно сжались в кулаки, на худом теле так отчётливо ощущались холодные капли, стекающие с волос и плавательных шорт.

Алек был уверен, что он, бледный и худой, сейчас выглядел просто-напросто жалко. Уж лучше было бы дальше сидеть в воде, а не стучать зубами, ссутулившись на берегу, но желание что-нибудь съесть было слишком настойчивым.

— Не наедайся, скоро ужин будем готовить, — подметил Ярослав.

Безвременное «скоро» повисло в воздухе, явно не собираясь перекочевать в обозримое будущее; Егор и Беляк нашли себе занятие в зарослях у реки, родители продолжили свои сверхважные, особо взрослые разговоры.

Завершением каждого заплыва являлся этап закуски, чтобы придать своему тощему телу новую энергию. И самым лучшим вариантом являлись бутерброды, созданные из всего, что более-менее съедобно. Алек, уплетая свой второй бутерброд с сосисками, довольно поёжился, чуть сильнее укутавшись в серое махровое покрывало. Умиротворение. Глянув на проблески солнца, скрытого густыми ветвями, он в который раз оценил волшебство наступления сумерек. Будто почувствовав, он присмотрелся к кустам, что были в конце дороги, уходящей от лагеря: у поворота, тщательно скрывая себя от остальных, был Игорь.

«Закуской бывают не только бутерброды», — шаловливо подумал Алек, когда ему махнули рукой, и, двинувшись вперёд, обрадовался, что никто не читает его мысли.

— Хорошо отдыхаете, как я вижу, — Игорь сжал пальцы, преодолевая желание коснуться до мокрых прядей Алека, так забавно завивающихся. — Может, прогуляемся, как стемнеет?

— Я не против. Только купаться не будем, я мёрзну ужасно, — он проглотил последний кусок бутерброда. — Встретимся за этим деревом после заката.

— До встречи, моё вечернее солнце, — Игорь спешно развернулся, так нагло отзеркалив запрещённый приём Алека, и бегом устремился в сторону своего лагеря. Хотя на самом деле он просто решил таким образом скрыть накатившее смятение.

Родители взялись за готовку, тут же начав доносить отцовские мудрости до детей, как только начало смеркаться. Ярослав всегда старался научить Алека всему на свете, чувствуя, что это его прямой долг. Раньше он об этом забывал, но сейчас… внутри всё обрывалось всякий раз, когда он слышал злостное: «я не знаю, как это делать!». Он взял себе за правило, что будет стоять за сына горой, ведь рядом нет матери, которая научит своего ребёнка правильному. Ярослав не должен напоминать сыну о том, что её больше нет.

«Смотри и учись, как правильно разжигать костёр!» — куда же без подобных изречений? — «Картошку тыкай вилкой, если мягкая, значит уже готова», — излишние напоминания очевидного, казалось бы…

— А ты помнишь, как варить макароны? — Ярослав, увлечённо протыкая картошины ножом, повернулся к сыну.

— Да помню я, пап! В последний раз же хорошие получились, даже не кашей, — Алек злился, когда вопросы от папы сыпались нескончаемой лавиной. Его нисколько не радовало такое проявление заботы, он часто гневался в ответ, не всегда понимая, зачем вечно поучать.

— Ты помнишь, какими они на вкус были? Как соляная шахта! Сейчас оставим стряпню на плечи дяди Мише и пойдём пилить брёвна, — он похлопал сына по спине. Едва ли Ярослав обижался на язвительность ребёнка, он точно знал, что однажды тот поблагодарит его за всё.

— Егор, не хочешь заняться готовкой? — заговорил Михаил. Со стороны могло появиться впечатление, что он просто пытался перекинуть обязанности на своего сына, но это было совершенно не так. Просто у него был особенный подход ко всему.

— Конечно! И салат ещё сейчас нарежу, — Егор громко протопал босыми ногами по траве, направившись к отцу.

Родителям Егора очень хотелось верить в то, что они правда знают своего сына, но, после всего произошедшего, они начали глубоко сомневаться в этом. Их чадо, тот самый милый маленький мальчик, что мог в детстве писаться в кровать из-за кошмара, хотя перед сном смотрел всего лишь мультики; вежливый и всегда добрый, искренне старающийся примкнуть к обществу изо всех сил… Какая же страшная каша творилась в его голове, как оказалось!

Нет, всё же в нём осталось то, что всегда бросалось в глаза. Егор по-прежнему нуждался в проявлении собственной необходимости для остальных. И если обратиться к нему за помощью, он сделает всё, что в его силах. А порой и превзойдёт сам себя. Так, каждую поездку он пытался нарубить дров в прямом смысле, да только выходило в переносном; разгневанный, с топором в руках, ни разу он не вспоминал о том, что допускать ошибки — это нормально. Только всё больше ощущал зарождающуюся к самому себе жалость, что он не может помочь абсолютно всем.

Дядя Лёша шлялся по территории лагеря, оставив сына на произвол судьбы. Тот преспокойно гулял, подходя то к одному, то к другому, внимательно наблюдал за всеми действиями, комментировал. Совсем ещё ребёнок, с присущей наивностью и неугомонным любопытством. Богдан рос слишком активным мальчиком, даже спортивные секции не убавляли бесконечный запас энергии. А ещё, что довольно быстро заметили родители, он был далёк от чувства такта и скромности.

— И чего они все так рыдают? Она же была гадкой бабкой, — слишком громко изрёк Богдан, обращаясь к отцу. Стоя в чёрной одежде перед гробом, он ничуть не смутился толпы вокруг.

— Не говори так! — зашипела мама, одёрнув его за плечо, как только все обернулись в их сторону. Алексею пришлось извиниться перед друзьями семьи; сын и дочь этой женщины, на чьих похоронах они присутствовали, недовольно уставились на наглого ребёнка.

Когда они свернули не туда? В воспитании Богдана были проблемы, сколько бы они не старались их избежать. Несдержанный, он мог опозорить кого угодно и перед кем угодно, будь то учителя или же самые близкие друзья, словно учить его чему-либо попросту бесполезно. Но, если не учитывать этого, он никогда не делал того, что принято считать плохим: никаких битых стёкол, не обижал бездомных животных, не таскал девочек за волосы. Просто что-то упущено.

Алексей нет-нет, да и поглядывал на сына, которого было проще оставить в самостоятельном изучении окружающего мира; видимо, чувство того, что он заинтересовался сам, действовало на него благоприятно. Беляк с особым любопытством поглядывал, как Ярослав учил Алека пользоваться бензопилой. В глазах искрилось увлечение, он явно боялся упустить любой момент, внимательно слушая ликбез по устройству пилы.

Дети, конечно, часто не понимают правил, отчего нарушают чужие границы. Вопрос воспитания, которое зачастую дремлет глубоко внутри, постепенно просыпаясь с годами. Дядя Лёша иногда подмечал, что порой не узнаёт своего сына. Как, например, сейчас: янтарные глаза, в точности как у отца, уставились на бензопилу, на железную цепь. Он не слушает, он упрямо смотрит на цепь.

Оранжевый закат тускнел с каждым мгновением, оставалось всего-ничего до самого прекрасного момента в вечере, когда зарево доходило до своего пика. Небосклон в такие моменты вспыхивает красным совсем ненадолго, а затем на всё живое укладывается золотая вуаль от солнца, вот-вот собирающегося на покой. Последние трели птиц, которые должны смениться ласковыми мелодиями сверчков; и даже проснувшиеся назойливые комары не способны испортить ощущение магии в тот момент, когда землю застилает тёмное, непроглядное полотно не менее волшебной ночи.

Алек подошёл к столу, дядя Миша как раз раскладывал всем варёный картофель, не скупясь посыпать его зеленью и поджаркой. На подходе уже был свиной шашлык, аппетитно потрескивающий на углях, но Алек только облизнулся, глядя на него, и принялся накладывать себе овощной салат.

— Вкусно? — с гордостью в голосе спросил Михаил.

— А то, пап! Очень-очень вкусно! — воскликнул Егор, набивая рот всем, что было на тарелке. Жирный слой кетчупа уже украшал не только еду, но и его губы.

За столом впервые за время отдыха собрались все вместе; каждый в руках держал свою тарелку, с удовольствием уплетая пока ещё лёгкий ужин. Все так проголодались, что даже не удосужились убрать со стола остатки мусора и протереть липкие пятна от чашек и стаканчиков. Да и это не было так важно, чистота никогда не являлась важнейшим фактором в отдыхе, а беспорядок вокруг напоминал о том, что здесь, на природе, самое время отдохнуть от общепринятых норм.

Взрослые, уже успев поставить алкоголь на стол, делились своими мыслями друг с другом, Богдан и Егор периодически подключались к ним, как ни странно к месту вставляя свои пять копеек. Алек тихо ел, слушая их всех вполуха — его мысли заполнили ожидания встречи с Игорем. Шашлык он решил оставить на позднюю ночь, планы на ближайшие несколько часов были значительно вкуснее жаренного мяса.

Стоило ему отставить пустую тарелку и подняться, как под локоть его ухватил дядя Миша, на долю секунду опередив отца, серьёзно проговорив:

— Выбрались все вместе, а ты покидаешь нас? Непорядок, Алек!

— Я просто прогуляться, скоро буду! — поспешил оправдаться он, невольно дёрнувшись.

— Да шучу я, отдыхай! — расхохотался Михаил, заметив раскрасневшееся от негодования лицо парня. — Ждём на шашлык!

Из вежливости усмехнувшись, Алек поспешил в палатку, чтобы побыстрее утеплиться перед ночной прогулкой. Уже там, где его никто не видел и не слышал, он расслабленно выдохнул и мысленно поблагодарил то чудо, из-за которого его не засыпали градом лишних вопросов.

Он еле слышно выругался, увидев, что на футболке красуется пятно от кетчупа; Игорь наверняка уже заждался его, и Алек не стал тратить время на поиски чистой одежды — на голое тело надел чёрную олимпийку, застегнув молнию по самый воротник.

Ловко улизнув от лишних взглядов в заросли, он направился к назначенному месту. Небо потемнело настолько, что с большим трудом можно было уловить остатки фиолетовых оттенков на нём. Звёзды проявлялись так быстро, что Алек будто заново для себя подметил, что здесь их куда больше, чем в городе. Завернув за поворот и подойдя к дереву, он отряхнул свою обувь от лишнего песка, которого успел нахвататься за свою недолгую прогулку, и, прислонившись плечом к стволу, убедился, что вокруг нет никого.

Быстро приближающиеся шаги заставили его встрепенуться, но не потому, что он испугался. Радостно стало не только оттого, что Игорь пришёл, но и что он так безошибочно узнал его по одним только шагам.

— Как же я рад тебя видеть! — он сиял даже в тени вечера, широко улыбаясь и показывая своё хорошее настроение. — Не долго ждал?

— Да я только пришёл, у нас ужин немного затянулся. Идём?

— А куда? — Игорь только сейчас понял, что даже не подумал о том, где можно провести время.

— Ну… эта поездка, конечно, уже успела стать отдушиной, но я всё равно хочу уйти подальше, куда-нибудь в глубь леса. Настроение побыть в полной тишине и в самом тёмном месте, — Алек, задумавшись, опустил глаза в землю. Молчание несколько затянулось, и он, подняв взгляд, улыбнулся: — Но я с большим удовольствием пущу тебя в своё одиночество.

— Тогда идём, — сразу же отозвался Игорь.

Уже через пять минут стало настолько темно, что появился риск потерять тропу, с которой они сошли. Под ногами хрустели иголки и шишки, периодически Алек озвучивал мысли, приходящие в его голову; Игорь же, украдкой его разглядывая, старался отвечать на его вопросы развёрнуто, но иногда выходило до обидного коротко.

— И давно ты такой? — сунув руки в карманы, спросил он.

— Какой? — оживившись, отозвался Алек.

— Грустный тощий мальчик, который редко улыбается и часто опускает голову. Давно?

— Семь… или восемь месяцев, — сразу же ответил он. — Я улыбаюсь, правда, и даже чаще, чем ты думаешь. Ты сможешь это увидеть… в будущем, — добавил он, немного помолчав.

— Ты можешь рассказать мне о том, что было тогда, — Игорь знал, что в ответ будет тишина. И он понимал, что на ношу Алека упало нечто действительно тяжёлое, и для таких откровений всегда нужно время. И, чтобы подчеркнуть добрые намерения, он добавил: — Всегда можешь рассказать.

Мимо его ушей не проскользнул слишком очевидный намёк на будущее, которое может быть между ними. Глаза заискрились, внутри что-то перевернулось от осознания этого. И теперь Игорю с большим трудом удавалось остановить поток мыслей в голове. А молчание Алека, вновь ушедшего в себя, ничуть не способствовало хоть какому-то отвлечению.

— Слушай, — решив его растормошить, начал Игорь. В голове был единственный вопрос, и он тянул время, думая, стоит ли действительно задать его, — а ты влюблялся когда-нибудь?

Алек впервые за время их знакомства посмотрел прямо ему в глаза, на лице отразилось небывалое удивление. Игорь едва рот не открыл от осознания, насколько тот всё же был красив, особенно, когда не скрывал себя за напускной хмуростью и не пытался отвернуться; у него дёрнулась бровь в ожидании ответа, теперь это было ещё больше интересно, чем несколькими секундами назад.

— Наверное, два года назад. Он, — Алек щёлкнул зубами, осознав, какую ошибку допустил, и густо залился краской, молясь, чтоб этого не увидел собеседник, — мне никак не отвечал, потому всё прошло, — протараторил он сбивчиво.

— А у меня зимой, только теперь я понимаю, что это не любовь была. Он, — Игорь намеренно акцентировал внимание на этом слове, — оказался не самым хорошим человеком.

Ему пришлось солгать. При других обстоятельствах он обязательно сознался бы во всех грехах, не утаив ни единого живого таракана. Плохим был Игорь, но у него есть шанс на искупление. По крайней мере, он так думал и надеялся на это, наивно полагая, что ни одной ошибки он больше никогда не повторит. И вновь произошло то, что он пытался в себе искоренить: между ним и Алеком была искра, которую видел только он, а о чём думает его новый друг, он и представлять не хотел. Навязчивая мысль засела в голове, и он, пытаясь отвлечься от неё, устремился вперёд.

— Стой!

Алек, догнав его, ухватил его за рукав ветровки, встав напротив него. Игорь неожиданно стал совсем серьёзным, пропала даже лёгкая ухмылка, которая всегда была на его губах. Было желание отвернуться, и когда он уже почти нашёл в себе силы это сделать, Алек сделал рывок, оказавшись слишком близко к его лицу. Так резко, неожиданно… но их поцелуй, к удивлению обоих, был таким нежными и медленным.

Алеку стало жутко стыдно, ведь целовался он так же плохо, как и танцевал, — какое счастье, что им не предстояло сейчас исполнить какой-либо танец! — и он, стараясь ничего не испортить, просто начал подстраиваться под чужой ритм. Игорь, будто читая его мысли, перехватил инициативу, добавив напористости, но всё ещё сдерживая границы.

Даже несмотря на истерично бьющееся сердце, Алек постепенно начал расслабляться, найдя в себе смелость положить ладонь на чужую грудь, второй скользнув к левому плечу Игоря. Все мысли сбились в одну единственную, которая беспокоила только его; осознание того, что он пусть и стал инициатором, но сейчас учился целоваться на ходу, липким холодком осело на позвоночнике. Резкий хруст шишки напугал его настолько, что он в ужасе распахнул глаза.

Игорь лишь тихо усмехнулся и погладил его щеку большим пальцем, не позволяя от себя отстраниться, и топнул ногой, демонстрируя, что это он случайно раздавил злополучную шишку. Алек не смел шелохнуться, твёрдо стоя на месте и неумело отвечая на поцелуй. Все действия Игоря были направлены на то, чтобы разломать эти железные цепи, сковавшие чужое тело; его пальцы то и дело успокаивающе поглаживали шею Алека, мягко пробирались к лёгкой небритости на его лице.

Позади них стояла широкая сосна, и в голове Игоря резкими вспышками появились кадры, как он толкает его спиной к дереву, впивается в его губы так, что они оба невольно врезаются зубами. Но всё же он достойно держал дистанцию, чётко разграничивая, что Алек из фантазии и Алек в реальной жизни — это совершенно разные люди. Всё так же медленно целуя его, Игорь всё же осмелился на ещё один шаг. Еле слышное дребезжание молнии на олимпийке вызвало слишком ощутимую насторожённость.

— Не бойся. Я не для этого, — поспешил заверить он, прошептав в самые губы, — ты можешь сделать то же самое…

Игорь шумно выдохнул через нос, дёрнув заевший замок на чужой олимпийке, и, встретившись с испуганным взглядом Алека, снова приник к его губам. Наконец разобравшись с молнией, он придвинулся ближе, поцелуй стал куда более напористей, холодные ладони забрались под одежду, скользнув по талии вверх.

По коже пробегали мурашки вслед за касаниями Игоря, в голове был самый настоящий взрыв эмоций, норовящий выбраться наружу. Дрожащими пальцами Алек добрался до молнии на его ветровке и, почувствовав, по щеке катится собственная слеза, резко потянул замок вниз. Перебарывая стеснение, он провёл ладонью по рельефу мышц на груди и животе Игоря; рвано выдохнув, он прижался к нему сильнее, едва не застонав. Как же ему хотелось стянуть эту ветровку и, отшвырнув её в сторону, рассмотреть каждый сантиметр потрясающего тела…

Напряжение в паху уже стало отдавать пульсацией, но даже отчётливо ощущая это, Игорь всеми своими действиями показывал, что не станет переходить за грань. Поначалу показавшиеся настойчивыми, его руки мирно покоились на спине Алека, лишь изредка прижимая его к себе чуть сильнее, в большей степени для того, чтобы не терять связь с реальностью.

Алек отстранился первым, понимая, что совершенно не нормально плакать из-за поцелуя, но слёзы упорно накатывали. Он поспешил отвернуться, когда Игорь задел пальцем влажную дорожку на щеке. Ожидая какой-либо шутки на эту тему, Алек широко распахнул глаза, когда его новый друг положил его ладонь на свою щёку. Чувствуя под подушечками пальцев точно такую же влагу, он не смог сдержать улыбки. Эмоции Игоря были точно такими же.

Проведя второй рукой от шеи до груди Игоря, он тихо рассмеялся, утыкаясь лбом в его ключицу.

— Это глупо, но… я счастлив, что с тобой есть возможность узнать все бесконечности мира, — прошептал он, и в словах его слышалась искренняя, широкая улыбка. — Мы ведь даже в городе живём в пяти минутах друг от друга…

Алек опомнился, задумавшись о том, что он, вероятно, слишком сильно торопит события. Неловкость пронзила каждую жилку, его слова звучали слишком наивно и слишком по-детски.

— Всё верно, я теперь точно не хочу отпускать тебя, — Игорь говорил без капли издёвки, давая понять, что он точно так же готов нырнуть в омут с головой. Даже если это чересчур глупо для одного дня знакомства. — Уверен, что ты самый лучший…

— Самый лучший, значит? — Алек перебил его, зацепившись за эти слова. В ответ прозвучало одобрительное мычание, и он, решившись, выпалил: — Тогда сходишь со мной в одно место? Это важно…

Повисло настороженное молчание, не трудно было догадаться, куда он порывается, и Игорь кивнул, понимая, что совершенно не хочет ему отказывать. Уж лучше так, чем Алек накрутит себя ещё больше.

— Послушай меня, пожалуйста. Мы плавали сегодня до самого конца, в ту сторону, — он указал пальцем в примерное местоположение, — и я видел точно такой же лагерь. Это ни фига не отдыхающие, понимаешь? — озвучил он свои параноидальные мысли.

— Мне всё равно кажется, что ты преувеличиваешь, — но Игорь сделал несколько шагов вперёд, — но я помогу, — пресёк он попытки оправдаться. — Только вот ты не думал, что будет, если ты прав? Убьют они нас, что ли?

— Слушай! Никто из них не купался, никто не разводил костёр. Совпадение? Лучше я буду дураком, который оказался не прав, — решительно заявил Алек, следуя за ним. — Мы должны пробраться максимально близко, я думаю, что они ещё не спят. А если всё же спят, то проберёмся к складу. Надо узнать, что у них на уме.

— Хорошо, я тебя услышал. Идём, проверим, — тяжело вздохнул Игорь.

Пробираясь сквозь заросли и чудом огибая всё то, за что можно было споткнуться, они шли вперёд. Алек снова ушёл в себя, размышляя над словами Игоря, что их могут убить. Об этом он действительно не думал, но навязчивое желание докопаться до правды не покидало его.

Когда чужая рука сжала его ладонь, он расслабленно выдохнул, но едва ли вернулся в реальность из лабиринтов мыслей. В голове то и дело возникали сотни теорий и догадок, становилось так страшно, что по телу пробегал скользкий холод. Он сильнее сжал пальцы, будто пытаясь зачерпнуть тепло из чужих прикосновений; Игорь просто шёл рядом, молчал, но даже так он умудрялся уравновешивать эмоции Алека.

По-хорошему нужно было сначала изучить территорию подозрительных мужчин, но их внимание привлёк огромный тент, внутри которого горел свет. Беззвучно пробравшись поближе и скрывшись за пышным кустарником, они стали прислушиваться к голосам; за тканью виднелись силуэты, в этом большом шатре, кажется, собрались все, кто сюда приехал.

— Завтра наступит день, к которому мы так долго готовились! — спустя некоторое время неразборчивого гомона раздался громкий голос. — Не забывайте нашу цель! — в ответ загудели остальные. — Помните, ради какой жизни мы вершим это! — послышались удары кулаками по столам в один ровный такт.

— О чём они… — с ужасом начал Игорь.

— Тише! — зашипел Алек.

Толпа, находившаяся под этим огромным навесом, взревела, и теперь было сложно расслышать что-то членораздельное. Парням невероятно повезло, что они попали в момент общего собрания, потому они остались незамеченными. Проверять судьбу на собственное везение не хотелось от слова совсем, и они поспешили улизнуть из этого странного лагеря, пока это жуткое собрание не закончилось.

— Нам нужно валить отсюда! — не выдержав, Алек чуть не закричал, когда они вернулись обратно в лес. — Ты слышал их?! Я был прав!

— Остановись! Да, я слышал, но… давай завтра поговорим об этом? Нужно успокоиться, понимаешь? — дойдя до дерева, возле которого они встретились, Игорь коснулся плеча Алека, заглянув ему в глаза.

Дождавшись глубокого вздоха, после которого дрожь в худых плечах начала отходить, он слегка подался вперёд и прошептал:

— Можно?

Все мысли улетучились в один миг, когда Алек понял, о чём речь, и, быстро оглядевшись, кивнул. Торопливый поцелуй действительно успокоил его, потому что сейчас было куда важнее не попасться родителям. А в этом случае Алек предпочёл бы оказаться мёртвым от руки тех странных мужчин.

— Доброй ночи. И, пожалуйста, не нервничай, — тихо проговорил Игорь, порывисто обняв его.

А может, и стоило бы…