Алек спал крепко, но чувствовал себя разбитым. Светились мешки под глазами, он ощущал их вес на своём лице; торчащие во все стороны грязные волосы только дополняли измученный образ. Суставы хрустели при резких движениях, будто он спал ночью на камнях; и в голове была полная каша из паранойи и страха. Ему не давало покоя то, о чём говорили в лагере той ночью, он чувствовал опасность совсем рядом, за спиной. Ярослав стоял чуть поодаль, от всех, выкуривая очередную сигарету, и Алек чувствовал, что это идеальный момент.

— Папа, нам нужно поговорить.

— О чём? Ты сегодня дёрганный какой-то, — Ярослав насторожился, ощутив беспокойство сына.

— Помнишь, когда мы вчера плавали, на другой стороне вышли на берег, — отец поддакивал, — помнишь, что мы там увидели? Лагерь. Такой же, как и на этой стороне. Ты понимаешь? — но увидел отрицательное мотание головой. — Нас окружают! Мы в ловушке, это не к добру. Вчера я с Игорем… подслушал их, эти люди готовят что-то, нам нужно сматываться отсюда, ты понимаешь? Объясни это другим, пожалуйста.

Алек в панике не мог закрыть рот; он беспокойно переминался с ноги на ногу, ожидая реакции отца, но тот задумчиво смотрел себе под ноги. Это была самая настоящая трата времени на бесполезные разговоры. Очевидно, что у них оно было до вечера, ведь операцию могут начать только с потемнением; те люди в тенте говорили, что это выгоднее. Но какую операцию? Какая цель? Алек не успокаивался, вопросы пчелиным роем жужжали в затылке. Увидеть Игоря, срочно к нему.

— Ты понимаешь это? — снова спросил он, внимательно глядя на отца.

— Давай так. Сначала мы отдохнём хорошенько, а потом, после обеда, заговорим об этом за столом. Договорились?

— Нам нельзя оставаться ночевать. Подумай про маму.

Алек ушёл, воспользовавшись грязными приёмами, стал давить на их больную рану. Он знал, что это жестоко, но иначе поступить не мог, веря, что это единственный правильный способ; пусть лучше ничего не произойдёт, а они просто отсюда уедут. Ярослав так не считал, воспоминание о супруге вновь открыло червоточину, но всё же он пообещал себе прислушаться к сыну.

Осознание того, что вторые сутки на отдыхе начались слишком быстро, пришло в голову Алека, когда он прогуливался вдоль берега. Солнце припекало в макушку, волосы, превратившиеся из-за речной воды в солому, уже становились горячими; хотелось как можно быстрее окунуться в воду или спрятаться в тени дерева. Он давно уже снял с себя тёплую одежду, натянув первую попавшуюся футболку, насквозь пропахшую костром, и плавательные шорты. Тревога разрывала изнутри, но периодически он ловил себя на том, что надеется прямо сейчас встретить Игоря, и эта надежда на долю секунды приносила спокойствие.

Утро — впервые трезвое для родителей — прошло слишком незаметно. Алек, чьи мысли заполнили те странные люди, понял, что совершенно не помнит, что было до полудня. Только отчётливое воспоминание о том, что на рассвете его трясло от холода. Как оказалось, проснулся он чуть ли не самый последний, если не считать Егора, который ещё даже не выходил из палатки; все суетились, готовили завтрак. Спокойный перекус, вкусный горячий чай, приятные разговоры за столом и слишком внезапно подкравшийся полдень. Ужасно сонный полдень, от жары которого попрятались все в тени деревьев.

Страх крутился внутри, высверливая в груди чёрную дыру, Алек словно стал сосудом для всех кошмаров, впитывая в себя даже переживания муравьёв под ногами. Возможно, потому он ничего не помнил — плохие эмоции стирали всё, как бы он ни старался успокоиться и заглушить то, что свербело внутри. Он топтался по песку, неподалёку от прохода к лагерю Игоря.

Нет, Алек точно не тот, кому приносит удовольствие игра в детектива. В его распоряжении был самый минимум информации и целый мешок предположений, а навязчивых мыслей ещё больше. Не будь рядом с ним вчера Игоря, так он и вовсе бы задумался, не приснилось ли ему всё это? Если бы…

— Доброе утро, милый мой, — Игорь ничуть не стеснялся показывать свою нежность. Он отталкивал ветки на пути, уже протягивая руки для объятий, на лице сияла широкая улыбка.

— Не надо… тут, — Алек перехватил его руку, переплетая их пальцы в крепком замке. Он мог это сделать только для того, чтобы не обидеть, но делал это из желания. Он действительно нуждался в этом.

— Точно, — Игорь сразу повернул голову в сторону выхода к пляжу и обрадовался тому, что там никого не увидел. — Ты как?

Алек, который в этот момент уставился на его шею, потрясающе красивую шею, оторопел. Обычный вопрос застал его врасплох, мгновенно заткнув и не дав возможности открыть рта. И только острое понимание того, что этой ночью случится что-то страшное, смогло наконец развязать ему язык; и правда полилась рекой, он не скрывал ни единой своей эмоции, вывалив все свои переживания. Игорь на самом деле считал точно так же, но понимал, что это стоит скрыть, потому что так Алек точно никогда не успокоится.

— Родители не станут возмущаться, если я попрошу, чтобы мы уехали после обеда. Ты с отцом уже начал эту тему, он сказал, что поговорит. Ты слышишь меня? Всё будет, — двумя ладонями Игорь приподнял его лицо, внимательно посмотрев в его бесконечно глубокие глаза, и чуть приблизился к нему, — нормально. Услышь и запомни это.

— Хорошо, — но эмоции на лице не соответствовали сказанному, он поник ещё больше, уставившись себе под ноги, когда Игорь отстранился от него.

— А знаешь, что?

И Игорь начал толкать его в плечи, прямиком в воду. Так быстро, что Алек даже не успел поначалу среагировать, а дальнейшие действия никак не поспособствовали тому, чтобы удержать равновесие. Песок оказался слишком скользким, и он, проехав по нему пятками, судорожно схватился за руки Игоря, полетев спиной в реку. Дно довольно резко уходило в этом месте, потому их падение было безболезненным; Алек начал барахтаться под водой, и Игорь, упавший вместе с ним, потянул его за плечи наверх. Это была искренняя попытка вывести его из состояния вечных, не самых позитивных, размышлений.

— Ах, ты! Сучёныш! — с отчётливыми нотками веселья в голосе выпалил Алек, как только выплюнул воду, попавшую в рот и нос.

Мокрая одежда облепила тело, волосы лезли в глаза. Настроение действительно изменилось, такие неожиданные действия напомнили о том, с кем он рядом находится, и Алек, поддавшись трепету в груди, обнял Игоря за шею.

— Есть такое. А ты разве сразу не догадался? — крепко прижав его к себе за талию, он пользовался тем, что под водой их невидно.

Быстро и резко, как и всё, что случилось за последние тридцать секунд, Игорь поцеловал его, ухмыльнувшись возмущённому стону. Всё же был риск, что их могут в любую секунду застукать родители, а шанс того, что сладкую парочку оставят тут же в покое, был равен нулю.

Они отплыли друг от друга, быстро оглядевшись по сторонам, и, скинув с себя футболки на берег, стояли в воде почти что на носочках. Алек успел заметить родителей, плавающих вдалеке, к его огромному счастью: настроение разыгралось настолько, что всё тело буквально зудело от желания большего контакта и прикосновений. Постепенно настроение угасало, Алек снова возвращался в свою мёртвую спокойность, а уровень неловкости рос всё больше, с приближением тех, с кем он сюда приехал.

Игорь же продолжал веселиться, плескаться водой, временами отплывал далеко, делая вид, что тренирует свои умения. Он выбрал хорошую тактику, чтобы никто не строил ненужных предположений.

— Кто из них твой батя?

— Как увидишь ворчащего тощего старика, сразу поймёшь, что это он, — и Алек снова уставился на компанию, успевшую выбраться на берег. Те, заметив их, как ни странно, тревожить не стали.

— Так вот чей у тебя характер, ха-ха-ха! — рассмеялся Игорь. — А я-то думал… Издалека, оказывается, понять можно, кто вы друг другу!

— Временами у меня больше мамин характер, — он окончательно помрачнел, но его приятель этого не увидел, заплыв за его спину.

— И какая она? Такой же безумный инициатор, каким я тебя только что видел? — продолжил тот.

— Она… мёртвая, — воздух от его слов словно налился свинцом. Дно стало притягивать, внутри возникла тяжёлая гиря. Алек распространял пустоту вокруг себя, захватив в этот омут Игоря.

— Охренеть можно… прости меня, — чувствуя вину за то, что задел старую рану, проговорил он.

Подобравшись поближе, он обнял его со спины, так, что под водой и видно не было. Хотелось расплакаться, закричать о том, что ему действительно жаль и за сказанное, и за то, что матери Алека не стало. Но он понимал, прекрасно чувствовал, что тот в этой жалости не нуждается.

Алек, повернувшись к нему лицом, впервые дал себе право выпустить эмоции; мрачность на его лице стала уничтожающей, слёзы без остановки текли по щекам. Он начал рассказывать всё, что копилось внутри, хотя раньше себе такого не позволял.

На самом деле очень трудно признать, что матери больше нет. Не только самому себе, но и кому-то ещё. Первые три недели после её смерти в его голове не пробегало ни единой мысли об этом; откровенная правда, что она лежит в земле, а её душа, покинув сосуд, растворилась, упорно ускользала от него.

Ментальное присутствие мамы позволяло держаться наплаву: тепло одеяла было сродни её касаниям, сладкий аромат её парфюма, оставшийся в квартире, всё ещё напоминал о ней. От мамы всегда веяло радостью, теплом и уютом, которые невозможно было не прочувствовать, вечно холодные руки, всегда искренне обнимающие, никогда не дарили холода. Противоречивая реальность не смогла уничтожить магию этой женщины. Но всё же она умерла, в самый важный момент, когда в ней так сильно нуждались. Вездесущая несправедливость, захватившая мир, она всегда отбирает самое ценное.

В первые минуты, когда ужасающая новость ошарашила его, в голове Алека пронеслась короткая и совершенно нелепая мысль:

«А что делать с её контейнером с едой, который она забыла взять с собой в дорогу?»

К нему так никто и не притронулся. Нежно-розовая коробка продолжила стоять на самой верхней полке холодильника. Неделю, две, может, даже больше — никто не хотел считать дни после смерти, пока к ним не пришла бабушка, впервые осмелившись на визит со дня смерти дочери. Бабушка Нина устроила дома генеральную уборку, прекрасно зная, что эти мальчики не станут озабоченно наводить порядок после потрясения. Они были теми, кто привык прятаться, уходить из дома, молчать, но точно не станет прикасаться к её вещам. Они даже не заметили того, что содержимое контейнера успело покрыться плесенью.

Ярослав приходил после работы домой, готовил кушать, а после садился за компьютер. Первое время не мог спать по ночам, а после вырубался за мгновение, когда начал окончательно выматываться за день. Но он всё равно не сдавался, потому что знал — вся ответственность перешла на него, единственного оставшегося родителя. И, что было немаловажно, не начал пить. В большей степени потому, что считал это слишком лёгким наказанием за то, что он сотворил.

Алек был живым мертвецом, из последних сил пытаясь не сдаться окончательно. Сон по несколько часов в сутки, старательная учёба и полная отстранённость от всех, кто его окружал. Порой он терял контроль, когда оставался один, — особенно ночью, — и мог часами сидеть за столом, уставившись в одну точку.

Их дом стал обителью мёртвых, где по-настоящему неживой была только мама, но всё равно была рядом с ними. Они не прощались с ней, пытались держать друг друга наплаву, постепенно наполняя их общий мир жизнью. Выбраться со дна помогала бабушка, хотя перенести утрату ей далось куда хуже. Она ни раз говорила о том, что должна была умереть именно она, старуха, а не её молодая и успешная дочь. Но Нину удерживала бесконечная любовь к внуку и Ярославу, который успел стать для неё почти что сыном. Она знала, что её помощь им просто необходима, потому переехала к ним на какое-то время, наводила порядки, вкусно готовила и старалась компенсировать то, что унесло с собой горе.

Единственное, что Алеку действительно не удавалось сделать долгое время, так это разрыдаться. По-настоящему, чтобы глаза пекло, а из носа текло, чтобы тело покрывалось дрожью. В осень он не чувствовал ничего, ровно как и всю зиму, внутри была сплошная серость, ни ярче, ни темнее. Только порезы на теле вызывали слёзы, но это были последствия физической боли, не искренне. Да, он оплакивал мать на кладбище, потому что так надо. Однако его эмоции вышли только в марте наружу: всю ночь он не мог успокоиться, затем следующую, и так всю неделю; крыша ехала без остановки всё это время.

И сейчас Алек чувствовал себя просто ужасно: он показал свою слабость, натуру, которая способна вызвать только жалость. Все давно ушли уже с берега, и Игорь сгрёб его в успокаивающие объятия. И как бы не хотелось наполнить этот момент хоть какой-то романтикой, он понимал, что это ни к месту — Алек будто умирал и оживал в его руках, выпуская из себя все чувства и эмоции.

— Я буду рядом, всё хорошо, тише, — повторял он как мантру, почти беззвучно, но Алек слышал всё очень отчётливо.

— Идём на берег, — чувствуя, что в воде уже слишком холодно, наконец отозвался тот.

— Да, давай…

Пока Алек просто сидел на песке, он сбегал в свой лагерь за полотенцем. Губы успели посинеть, зубы стучали так, что слышно было за несколько метров.

— Сейчас будет тепло, — перестав растирать кожу, Игорь укутал его в махровую ткань, прижав к себе покрепче, чтобы побыстрее согреть. — Так, слушай внимательно. Сейчас тебя в порядок приведём, пойдёшь к себе, — строго начал говорить он. — И за обедом поговоришь о том, чтобы вы срочно уехали. Слышишь меня? — он обратил на себя внимание и, заглянув в глаза, сказал то, что было так необходимо. — Ты самый лучший, слышишь?

И он действительно слышал. Алек был благодарен за эту поддержку, ничуть не задумываясь о том, что с этим человеком они знакомы всего-то два дня. Но выбираться отсюда действительно было нужно, иначе эти дни будут последними. Без шанса на спасение.

*

— Мужики, может, будем уже собираться? — Ярослав скрестил руки на груди, стоя у стола. Остальные сидели, распивая только что приготовленный чай. Вечерело, солнце наливалось насыщенными красками и уже смотрело не сверху, а чуть ниже.

— Ярик, не дури, мы же утром планировали уезжать, — возмутился дядя Миша, напоминая про разговор перед поездкой.

— Нам бы стоило уехать. Ради нашей, — он замолчал, подбирая слова так, чтобы его не обсмеяли. Страх с детства. Но ради сына он молчать не будет, — безопасности.

— Безопасности? О чём идёт речь? Мы в сраном лесу, далеко от города, тут отлично! — дядя Лёша даже слов не подбирал, хотя сын его был совсем рядом, и смотрел на друга, как на успевшего сойти с ума.

— Но нам нужно уехать! Я могу рассказать всё, но, пожалуйста, послушайте, — Алек весь дрожал от переживания, все уставились на него. Он встал, но чувствуя, как дрожат ноги, схватился за стол. «Бог убедительности, молодец, Алек, со стороны на больного больше похож» — пронеслось в голове у него в ту же секунду.

— Так вот, кто этим заправляет! Соколов младший, в чём дело? — скорее с раздражением спросил дядя Миша, чем с любопытством, но перебивать не стал, когда тот начал объясняться, и выслушал полностью.

Он подметил нервозность мальчишки, который через несколько мгновений монолога присел, дрожащими руками поднимая чашку с водой. Он прекрасно понимал Алека, ведь тот пережил достаточно, чтобы это влияло на его юную, неокрепшую психику.

— А ты не думал, что вы немного… за уши притянули всё в этой истории? — дядя Лёша обращался к Алеку, но косвенно имел в виду и Игоря, о котором уже знал, но не всю правду, разумеется. Он не верил ни единому слову, связывая все эти навязчивые мысли с эмоциональной неустойчивостью ребёнка, но всё же пытался не ранить его своими резкими выводами.

— Нет! Я говорю только правду! — Алек раздражённо ударил по столу кулаком.

Он злился, нервничал, не выдерживал этих взрослых разговоров и желал поскорее удрать из этого места. Да только ему не удавалось найти союзников в этом деле. В такие моменты паранойя разрушала трезвое сознание, казалось, что все смотрят на него, как на больного, и именно так о нём и думают.

— Никто не сомневался, — Ярослав попытался подбодрить его, и это, на удивление, удалось.

— Папа, дядя Лёша, заводите машины, а мы пока все вещи туда закинем. И сразу же уезжаем. Пожалуйста! — Алек постарался в одно единственное слово уместить весь внутренний крик о помощи, и, судя по задумчивым взглядам, это немного получилось.

Повисла жуткая тишина, даже природа зловеще замолчала, и терпеть это было слишком сложно.

— Даже если я тебя как-то подстрекаю, мы все не желаем тебе зла, понимаешь? — дядя Миша наконец разорвал это молчание. — Давай-ка мы сходим с тобой туда, и ты покажешь мне этот лагерь?

Все замерли, будто выжидали именно от Михаила разрешение на какие-либо действия. И, когда он кивнул им, закопошились, начав собирать вещи.

У всех были смешанные эмоции. Взрослые точно не хотели лишних переживаний от детей, да только переживал один лишь Алек. Егор и Беляк, не проронившие ни слова за весь разговор за столом, были попросту недовольны слишком быстрым отъездом. Им хотелось побыть на природе ещё немного, а их «сезонный друг» был для них давным-давно поехавшим на голову. Но спорить желания не было, и они поднялись со своих стульев, плетясь вслед за Ярославом и Алексеем.

Лучи солнца растворились меж ветвей, ветер стал куда прохладнее и порывистее. Как назло, чем ближе Алек и Михаил подбирались к сомнительным людям, тем больше сгущались облака на небе. Погода заметно портилась, но не было ощущения приближения скорого дождя, просто всё вокруг стало каким-то уж больно мрачным.

— Вот это… они?

Дядя Миша уставился в ту сторону, куда указывал пальцем Алек. Мёртвая тишина и немыслимое количество палаток, уж больно похожих на военные. Только двое мужчин без футболок гуляли вдоль берега. И больше никаких признаков жизни — ни костров, ни фонарей, ни чего-либо ещё. Алек сразу же подметил, что эти двое прикрывают весь лагерь, строя из себя «нормальных». Он начал доказывать Михаилу всё то, что говорил ранее, упомянул, что с другой стороны есть точно такой же странный лагерь, и вдруг заметил ещё одну особенность, открывшуюся на этот раз.

Машин стало значительно меньше, а палаток не убавилось.

— Нам нужно уезжать! — шёпотом воскликнул Алек, но чувствовалось, что он еле сдерживается, чтобы не закричать.

— Возвращаемся, идём.

Быстро уводя оттуда Алека, он не проронил больше ни слова. По нему было заметно, что его тоже это всё насторожило, однако, как взрослый и рассудительный человек, Михаил пытался найти какие-то оправдания. Но безуспешно. Пока всё складывалось именно так, что лучше прислушаться к ребёнку и уехать, чем ждать сюрпризов от судьбы. Ища хоть какие-то сомнения насчёт собственных подозрений, он быстро шагал в сторону лагеря, подгоняя Алека в спину, но как только они пришли, прозвучали первые плохие новости:

— Машины в дерьмину! — Ярослав со всех ног помчался к ним, как только завидел.

Алек невольно заметил их общую черту — они оба слишком быстро поддавались панике. И папа сейчас, точно так же, как и он, испытывал неподдельный страх.

— Сука, там самый настоящий фарш! — завопил он.

Все остальные стояли посреди дороги, за припаркованными машинами, и у каждого на лице читалась отчётливая паника. Дядя Лёша уставился широко раскрытыми глазами в песок, сжав пальцы на собственной талии; Беляк крутился возле него, без остановки задавая вопросы, на которые даже не ожидал ответа; Егор, сунув руки в карманы ветровки, метался из стороны в сторону, периодически нервно поскуливая и норовя вот-вот расплакаться от ужаса.

— Аккумуляторы украдены, колёса пробиты, бензобак пробит, про двигатель вообще молчу! — Ярослав тараторил быстро, подводя друга к машине. — Там под капотом целое месиво из тросов и шлангов, полный… — он прикусил язык, вспомнив про троих детей, стоявших слишком близко. — И со второй машиной то же самое, нам нечем это починить. Мы застряли.

Последняя фраза прозвучала сродни смертному приговору. Ярослав никогда не был категоричным человеком, всегда старался поддерживать позитив в компании, потому такие пессимистичные слова означали только одно, что крайне быстро дошло до всех. Они в полной заднице.

Все столпились у машин, прекрасно понимая, что такой ущерб не исправить в полевых условиях. В один момент, одновременно для всех, все паззлы сошлись воедино, стало сразу же ясно, кто мог это всё сотворить. Алек, как оказалось, действительно говорил правду! И от этого осознания стало ещё хуже, страх сковал всех, моментально отбросив всё рациональное мышление на задний план.

— Я сейчас вернусь! — выпалил Алек и, развернувшись, пулей устремился куда-то вдаль.

Он мчался к Игорю со всех ног, настолько быстро, что даже за такое короткое расстояние его лёгкие начали сжиматься от боли, а в ногах почувствовалась пульсация. И, как только он заметил его семью, сердце ушло в пятки — у них тоже было всё далеко не хорошо.

— У нас проблема… с машиной, — Игоря нервно трясло, но он нашёл в себе силы помочь выпрямиться Алеку, согнувшемуся в три погибели после такого забега. — Мы почти собрали вещи, сейчас будем уходить. Я рассказал родителям, можно, мы с вами пойдём? Хотя бы до ближайшего места, где будет связь телефонная.

Алек, подняв голову, уставился на него. Просьба Игоря казалась до ужаса абсурдной, ведь он именно для этого за ним и прибежал. Он повернулся в сторону родителей своего приятеля — те были так заняты сбором вещей, что даже не замечали их двоих.

Наверное, из-за страха он напрочь потерял чувство времени, либо же из-за внезапно появившейся пасмурности. Потому, когда он перевёл взгляд на Игоря, крайне удивился тому, как предзакатное зарево осветило его лицо. Даже с мешками под глазами, с заметной колючей щетиной на щеках и испуганным видом, он был прекрасен. И Алек, будто чувствуя, что это может быть последний их общий закат, подался вперёд, поцеловав его быстро и неглубоко.

Совершенно точно, что сейчас не было времени для нежностей, и уж тем более не тогда, когда рядом родители. Но это порывистое действие помогло им двоим собраться и хоть немного успокоиться, потому что оба понимали — дальше их ждёт то, что не описывают даже в самых драматичных фильмах про побег и спасение.

— Нам нужно выдвигаться, — прошептали они одновременно, отстранившись друг от друга.

*

— Нам нужно выбираться отсюда как можно быстрее! Скоро стемнеет! — Ярослав надрывал горло, судорожно собирая вещи.

Сын куда-то резко убежал, оставив его наедине с переживаниями. И когда вопросы, один за одним, начали врываться в его голову — как скоро всё начнётся? что начнётся? что вообще может произойти? — он краем глаза заметил приближающегося ребёнка.

— Алек! Где ты шлялся?!

— Семья Игоря пойдёт с нами! У них тоже сломана машина, мы уйдём все вместе! Нам нужно быстрее собираться, папа… мне страшно! — на одном дыхании протараторил он.

— Я знаю! — Ярослав закинул в рюкзак вовремя найденную бутылку чистой воды и поспешил сгрести что-то, чем можно было перекусить.

Три выстрела.

Алек, задрожав, насторожился, вглядываясь в ту сторону, откуда прозвучало предвестие приближающейся смерти.

— Их лагеря находятся по обе стороны береговой линии. Они будут зажимать нас, пока не перестреляют всех, нам нужно в лес, и оттуда…

— И нахер им это надо? — отец протянул Алеку рюкзак. Он злился из-за того, что не понимал сути всей этой драмы, которая может стоить им жизни. Но разбираться со всем этим времени точно не было.

— Вы ещё долго будете собирать вещички, принцессы?! — окрикнул их дядя Миша, который уже успел встретить семью Игоря. Он выглядел встревоженным, но явно пытался держать планку, чтобы не поддаться панике. Егор и Беляк, стоя рядом, молчали и рассматривали свои ноги.

— Пап, я не знаю, и лучше нам не пытаться это узнать. Просто нужно уйти как можно быстрее, ты же сам понимаешь! — быстро выпалил Алек, хватая сумку.

Время шло против них: пока всё самое ценное было собрано, небо успело залиться заревом; трудно было разобраться во всём происходящем, как и откинуть ненужные мысли, но зато удавалось действовать слаженно. Общей группой они быстрым шагом направились в лес, держась в нескольких десятках метров от основной дороги. Начинало смеркаться.

Живую цепь замыкала мать Игоря, подгоняя успевших уже запыхаться Егора и Беляка, затем бежали сам Игорь и Алек, а впереди них всех — отцы. За спинами уже небо теряло закатный оттенок, а впереди — пятнадцать километров леса, тёмного и страшного. Как и выстрелы, которых стало слышаться ещё больше.

Теперь они почти не прекращались, и подтверждением домыслов Алека стали крики. Страшные крики, в которых отчётливо слышался монолог несбывшихся перед смертью желаний. Послышалось, как кто-то наивно умолял не делать этого, но только ничего не может остановить тщательно организованное нападение. Солнце уже совсем исчезло за горизонтом, выездной дороги по-прежнему не было видно, а выстрелы, казалось, уже раздавались прямо за спинами.

Алек ни на минуту не переставал думать. Ему было невероятно сложно сохранять здравый смысл в такой ситуации, страх пронизывал каждую клетку; но в голове он продолжал выстраивать правильный план. Он только сейчас понял, что дальше их лагеря были палатки семьи Игоря, а значит, что они были последними на этой базе отдыха. После — километр зарослей без выхода к воде, и только потом просторная поляна, где обосновались эти страшные люди. Сейчас, вероятно, был обстрел оставленных палаток. Поток мыслей вызвал тошноту. Как они будут действовать, когда поймут, что из лагеря успели сбежать? Кто ещё из отдыхающих решился на побег?

Четыре семьи, продолжая следовать за призрачной надеждой на спасение, отошли достаточно далеко, чтобы их не было видно, но при том не потерять ориентир в виде дороги, с которой Алек всё это время не сводил глаз. Он уже перестал замечать и слышать всё, что происходит вокруг, в голове пульсировал только один вопрос. Как они выглядят?

По дороге пробежала белая тень. Вот он! Образ смерти! Человек в белом комбинезоне, закрывший своё лицо маской Кабуки. Алек видел его всего лишь мгновение, но этого хватило, чтобы дрожь пробила всё тело заново и с новой силой. Лица без эмоций — это вызов. Им ничего не стоит убить человека.

«В белом цвете их будет видно ночью, даже лучше, чем сейчас», — мелькнуло у него в голове. — «И по их одежде можно понять, кто ещё не успел никого убить».

Он также понял, что люди для них — мимолётная цель, есть ещё какое-то важное задание. Игорь, завидев побледневшее лицо Алека, поспешил взять его за руку. Все шли в полном молчании, быстро, затылком ощущая, как близка опасность. Но как только они поравнялись с другим лагерем отдыхающих, что виднелся прямиком за дорогой, полностью осознали ситуацию.

Компания из шести человек — четыре парня и две девушки — спокойно сидела за общим столом. Не было кавардака вокруг, весь мусор был собран в пакеты; там царила атмосфера спокойствия. Ровно до тех пор, пока со стороны леса к ним не вышли четыре человека в белых комбинезонах.

Расстрел. За долю секунды Алек и Игорь, как и все остальные, упали на землю. По самому случайному — и самому удачному — стечению обстоятельств, под их ногами было небольшое углубление, отчего их не было видно. Им повезло. Но не тем людям в лагере.

Всё произошло очень быстро: люди в комбинезонах выстроились в ряд и подняли свои автоматы. Не сказав ни слова, они начали стрелять. Метко, не тратя патроны впустую. Один из парней попытался убежать, но тут же словил пулю в голову.

Кровь брызгами улеглась на тент палаток, на лицах только что веселящейся компании застыли гримасы ужаса. И все они уже были мертвы. Кто-то лежал на земле, кто-то рухнул на стол, одна из девушек даже не успела подняться со стула — её голова была запрокинута, а руки безжизненно свисали вниз, на белой футболке расползалось алое пятно.

— Тише, мальчик мой, тише, пожалуйста, — еле слышно шептал дядя Лёша Беляку.

Всё происходящее обязательно ещё скажется на нём.

Богдан уткнулся носом в грудь отца, беззвучно плача, дрожь пробивала раз за разом, Алексей прижимал его всё сильнее, лишь бы он не поднял сейчас голову и не увидел эту ужасную картину в нескольких десятках метрах от них. Люди в белых комбинезонах быстро направились дальше, очевидно, в следующий лагерь. Повисла мёртвая тишина: отряд, боявшийся умереть, молча глотал страх.

Алек уловил еле заметное движение, когда приподнял голову.

— Стойте! — вскрикнул он, завидев, как парень, лежащий под столом, поднял руки и попытался подтянуть своё тело. Грудь лихорадочно поднималась и опускалась, кровоточила рана в правом боку. — Ему нужно помочь!

Словно в дурмане, мальчишка сорвался с места, напрочь отключив мозги. Он вновь потерял контроль, поддаваясь мыслям извне, навязчивым червям в воспалённой голове. Слишком потрясённый массовым убийством, он искренне желал помочь, совершенно не понимая, чем это может быть чревато. Тот парень из лагеря, обессиленно свалился на землю, рвано выдыхал всё реже и реже.

Игорь успел среагировать быстро, оградив Алека от самой большой ошибки. Он, поймав его, навалился сверху, прижав к земле; каким-то немыслимым чудом ему сейчас удалось остановить самоубийцу, хотя сам он был в не меньшем шоке от происходящего.

— Тебе жить надоело? — приблизившись к его уху, чтобы тот точно расслышал каждое слово, прошептал он. — Алек, пожалуйста, держи себя в руках. Думай про себя… про меня, про нас, — ещё тише, вкрадчиво проговорил он.

Игорь пытался унять дрожь в его теле, прижимаясь чуть сильнее; Алека трясло, жуткий холод шёл изнутри, мир вокруг стремительно темнел, глаза горели, но не было сил расплакаться. Лёжа на земле, он с большим трудом понимал, что сейчас чуть было не сделал.

— Успокойся, пожалуйста, — Игорь легонько погладил его по голове, а затем помог ему подняться на ноги, прижав его ладонь к своей груди.

Алек глубоко вдохнул, наконец придя в себя, и виновато уставился к себе под ноги; все смотрели на них, но никакой негативной реакции не последовало. Важно было то, что Игорь действительно успел. Вся группа снова двинулась вперёд, придерживаясь маршрута, ранее выстроенного. С каждой минутой становилось всё темнее.

С этого момента Игорь держался к Алеку максимально близко, напоминая о своём присутствии периодическими касаниями. Все шли молча, внимательно смотря под ноги, чтобы не наступить ненароком на сухую ветвь. Слышалось только тяжёлое дыхание мальчишек — Егор и Беляк приняли на себя эмоциональный удар ничуть не слабее, чем Алек. Тьма сгущалась, небо полностью остыло после заката, становясь иссиня-чёрным. Деревья, добавляя тени своими ветвями, только нагоняли жути.

Ярослав не мог не заметить того, как Игорь смог быстро усмирить его сына. После смерти матери у Алека часто рвало крышу, они оба с большой тяжестью смогли пережить этот период; мать была связующим звеном этой семьи, когда её не стало, это почувствовалось слишком быстро, между ними разорвалась главная нить.

— Можно попытаться спасти!

Алек никогда не мог сам успокоиться, если происходил срыв. Отец никогда не углублялся в его отношения с друзьями, но мысленно догадывался, даже больше надеялся, что они ему помогают. Хотел верить, что так его сын в состоянии заглушить пробелы, вызванные горечью утраты.

Помогало ли это на самом деле? Никогда.

Алек, в который раз теряя голову, сметал всё со стола, кричал, надрывая голос. Хватался за волосы, сползал по стене на пол, утыкался лбом в колени. И первое время мог рыдать всю ночь. Но в обществе, в школе, он был другим.

— Как ты себя чувствуешь?

Самым отвратительным поступком отца в этой ситуации мог бы стать тотальный контроль. Он это понимал, потому просто наблюдал, искренне пытаясь быть рядом, когда в нём нуждаются. Всё отражалось на Алеке даже внешне: заплывшие глаза от слёз и недосыпа каждое утро, синяки под ними, осунувшееся лицо со впалыми щеками, которые он часто забывал брить. Его тон стал другим, изменилась манера общения.

Учителя не раз говорили, что он выглядел слишком потерянным, заметно начал отставать по учёбе, но всё ещё оставался добрым и вежливым, особенно с друзьями. Если не считать трудностей с обучением, от него не было проблем. Друзья Алека не единожды говорили об этом Ярославу сами, за что он был им действительно благодарен.

— С днём рождения!

Друзья Алека всегда отдавали себя полностью. Однажды они устроили сюрприз, заранее договорившись с его отцом, пока он был у репетитора и догонял программу. Ярослав действительно полюбил их троих — двух девчонок и одного мальчишку — пусть и всегда забывал их имена. И вот тот вечер его сын, зайдя домой и увидев украшения к его празднику, наконец-то смог улыбнуться.

Ярослав обернулся: Алек шёл позади, выглядывая каждое движение за деревьями, Игорь шёл рядом с ним, совсем близко, и внимательно оглядывал его временами. Отец прекрасно понимал, что этот парень был близок его сыну. И, несмотря на искреннюю благодарность за то, что произошло ранее, он снова ушёл в раздумья.

За последнее время он редко был поводом для счастья и спокойствия Алека; улыбку сыну дарили друзья, а успокоить его смог тот, кого он знал всего два дня. А что Ярослав сделал для него? Он был почти уверен, что ничего. Но он любил своего сына больше жизни, и знал, что тот тоже его любит.

— Будьте начеку, мы подходим к выходу из леса, — отчётливо проговорил дядя Лёша, чтоб его услышали все.

Впереди виднелся просвет — тот самый поворот на дорогу. Это было самым опасным местом, потому что контроль сосредоточивают именно в таких зонах, куда обычно и убегают в попытке спастись. Благо, что всем хватало ума даже в такой обстановке не устремиться прямиком к дороге, а просто следовать вдоль неё, не выбираясь из леса. Просто нужно идти поодаль, но не терять ориентир в кромешной темноте.

Крики и выстрелы прекратились, над территорией повисла тишина. Они убили всех, кто не успел уйти, и теперь начиналась самая настоящая охота на сбежавших.

По дороге пробежал отряд людей в белых комбинезонах. С другой стороны фары автобуса разрезали тьму — бус завернул на лесную дорогу с шоссе.

— Они хотят зажать нас в кольцо, просто так нас не выпустят. Наверняка они организуют блокпосты, — впервые заговорил отец Игоря, перепугав всех своим уверенным предположением.

Команда свернула направо.

Это было началом самой ужасной ночи в их жизнях, и каждый понимал, что слишком высока вероятность спастись не всем.