Клин прорезает небо, плавно-плавно. Смотрю внимательно, не отрывая взгляд. В животе урчит. Думаю, было бы неплохо, если бы одна из этих уток упала бы мне в желудок. 

А вообще, нехороший это признак – клин в небе. Действительно клином вбивается между хорошим временем года и плохим. Птицы почему улетают? Да потому что понимают, что скоро изморозь лужи покроет, листва желтеть начнет. Облака вон уже хмурятся потихоньку, скоро вообще затянутся. Плохо, думаю, будет.

А что нам, котам да кошкам дворовым. Роюсь в мусорке: шелуха, окурки… Дрянь, в общем. Васька говорит, что надо быть личностью творческою, во всем искать красоту, так что складываю такой вот стих:

«Сосиску или колбасу,

Но лучше мясо – я хочу,

Но лишь окурки, шелуху

В мусорной куче нахожу»

Красивый стих, думаю, ребятам понравится. Ребят у нас много, в наших кошачьих трущобах. Кошачьи трущобы — это подвал, там бывает еда, да и тепло – трубы горячие и все такое. Запашок так себе, но сколько себя помню, столько и запах этот помню, практически не замечаю. А вот домашние, ну, которых выгнали, долго носы ворочают. Ну и пусть, думаю, ворочают. Ворочать нос можно в теплое, хорошее время года. А потом, как морозы дадут пенделем под зад, так тут уже не важно, какой запашок. Важно, думаю, согреться.

Вылезаю из мусорки, осматриваюсь по сторонам. Машин нет, псов нет, только шпиц семенит на своих коротеньких ножках впереди хозяйки. Хорошо, думаю. Спокойно.

Пока иду, складываю еще один стих:

«Шпиц. Ты пух на ножках.

На улице не выжил бы.

Жалко»

Но это в стиле хокку. Васька умный, его хозяин, дед старый, хорошим человеком был, да вот детей правильно воспитать не смог – после смерти хозяина, Васька вместе с книжками полетел на помойку.

Так вот, Васька многое знает, в хозяина пошел, или хозяин в него пошел, думаю, неважно. Ну мы сидим в подвале, на улице слякоть, сыро, у нас получше. Рассуждаем.

– Вот, – говорит. – Жизнь – пакостливая штука. Спуску не даст. Вот скажи мне, твоя жизнь – легкая?

– Нормальная, – говорю. Ну а как еще сказать? – Живу.

– Ну не просто же ты живешь! – глазища щурит, хитро так, думаю, опять свои речи замудренные двигать начнет, вот уж кто действительно спуску не даст! – Я домашним был, и мне легче жилось. А сейчас жизнь сложная, что ни день, то испытание. А ты вот так всю жизнь живешь, не тяжело ли?

– Да помаленьку. В жизни, думаю, вертеться надо, крутиться. Как остановишься, думаю, пиши пропало.

– Хорошие вещи говоришь. – смотрю, взгляд на чем-то сосредоточил, думаю, заметил что-то. – Жизнь, штука этакая, спуску не даст. Чуть расслабился, а она хлобысь! – я аж вздрогнул, когда он лапой шлепнул. Смотрю – мышь поймал! – И неси готовенького. Будешь?

– А чего не быть?..

Ну вот так мы вот и порассуждали. Вообще, Васька, думаю, хороший кот. Можно сказать, товарищ. Друзья у дворовых редко бывают – постоянно дерешься то за кусочек получше, то за место потеплей. Но дружить надо, конечно же, общаться там. Иначе со скуки помрешь. Да и вдвоем даже жить легче.

Вечер, иду в подвал. Там Кларисска должна быть с котятами, – забавные малыши – да Васька. Вечереет, дорога живописная-живописная: сумрачное небо переливается от иссини-черного до закатного желтого, Солнца уже не видно, и деревья откидывают свои длинные черные тени. Ну как здесь не написать еще одно стихотворение?

«В переливах мне спокойно,

Значит все идет как надо:

Свет за Тьмою – День за Ночью

Встает Солнце в спозаранку,

За проказницей Луною –

Все играют в догонялки,

Но друг друга не догонят.

Но друг друга не догонят…»

Да, думаю, хорошо же получилось! Ваське точно понравилось. Подхожу к домам, там люди копошатся – метелятся туды–сюды, по квартирам расходятся. А тут смотрю, один стоит возле машины, ругается и пнет что-то. Камень, думаю, пнул.

Я не собираю сплетни, да люди такие забавные, что можно на анекдоты разбирать. Подхожу поближе – кровью пахнет. Думаю, плохо дело.

«Жизнь,» – говорил Васька: «Пакостливая штука». Его же человек и пнул с дороги. То, что от него осталось.

Как встал, так и сел я, думаю. Эх, Васька, Васька, машина человечья – препятствие не по зубам.