— Марко, а почему Деда Уса все называют ояджи? — Хель смотрела вопрошающе и совсем по-детски, невинно чисто, отвлеченная от рисования, прямо как и Феникс сейчас от редеющей стопки незначительных документов на широком столе.

Подобного вопроса пират совсем не ожидал. По крайней мере, прямо сейчас. К тому же так по-внезапному и с невероятной неожиданностью, которая с поразительной точностью застала его врасплох.

С толикой задумчивой отрешённости Феникс поправил дужку прямоугольных очков, незаметно мазнув пальцами по вискам.

Казалось, этот ребёнок был одним из немногих, кто мог удивить на первый взгляд всегда спокойного старпома сильнейшего в мире человека своими простыми, самыми обычными действиями невпопад и словами, такими наивно-непосредственными, брошенными невзначай...

Что было до весёлого шёпота поразительно.

В каюте тем временем было спокойно — солнечные лучи из широкого для корабля иллюминатора проникали в комнату мягкой поступью и липли приятной теплотой к коже, согревая. Часть светлого листка Хель на кровати практически блестела ярким белым, как и кончики её блондинистых косичек на тонких девичьих плечах. Она терпеливо ждала, а Феникс думал.

Ответить вековой и самой искренней фразой «Потому что он называет нас сыновьями» Марко не позволило внутреннее предчувствие. А кто-то другой и по-глупому смелый обязательно бы слишком громко, во всеуслышанье возразил, что это была самая, что ни на есть, птичья интуиция — на Моби Дике, к сожалению, хватало и таких.

— Потому что ояджи нам заменяет отца. — пират улыбнулся, немного сощурив глаза за стёклами очков, — Он любит нас, своих сыновей и дочерей, а мы в ответ любим его. Мы заботимся о друг друге — на этом и строится наша семья.

В ответ Хель склонила по-птичьи голову набок.

— Но для меня деда Ус — деда. Тогда... мне нужно теперь называть его ояджи? — девочка выглядела растерянной. — Это будет правильнее?

Марко на это лишь по-доброму усмехнулся и решил на всякий случай заверить ту, чтобы у ребёнка не возникло ещё больше противоречивых вопросов.

— Думаю, йои, ояджи будет не против, если ты продолжишь называть его так, как привыкла.

Она сверкнула.

— Угу! — кивок Хель был длинным и счастливым. Со слепящим озарением на лице она вновь принялась за рисование.

Вскоре неслышно зашумела бумага и зашуршали по ней разноцветные мелки. Хель нравилось рисовать также сильно, как и дарить открытки другим. Марко даже знал о том, что Татч прикрепил свою на дверцу шкафа, Харута вроде бы как-то шутил о том, что верно подмеченный Хель пумадур кока был отдаленно схож с поджарым багетом. (В тот день их корабль вновь подвергся волне розыгрышей между двумя большими детьми).

Молчание тем временем не казалось пустым. Хель рисовала, а Марко разбирал документы — в каюте царил на ряду со спокойствием домашний уют...

— А мне можно называть тебя папой?

...до того пока Феникс чуть ли не захлебнулся воздухом.

Впервые за очень долгое время.

А Хель смотрела все также: наивно и чисто. Со слегка зардевшимися щеками и взглядом плавленной карамели, до краëв наполненным осторожной, робкой надеждой, прямо как тогда на углях пепелища пару месяцев назад.

Пират и не заметил, как ответил «Да».

***

Феникс был удивлен — удивлен самим собой — все также поражён тем разговором и своим последующим согласием, которое соскочило с его губ непринуждённо и совсем необдуманно.

В его голове всё это ещё укладывалось со скрипом и нехотя. Пират редко настолько терял контроль над собственными словами, потому что знал настоящую цену этих ошибок. Но несмотря на это, Марко не чувствовал, что допустил таковую. Да — был ошарашен, безусловно, однако и не было никакого жгучего желания перемотать время вспять и повести себя по-другому, что, опять же, удивляло.

Феникс устало улыбнулся.

Он хорошо запомнил смущенное объяснение Хель, в котором она сбивчиво рассказывала о том, что у неё в семье была одна мама и старший брат Шаро, а своего отца она никогда и не видела, поэтому и решила спросить его о Деде Усе. А после краткого пояснения уже поняла то, что отцом ей, пусть и не кровным, успел стать сам Марко.

Детская логика временами была как понятной, так и одновременно запутанной.

И Марко со странным весельем думал о том, что все бредовые домыслы Харуты всё же воплотились в жизнь.

По крайней мере, уверенное «пап» из уст Хель, произнесенное в столовой, заставило умолкнуть всех в радиусе их стола.

Фурор был огромным.

Крики Харуты, сидевшего тогда совсем рядом, буквально оглушали, скупой в эмоциях Изо чуть ли не выронил чашку из рук, а Татч просто молчал, с застывшим лицом пытаясь переварить услышанное.

Обед в итоге пришлось отменить.

Только Белоус немного после со спокойствием и лукавым хохотом воспринял эту новость, сидя на открытой палубе. Новоявленная внучка рисовала тогда рядом с ним вместе со Стефаном.