Антон резко бросил тлеющую сигарету под ноги и размазал её по асфальту подошвой крос. Вдохнул. Вытянул из кармана всю пачку и с силой смял её в ладони. Картонная коробка непроизвольно открылась, вниз посыпалась табачная труха из сломанных сигарет. Дерьмо. Антон закинул пачку в ближайшую урну и ускорил шаг.

       Всё вокруг поднимало внутри неконтролируемую волну гнева: и Серёжа с Димой, и Паша, и Стас, и Оксана, и все прохожие, и даже Арсений. Но сильнее всех Антон злился на себя: сумел же, придурок, под тридцатку влюбиться и просрать последнюю попытку жить если не долго и счастливо, то хотя бы просто долго. Влюбиться в Арсения? Да к чему такие трудности вообще, проще сразу въебаться со всего разбега в бетонную стену: чем быстрее наступит смерть, тем меньше боли она принесёт.

       Никогда Антон не любил мужчин, но, если порыться в прошлом, то какие-то намёки ему организм всё-таки давал на это, начиная с первого курса, пока не произошла… Надя. И после Нади Антон время от времени ловил себя на чём-то таком, необъяснимо-страшно-стыдном. Бывало и такое, от себя чего уж тут скрывать, но Антон никогда не спал с мужчинами, и ни разу даже в голову ему не приходило, что он этого хочет. Но Арсений?

       Арсений — любовь с первого взгляда едва ли не каждого второго человека. Антон сопротивлялся его чарам три года, и всё равно остался не лучше других. Кто ему Арс в первую очередь: лучший друг, коллега? Раньше бы Антон ответил сразу: лучший друг, конечно, что тут думать вообще? Но теперь на Арса он смотрел как на мужчину, и это оказалось очень странно: три года дружить с человеком спокойно, а потом взять и словить с него приход, не прекращающийся месяцами.

       Если ещё хорошенечко подумать, то всё к тому и шло: они стали слишком близкими друзьями. Никто, кроме Арсения, не проявлял к Антону столько доброты, внимания и заботы. Антон херовый друг — ему оказалось этого достаточно, чтобы один вечер в Петербурге дал начало всему происходящему, вывалил всё, копившееся годами, в концентрат высших чувств.

       А всё-таки херово почти в тридцать лет вдруг понять, что тебя взъебантурило от мужика. Каким бы охуенным он ни был.

       Волна гнева, выплёскивающаяся на всех, как-то плавно и почти незаметно сошла на нет: к Антону перестали бояться подходить и что-то спрашивать, ему снова начали писать в телегу, слать мемасы и звать в бар бухнуть вечерочком перед выходными. Арсений даже выдохнул с облегчением: бомба (в плохом смысле этого слова) по имени Антон обезврежена.

       На смену гневу пришла рефлексия, которую нельзя назвать таким уж частым гостем в голове Антона. Он начал думать: а чего, собственно, так взъелся на всё и вся? Может быть, это никакая и не любовь, а так, моча в голову ударила, вот и всё? Слишком уж тот вечер оказался хорош и уютен: сам несуществующий Бог велел добавить в башку немного романтики и подумать о том, о чём раньше никогда не думалось.

       Арсений восхитительный от и до, грех было бы хоть раз не подумать о чём-то подобном. Тем более после этого вечера они не виделись больше месяца и ничего — не зачах же Антон от тоски, локти не искусал, жил себе спокойно и даже не возвращался к тем мыслям о поцелуе с Арсением. Ну чисто наваждение, да? Ему же никогда не нравились мужики. Почему Арс должен стать исключением?

       Потому что это Арс — сам себе отвечал Антон. Тот человек, который не похож ни на кого другого в его жизни. Тот, с кем у него больше всего общего, тот, с кем можно поржать над самыми идиотскими приколами из «Лиги плохих шуток»; с кем можно потупить на тему может ли армянин быть кавказцем или наоборот; тот, кто как будто создан быть лучшим другом Антона — ни больше ни меньше.

       Другом, а не кем-то бо́льшим. Антон как-то совсем забыл об этом, а зря, между прочим. Ничего другого ему и не светит. Как говорится, торг здесь неуместен: влюбился в Арсения — будь мужиком и прими этот факт, а не бегай от самого себя.

       Самое страшное — понять, что назад уже не откатишь. Это — последняя, третья, попытка, и, если Арсений не ответит взаимностью, путь Антону один… И это не центр для людей с СНЛ. А с какой такой стати Арсений должен ему ответить? Его-то самого мужчины тоже особо не привлекали, знаем, говорили как-то о предпочтениях. Что с того момента могло поменяться?

       Антон понимал, что у него всего два выхода: ничего не говорить Арсению и загнуться с чувством вины или безуспешно попробовать и всё равно умереть, но уже в одиночестве, без лучшего друга. Потому что Антон реалист, он понимает, что шансов на взаимность у него нет. Шанс на то, что Арс не пошлёт его, конечно, немного больше: они всё же друзья. Но проверять дружбу на прочность нет никакого желания. Порой некоторые вещи держатся только до тех пор, пока их не трогать, как палатки от дождя, которые не пропускают влагу, если их не коснуться пальцами. Грош цена тогда такой дружбе, если чувства Антона уничтожат её на корню, но выбора-то особо нет. Мысли о смерти куда страшнее возможной злости или обиды Арсения: Арс это всё переживёт и забудет, а вот Антон — уже не факт.

∞ † ∞

       Идут осенние съёмки, начало сентября, и Антон с Арсением выбрались погулять по ночной субботней Москве. Прям по совсем ночной: время около одиннадцати вечера, лето ещё не выветрилось окончательно вместе с холодными ветрами, на плечах только лёгкие джинсовые куртки да футболки под ними. Людей вокруг мало, на Арбате закрыты все сувенирные магазинчики, только работают кое-какие кофейни с кафешками да светят кованые чёрные фонари, рисуя на фоне тёмного неба непрерывную желтоватую линию, уходящую далеко вперёд.

       Антон знает: именно сегодня он должен поговорить с Арсением и рассказать ему обо всём. Знает и продолжает медлить, ему бы вместе с Элли пойти к Гудвину, чтобы получить немного львиной смелости. Антон уговаривает себя: это же Арсений. Он всё поймёт, он самый лучший друг. А если не поймёт — то не станет же его убивать, или сплетничать о сложившихся обстоятельствах на каждом шагу. Арсений вообще скрытный, как агент ФСБ, из него порой всё клещами надо вытягивать — пиздливость не его черта. А всё равно ссыкотно и всё внутри сжимается перед предстоящим унижением: я люблю тебя. Ты меня нет, я знаю. И это нормально, всё хорошо. Но если ты не ответишь на мои чувства, то я умру. Но не чувствуй себя виноватым, я ничего от тебя не прошу… Как же хуёво это должно прозвучать, как же мерзко.

       Антон помнит, что Арсений спокойно относится к однополым отношениям: геи, лесбиянки — да кто угодно — ему не мешают жить, и уровень его толерантности позволяет даже шутить над собой в подобном русле, но ещё Антон знает, что с Арсом до сих пор лучше не говорить про артон и даже не упоминать всё это, потому что, видимо, эта вся херня напрямую касается их. И их вымышленных (к сожалению) отношений. Четвёртый год уже идёт, а эта тема всё ещё резонирует в душе Арсения, пусть он хоть сколько и кому пытается доказать, что это не так. Антон-то видит. В чём-то он, хочется думать, хороший друг.

       Гуляют уже несколько часов, болтая, не замечают, куда идут, и обнаруживают себя в одном из дворов в центре Москвы. С огромной детской площадкой посередине, окружённой пока ещё зелёными деревьями и скамейками. Садятся на одну из них. Антон — подтянув к себе ногу, обнимая колено руками, Арсений просто садится, облокачиваясь на спинку. Двор совсем тихий: не слышно шума машин с шоссе, никто не ходит вокруг, кое-где в окнах горит свет, вторя ему работают три высоких фонаря, окружающие площадку, поэтому сидят они в тёплом свечении, с кожей, окрашенной в охристый цвет.

      — Вот знаешь, — говорит Арсений, глядя на Антона. — Есть два типа друзей: первый тип — те, с кем, ну, чисто теоретически, можно переспать, а второй тип — с которыми нельзя, с кем вот совсем нет.

       Антон мгновенно забывает, о чём шла речь минуту назад, и как их разговор выплыл на эту тему. Неужели узнал? В горле становится совсем сухо.

      — Пол друзей в твоей теории имеет значение? — Раз уж начали, то нужно топить до последнего.

       Арсений думает недолго. Прикусывает губу, хмурится показушно и отвечает:

      — Думаю, нет. Если прям уж совсем о теории говорить, которая никогда практикой не станет, то какое значение имеет пол?

      — Ну да… — Антон тянется во внутренний карман за сигаретами. Срочно. Очень срочно.

       В чём-то Арсений ханжа: не вздумайте намекнуть ему на его гейское поведение и слишком близкую дружбу с Антоном, но в теории, значит, пол значения не имеет? Что позволено Юпитеру — не позволено быку: сам Арсений может сколько угодно шутить про своё не натуральное поведение, трогать Антона на камеру, признаваться в импровизационных сценках в любви (да этим они вообще оба грешат, чего уж там), но вы даже не пытайтесь сами подшутить над Арсом. Чёрт с ними, с его тараканами, особо стойкими к любому дихлофосу…

      — Вот, скажем, с Серёгой я бы мог, а с Позом нет. И не потому, что он женат, а потому что, конкретно для меня, в нём ноль сексуальности. При всём уважении к Димке.

       Антон хмыкает. Он нервно поджигает сигарету и делает глубокую затяжку, задерживая дым в лёгких. Спустя несколько секунд выдыхает в сторону, чтобы не попасть на Арсения, и спрашивает:

      — Ну а со мной ты мог бы переспать?

       Арсений задумывается уже не показушно. Он кусает нижнюю губу и чешет гладкий подбородок пальцами. Антон успевает сделать ещё три затяжки, прежде чем слышит растерянный ответ:

      — Не знаю… Наверное, да. Если бы был уверен, что это не испортит нашу дружбу.

      — Хороший секс дружбу не испортит, — припоминает знаменитую фразочку Антон.

       Арсений улыбается, пожимает плечами:

      — Наверное, да. А что насчёт тебя?

      — Переспал бы я с тобой?

      Арс серьёзно кивает, Антон думает: «Тебя ебёт или интересует?». В любом случае он бы, может, и переспал с Арсом, но предел его желаний — взаимность. Секс его интересует в последнюю очередь.

      — Да с тобой каждый бы переспал, сам знаешь…

      — Ты же не каждый.

       Антон тушит сигарету о лавочку и оглядывается в поисках урны: как назло, её нигде нет. Окурок приходится сунуть в полупустую пачку. Ещё какой «каждый». Не удержался, как и все остальные, разве это делает его особенным? Наоборот, только ставит в строй таких же фанатов Арсения. Тут он разве что может выступить предводителем: никто не знает Арса лучше него, и уж тем более никто не готовится сдохнуть от невзаимной любви, потому что, хвала всему сущему, любовь к кумирам так не работает.

       Такая любовь изначально имеет очень крохотный шанс на взаимность, к тому же она несколько абстрактна: фанаты любят сложившийся образ, порой не имеющий ничего общего с реальным человеком. Такие чувства сильны, но обречены, а потому за попытку не считаются. Вселенная, конечно, сука паршивая и непродуманная, как самая типичная тёлка, но порой в её установках просматривается логика. Иначе на Земле давно бы не осталось людей: все вымирали в юном возрасте, как только начинали кем-то интересоваться.

       За попытку считается только близкое знакомство, а с приходом технологий и увеличившимся количеством друзей по переписке возрос и процент безответных чувств. Оказалось, что знакомый по интернету (как ранее по бумажным письмам) человек тоже считается близким.

       Все эти «правила» узнаются на практике, порой даже ценой чьих-то жизней.

      — Я бы переспал с тобой, Арс.

       Антон достаёт вторую сигарету. А хули — от рака лёгких ему уже не умереть. Он старается делать вид, что всё хорошо, что всё как раньше, но беда в том, что Арсений — хороший друг. Арсений знает Антона так же хорошо, как и он его. И, конечно, Арсений видит, что творится какая-то хрень.

      — Шаст, всё нормально? Ты в последнее время как на эмоциональных качелях скачешь.

       Во рту собирается горькая табачная слюна. Антон не хочет лгать. Такой у него перед самим собой долг: всегда говорить Арсению только правду. Он слишком много пиздит себе и другим, раз за разом путаясь в своих историях, мучительно пытается выбраться из ловушки, построенной самим собой, старается, чтобы его не уличили во вранье, и это, блядь, ещё труднее, намного легче было бы сказать правду. Поэтому Антон, ещё в самом начале их знакомства, решает, что лгать Арсению никогда не станет: должен быть в его жизни хотя бы один человек, с которым можно говорить искренне, ничего не скрывая.

       А может, именно с этого решения всё и началось?..

       Антон сглатывает горечь, делает ещё затяжку — от сигареты остаётся половина, но больше в него не лезет, он тушит её так же, как и предыдущую, опять суёт в пачку и честно отвечает:

       — Нет. Нихуя у меня не нормально, Арс. — Так, хорошо. Осталось рассказать всё как есть. Сука, нет. Слишком сложно, слишком опасно.

       Арс смотрит, выгнув бровь, ждёт продолжения, но Антон отворачивается и смотрит на ближайший к ним подъезд, над которым в эпилептическом припадке мигает нервная лампочка. У Антона в голове сейчас примерно что-то похожее и творится.

      — Расскажешь? — наконец, спрашивает Арсений спокойно, а у самого тревога внутри колотится, как умалишённая: он Антона таким серьёзным и отрешенным не видел тысячу лет.

      — Придётся. Но не сейчас.

       Арсений кладёт свою ладонь на колено Антона, сжимает его по-дружески, пытаясь поддержать. Коленная чашечка под пальцами вздрагивает. Антон поворачивается, и Арсений говорит:

      — Не тяни с этим. Быстрее расскажешь — быстрее решим проблему.

       Ага. Решат они, блядь, проблему. Но Антон ничего не говорит — кивает и смотрит на руку Арсения, всё ещё сжимающую его колено. Вот и начались проблемы: в привычных жестах Антон уже хочет видеть гораздо больше, чем есть на самом деле. То, что для Арса — показатель поддержки и заботы, для Антона — крохотный шаг к фантомной прелюдии.

       Сколько может быть точек невозврата? Наверное, бесконечно. Это, к примеру, уже вторая, после того вечера в Петербурге. А может, третья или сто пятидесятая…