В Воронеже предстояло пробыть три ночи. Концерт отыграли блестяще (Дима с Антоном шутили: дома и стены помогают), а после сразу разъехались кто куда: Поз к своим родителям, Антон, прихватив Арса, к своим. В итоге в отель заселились только Оксана, Стас и Серёжа. Впрочем, такая блажь, как перерыв между концертами в целых четыре дня, устроила всех, Серёжа даже не дулся, что он остаётся один, как лох, в отеле, пока остальные будут наедаться домашней едой и спать в нормальных постелях. Правда, Антон позвал всех в гости, а потом и Димка позвал. В итоге, над тем, у кого и когда собираться, решили подумать позже.

       А сейчас — по домам. Спать.

       К Антону приехали в начале первого, когда уже почти все спали. Антон даже порадовался, что вопросы о его весе откладываются до завтра, но не тут-то было: пока они с Арсом стояли в прихожей, тихонько разуваясь и спотыкаясь о дорожные сумки, из спальни вышла мама. Она щёлкнула выключателем и обняла их по очереди, а потом… То самое, чего Антон боялся: мама начала задавать вопросы.

       Каждая мать — своего рода ведьма, которая может узнать о своём ребёнке всё, просканировав его одним только взглядом. Это пугало в детстве и не прошло с годами. Пришлось кое-как отвертеться, что это из-за гастролей, да и не так уж сильно он сбросил в весе. Мама ненадолго успокоилась, проводила их в старую комнату Антона, которую никто так и не тронул с его отъезда.

       В небольшой спальне всё действительно осталось по-прежнему: раскладывающийся диван, шкаф от пола до потолка, компьютерный стол с трёхногим стулом на колёсиках, телевизор на стене и пара полок по бокам от него. Антон сразу предупредил, что спать им придётся вдвоём на одном диване, и, если Арсу не комфортно — он может остаться в отеле. Но весь Омск и последующий за ним Липецк они и так проспали вместе, даже не обсуждая это. Теперь у них какое-никакое преимущество: не отельная полуторка, а целый раскладной диван.

      — Ты у стенки спишь, — ставит Арсения перед фактом Антон, роняя сумку куда-то в угол комнаты и закрывая дверь. — Я там перестал помещаться классе в девятом.

      — Ладно, — Арс осматривает диван и пожимает плечами: ему вообще побоку, с какой стороны от Антона спать.

       Антон уступает душ Арсению — как гостю. А сам присаживается на крутящийся стул и вздыхает: дома действительно стены помогают, на душе сразу как-то легче стало, у них впереди тут несколько спокойных дней, можно даже не совершать ошибки: не выходить из комнаты, по завещанию дедушки Бродского. Хотя выходить, наверное, всё же придётся: мама не успокоится, пока не накормит Антона до отвала своей домашней едой.

       Пока Арсений принимает душ, Антон роется в своём шкафу и находит сменную одежду. Думает, что всё содержимое дорожной сумки давно пора перестирать, как раз случай подвернулся. Диван уже разложен и застелен: мама позаботилась об этом заранее, и такие мелочи затапливали сердце особой благодарностью. От постели пахнет кондиционером и тем самым горячим запахом отутюженной ткани.

       Арсений выходит из ванной спустя двадцать минут: блестит влажной кожей, ступает тихо, чтобы никого не разбудить. Уже одетый в бельё, на ходу вытирает голову выделенным для него полотенцем и садится на постель, подтягивая к себе сумку, чтобы найти годную футболку. Антон продолжает сидеть на стуле, сжимая в руках запасные трусы с футболкой. Нужно встать и идти, как снова завещал ещё один мудрый, но вряд ли существующий человек. Но жопа как будто приклеилась к этому стулу, как глаза — к Арсу. К его плечам и рукам в родинках, к его позвонку, проступающему через кожу, пока он, согнувшись, роется в своих вещах, к светлой резинке боксеров с какой-то надписью (не прочесть издалека, да это и неважно), к тому, что скрывается под бельём.

       Антон никогда раньше не испытывал настолько противоречивых чувств: возбуждение и страх одновременно. Может, если его иногда и могли чем-то привлечь мужчины, то очень мимолётно и несерьёзно, но сейчас Антону будто снова шестнадцать, и он пытается понять себя и свои предпочтения. На деле — пересматривает собственные взгляды, накопившиеся к подступающей тридцатке, своими руками сносит тщательно отстроенные стены.

       Раньше они с Арсом могли спокойно переодеваться друг перед другом, не испытывая чего-то подобного (это называется возбуждение, боже), а теперь Антон старается, чтобы такие моменты проходили мимо него, потому что смотреть на полуголого Арсения стало неловко: он же всё знает, всё понимает, и, наверное, унизительно жалеет его, потому что не может ответить тем же.

      — Есть! — Арсений цепляет последнюю чистую футболку и расправляет её: она самая обыкновенная, серая, без какого-либо принта. Арс натягивает её и поднимает взгляд. Смотрит на притихшего Шаста и спрашивает: — Идёшь?

      — Да, — хрипит Антон. Он встаёт и выходит из комнаты (совершая ошибку), желая больше никогда в неё не возвращаться, никогда больше не видеть Арсения, которого просто хочется. Как-нибудь. И эта любовь у Антона уже поперёк горла колкой рыбной костью стоит: иногда он думает, что лучше бы Арс оказался хуёвым другом и послал его подальше, — так бы они оба избежали этой неловкости, этого липкого стыда и унижения.

       Когда Антон возвращается, Арсений уже валяется на диване у стенки, уткнувшись в айфон. Наверняка листает ленту в инсте, ставит лайки и думает, какую бы фоточку выставить завтра. Антон тушит свет, и этот микровзрыв мгновенно тонет в темноте: видно только яркий экран смартфона. Арсений убирает телефон под подушку и щурится, пытаясь привыкнуть к темноте. Антон-то знает: прямо напротив окон слабо горит уличный фонарь, поэтому к полумраку глаза привыкнут быстро.

       Антон лежит на самом краю. Он не поворачивается набок, чтобы, по недавно сложившейся традиции, Арсений обнял его со спины. Антон даже не может смотреть на лучшего друга, потому что всего пару минут назад представлял себе несколько не совсем дружеских сцен, пытаясь кончить. И не смог: то ли из-за усталости, то ли из-за болезни. Он потратил на это минут десять, безрезультатно елозил по члену рукой, но возбуждению так и не удалось достичь своего пика. Это портит настроение, от безысходности язык прилипает к нёбу.

       Любовь к лучшим друзьям изобрёл дьявол. Ладно бы если Антон влюбился в кого-нибудь другого, пусть даже и в мужика, но не в Арсения же. Не в человека, которому меньше всего хочется доставлять неудобств, не в того, с кем слишком многое прошли, чтобы потом вот так взять и запороть всю дружбу: бездарно ёбнуть кувалдой по отстроенным укреплениям.

      — Шаст, — Арсений шепчет где-то над ухом.

       Антон ворочает во рту сухим языком, сглатывает плотный ком в горле:

      — Чё?

       А Арсений не знает: чё. Ему неловко, он понимает, как и почему Антон смотрел на него несколько минут назад. Это странно и непривычно, но ещё это вполне логично: каждый в курсе, что любовь не заканчивается объятиями, а они даже ни разу не целовались, не говоря уже о чём-то большем.

       Ответа Антон не дожидается, говорит в пустоту и темноту:

      — Арс. Давай прекратим всё это. Ты же видишь, мне не становится лучше. Только хуже даже, когда я думаю, что ты делаешь это не из-за собственного желания, а потому что надо.

      — Делаю что? Вот это? — Арсений двигается к нему вплотную, закидывает свою тёплую руку поперёк плоского живота, притягивает Антона ближе, укрывает его плечи воздушным одеялом.

      — Это. И всё прочее…

      — Я делал это всё и раньше. Просто, может, не в таких количествах. И мне всегда это было приятно.

      — Но не так, как мне. Я теперь во всём вижу то, что хочу сам, а не то, что вкладываешь ты в свои слова, поступки, жесты.

      — Ну, мы встречаемся, ты и должен видеть всё это, — Арс звучит немного растерянно.

      — Это не отношения.

      — Потому что у нас нет секса? Ты хочешь?

       Антон хочет, но дело тут не только в сексе. Непонятно, откуда у Арсения столько рвения и веры в лучшее, когда и так ясно, что Антон — ходячий труп. Даже до тридцатки своей не дотянет.

       Арсений целует Антона в плечо. Это приятно: кожа под губами гладкая и тёплая, немного отдаёт химией из-за геля для душа, украшена родинками — Арс не видит их в полутьме, но помнит, что они есть. Ему не мерзко и не противно. Он очень любит Антона, но всё ещё не так, как нужно. Он старается. Пытается выжать из себя хотя бы каплю романтичных чувств, но все его объятия так и остаются дружескими. И этот поцелуй в плечо — тоже. Это очень бесит. Арс чувствует себя ущербным: неужели полюбить человека так сложно?

       На вопрос Антон ничего не отвечает, но Арсений и так знает, что Антон этого хочет, но никогда не скажет об этом, никогда не попросит.

      — Мы можем это сделать, — снова говорит Арс. Он обнимает Антона двумя руками, тянет ещё ближе к себе.

       Антон весь напряжённый, как гора камней, лежит неподвижно, никак не даёт себе воли, чтобы обмякнуть и расслабиться. На фразу Арсения отвечает жёстко:

      — Нет.

      — Хороший секс дружбу не испортит, — Арсений пытается разрядить обстановку, но шутки не смешные: они оба устали после дороги и концерта, сейчас бы уснуть, а не говорить о таких важных вещах.

      — Сам сказал, что у нас уже не дружба, — Антон ловит его на словах, ёрзает в руках, но Арсений не выпускает, держит крепко, закидывает для надёжности сверху ногу на эту гору мослов и вздыхает:

      — Скажи мне, чем дружба от отношений отличается?

      — Сексом, — Антон говорит первое, что приходит на ум.

      — Друзья тоже практикуют, не думаю, что для тебя это открытие. Что ещё? Давай сразу откинем предрассудки о дружбе между мужчиной и женщиной, крепости этой межполовой дружбы и прочие идиотские стереотипы, которые, между прочим, гетероцентричны по сути своей. Как мы убедились, два парня тоже могут дружить, пока плотина не даст трещину.

       Антон задумался. Что ещё? Обнимашки? Милые подарки друг другу? Общие интересы, готовность идти на жертвы, придумывать компромиссы? Чувство бесконечного штиля рядом с другим человеком? Всё это, а также многое другое — вдруг становится ясно — есть и между друзьями. Антон не знает: все ли друзья такие, или только они с Арсом, но пока их дружба более-менее втискивается в самое широкое понятие об отношениях.

      — Ну… дружба незыблема.

      — Что ты имеешь в виду?

      — Рано или поздно твой друг может влюбиться и задать себе вопрос о том, что поставить на первое место: дружбу или отношения? Что-то из этого наверняка будет важнее. Отношения… недолговечны, мне кажется. Если ты не Дима Позов, конечно. Не знаю. Большинство, во всяком случае, меняют партнёров, а друзья почти всегда остаются рядом. И друзьям, в отличие от парочек, не может приесться секс. Наверное. Или не будет никаких ревнивых разборок, обвинений в измене. Не знаю, Арс, я в душе не ебу вообще, о чём говорю: это просто набор домыслов и ярлыков, я ни разу ни с кем не встречался серьёзно, ты же знаешь…

       Арсений успокаивающе гладит его по спине. Макушкой Антон чувствует мягкость чужой щеки и лёгкий поцелуй. Глаза привыкают к темноте, комнату действительно заливает желтоватый свет из окна напротив дивана. Арс спускается ниже, чтобы лечь на один уровень с Антоном, посмотреть ему в глаза.

      — Хорошие любовные отношения рано или поздно станут дружескими. Иногда без шанса остаться романтичными. Многие так живут, и это естественный ход вещей: сложно любить человека всю жизнь. Зато дружить можно, и многие семьи только на этом и держатся. Мои родители, например, лучшие друзья друг другу. И, заметь, любовь без дружбы возможна, а наоборот — нет. Можем считать, что мы просто начали с конца.

       Антон не торопится отвечать. Смотрит на Арсения, пытается понять: что у него в голове? Как будто это когда-то было возможно. Арс не хуже любой женщины: у него своя, отдельная логика, и чёрт его знает, к чему он вообще завёл весь этот разговор о различиях между дружбой и отношениями. Тут у Антона рождается самый тупой, возможно, аргумент:

      — В любви дрочка не помогает. Её недостаточно. А в дружбе её и быть не должно.

       Арс выдыхает длинно: на это ему сказать нечего.

       Антон лежит совсем рядом, моргает едва-едва, совсем уставший, даже отпускает себя и расслабляется в его руках, смирившийся. Сейчас ему не больно: Арсений знает наверняка, он выучил каждое проявление боли на этом лице. Сейчас Антон просто готов заснуть, ему похуй на различия и сходства всяких чувств, он знает одно: у них с Арсением большая любовь. С одной стороны дружеская, с другой — романтичная. Но ведь любовь же, будь она проклята, паскуда. Лучше совсем без чувств жить, чем так мучиться и ебать себе мозг.

       Арсений приподнимается на локте, убивает оставшиеся между ними сантиметры и целует засыпающего Антона в губы: очень нежно, едва дотрагиваясь до его губ влажным касанием. Антон отворачивается мгновенно, Арс даже не успевает толком ничего почувствовать.

      — Тебе неприятно?

       Арсений, дурак, как это может быть неприятно?

      — Я не хочу этих… подачек. Понимаешь? Лучше никак, чем знать, что ты себя заставляешь.

      — Я не заставляю себя. Мне нужно узнать: вдруг поцелуи — это как раз то, за что я тебя полюблю? — Ещё одна неудачная попытка пошутить. Антон молчит, но смотрит напряжённо, вся сонливость сбежала с его лица. — Мы пара. Пары целуются. Я себя не заставляю. Иди сюда, мне, блядь, надо полюбить тебя, понимаешь ты это или нет? Вдруг так я смогу быстрее?

       Арсений нервничает и немного злится: на себя в первую очередь. Он делает глубокий вдох и закрывает глаза. Антон продолжает сверлить его взглядом, не зная, что ему делать. Может, в этом и есть какой-то смысл? Он не знает. Нет никакой инструкции к жизни, а если и есть, то её выбрасывают ещё при рождении, даже не дожидаясь, когда что-нибудь сломается.

       Антон сдаётся. Арс снова оказывается совсем рядом, он целует Антона ещё раз: неторопливо и… заботливо. Языком в рот пока не лезет — обходится губами. И Антон отвечает, потому что это приятно. Этого он ждал несколько месяцев, и пусть Арс не любит его так, как Антон, можно же закрыть глаза и на время, пока длится это успокаивающее касание, представить, что всё взаимно.

       Хочется спросить, что чувствует сам Арсений в этот момент, но Антон не задаёт этот вопрос, потому что ответ может ему не понравиться. Потому что в лучшем случае Арсений не чувствует ничего.

       Они засыпают совсем скоро. На этот раз Антон обнимает Арсения в ответ, эгоистично позволяя себе поверить, что они настоящая пара. Хотя бы на эту ночь. И, возможно, мама утром может заглянуть в комнату и увидеть что-то не совсем ей положенное, но… Антону похуй. На всё. Он лежит под одеялом, соприкасаясь с Арсением едва ли не каждой своей конечностью, и это восхитительно. Это всепоглощающее чувство любви к Арсению в прямом смысле убивает его.