— Я тебе ещё раз говорю, у меня всё хорошо, а этот анорексик на фото не сутенёр, а мой домашний робот Володя. Нет, я не сумасшедший, дать ему трубку? — Юра повторяет это уже в третий раз, а слыша ответные вопли, отводит телефон от уха и одними губами говорит зашедшему в комнату ВЛД «Пожалуйста, убей меня».

Естественно, его просьба не исполняется. Первый закон, пластиковая курочка-наседка, все дела.

Маша по ту сторону призрачного телефонного провода замолкает, и Юра почти слышит, как не срываются с её губ матерные конструкции. Она слишком прилична для этого мира. По крайней мере сейчас.

У Маши пятилетний сын Дима, в котором она души не чает и который бегает за мамочкой хвостиком, повторяя каждое слово. Преображение из суровой отличницы с хорошо подвешенным языком в образцовую маман, которая по уровню заботы конкурировала бы даже с ВЛД, произошло слишком быстро.

Но Юра-то помнит, как держал ей волосы в туалетной кабинке клуба на краю города и как она отчитывала охранника — естественно, русским матерным — за неподобающее отношение к даме. Иначе говоря, Диме повезло, что его маман из тех, которая и в паспортный стол для него войдёт, и маршрутку для него остановит. Чего ей не остановить-то? Танк же в юбке.

Юра её за это безмерно любил и уважал.

В юности, когда они только познакомились в каком-то вымершем уже летнем лагере, Маша спалила Юру за обжиманиями с методистом в каких-то кустах, сделала выговор и нажаловалась старшей. Старшая — моложавая женщина с громким командным голосом — погоготала над устаревшими взглядами современной, казалось бы, девушки, чем повергла ту в шок, и отправила восвояси. Юру в лагере знали давно и на все не смертельные шалости закрывали глаза.

Ну целовались в кустах с Индерейкиным и целовались. С кем не бывает? В такое уж время живём.

Юрин папа тогда отстёгивал лагерю круглую сумму за каждую смену сына, чем тоже повышал толерантность «пионерского» общества.

Маша после «момента, изменившего её жизнь навсегда», как она потом смеялась, начала выделять Юру из толпы, видимо, посчитав сначала просто придурком, а потом уже безопасным для своей девичьей чести молодым человеком. Через год их уже вполне можно было назвать друзьями.

Не друзьями даже, а двумя закадычными подружками, где одна культурная, а другая с шилом в заднице. Их дуэт вполне можно было назвать легендарным. Все эксперименты проводились вместе: первые опыты с сигаретами, первые парные платья на школьном балу, первая драка в баре — мало кто мог похвастаться таким количеством совместных воспоминаний. Даже после поступления в ВУЗы их приключения не закончились: Маша предпочитала прогуливать пары только с Юрой, упиваясь одной на двоих сигаретой где-то в полудиком парке за общежитием.

А потом, когда студенческие годы почти отгорели, Маша забеременела. Юра был в шоке, помогал как мог, срывался по ночам, возил её в больницу, даже в роддоме ждал. Кажется, будущим отцом его не считал разве что ленивый.

Разочарование маман Юра считал личным достижением, и хоть в ребёнке не было ни капли его крови, любил малыша как родного.

Да что ж любил, он и сейчас его любит.

***

Юра ловит себя на мысли, что с интересом слушает щебет о том, как Димочка ходит на занятия по рисованию. Папой ему не стать никогда, но дядюшка — с редкими приходами, крутыми подарками и «давай, ешь последний эклер, пока мама не видит!» — из него получается хороший. Он обещает заглянуть в гости после выздоровления, вяло отнекивается от предложения привезти кастрюлю борща: материнский инстинкт распространялся и на него тоже, не одному Димочке же получать лучи любви и заботы, верно? — и долго прощается с Машей. Та, кажется, успокоилась и больше не собирается убивать «страшного Юриного сутенёра».

Когда робот слышит пересказ этой части разговора, он непонимающе гудит вентиляторами и пожимает плечами. Юра говорит ему, что это всё шутка, и вопрос исчезает вовсе.

***

ВЛД чистит глаза в ванной. Юра, собиравшийся принять душ, замирает на пороге: действо настолько странное и неестественное для человека, что нельзя отвести взгляд. Первый раз увидев это он даже испугался, а потом привык, осознал необходимость регулярных чисток и успокоился. Точнее, успокоил всё, кроме неуёмного любопытства.

Робот наносит на специальную тряпочку очиститель, протирает слепые — Юра поправляет себя: отключенные — глаза, оттягивает веки, промакивает лоб и щёки. Потом берёт другое средство: пузырьков и распылителей у него столько же, сколько у модницы косметики: целый чемоданчик — и прочищает уши и рот. Юра, словно в далёком детстве, не воспринимает обхваченные губами пальцы как нечто пошлое и волнующее.

Наконец ВЛД берёт большую банку с прозрачным гелем и аккуратно наносит на лицо, не пропуская ни одного участка. Юра догадывается, что искусственная кожа тоже нуждается в уходе, чтобы выглядеть прилично, но это заключительное действо выглядит уж слишком по-человечески нормально: будто взрослый, но ещё не старый мужчина ухаживает за собой, стараясь оттянуть превращение зрелости в дряхлость.

Юра думает, что и сам скоро будет таким же, и старательно гонит мысли о том, что в том, «взрослом» своём будущем совсем не против видеть «молодящегося» ВЛД.

Он всего лишь не хочет терять комфортный быт. Всего лишь.

Робот начинает гудеть вентиляторами, запуская отключенные датчики слуха, зрения и запаха.

…врать себе у него никогда не получалось.

— Давно вы здесь, Юра? — ВЛД поворачивается к хозяину, пока его руки машинально собирают все чистящие средства в кейс.

— Достаточно. Я сильно навредил тебе?..

— Нет, вовсе нет. Ваши действия не нанесли мне ущерба. Я рад, что помог вам сделать те фото.

Юра уже открывает рот, чтобы начать оправдаться за своё поведение, как робот добавляет:

— Мне понравилось видеть вас таким увлечённым. Можете даже накрасить меня ещё раз, если захотите.

ВЛД опять улыбается, а Юра — не знает, как скрыть глупую улыбку и смущённо метущийся взгляд.