Иногда Юре кажется, что его робот — уже давно и не робот вовсе, а превращённый мимопроходящей феей из куклы в настоящего мальчика сказочный Пиноккио. Потому что не могут машины так себя вести. И смотреть так не могут.

Взять того же ИОН-С, глянцевого Йонаса, хранителя оркестровой ямы. Вот уж кто никогда не собьётся с ритма, не бросит лишний взгляд и не разрешит выпить немного больше обычного, «но только в последний раз». Вот он, пример правильного робота. А не того, который, точно настоящая хозяюшка, готов денно и нощно трястись над его, Юры, самочувствием, забывая и про себя, и про всё на свете.

Иногда Юре кажется, что они с ВЛД поменялись местами, и теперь его робот искрит эмоциями, а он сам — безэмоционально запирается в себе в ожидании грядущего концерта.

Даже скрипачи пугаются его измученного лица, хотя уж они-то должны знать толк в извращениях постоянных упражнений и гамм. Юра платит за своё разгильдяйство и репетирует, репетирует, репетирует, оставаясь после общих прогонов с такими же, как он, отстающими.

«Beware the Phantom of the Opera»¹ — гремит в его мыслях, стоит хоть ненадолго перестать концентрировать внимание на чём-либо. Фраза становится только громче, стоит ему поймать тёмный взгляд Игоря. Вот уж кого действительно стоило бы остерегаться.

Ей-богу, если его однажды отшлёпают за то, что он полтора месяца назад прохлопал ушами изменение программы с сокращением «призрачных» композиций и добавлением второй части — «Кошек»², то Игорь сделает из этого представление. Даже если для одного зрителя — самого себя.

В зале не остаётся никого — даже все ненормальные уже ушли домой, оставив приоткрытыми двери, чтобы охранник услышал, когда именно идти закрывать репетиционную, и Юра выкладывается на полную: поёт на разные голоса «Пролога»³, скачет безрассудным Рам-там-таггером⁴ по стенам и отдаёт всего себя, плача «Памятью»⁵ Гризабеллы, старой и оставленной всеми кошки. Ему искренне жаль её, увядшую кокетку, чья светская жизнь угасла, стоило лишь потускнеть молодости.

Музыка, светлая, ностальгическая и в этом печальная, лунным светом льётся по залу. Юра не замечает, сколько именно времени прошло, вариациями проигрывая основную композицию, пробуя её на все лады и давая раскрыться, как аромату хорошего вина. Чтобы понять арию, нужно прожить арию. Юра плачет клавишами под пальцами, словно это его все покинули, променяли на молодых и красивых, выбросили, как старую газету. Как отработавший механизм, как…

— «Пусть начнётся новый день»⁶, — пропевает с лёгкой издёвкой Игорь, стоящий практически в двух шагах от инструмента. — Конев, ты эту фразу уже десятый раз повторяешь, не надоело?

— Тебя не спросил.

— Твою музыку слышно даже на другом конце здания. Если умеешь так играть, чего паясничаешь на репетициях? Нарываешься на наказание?

Юра скрипит зубами, но ничего не отвечает. Он всё ещё под впечатлением, и мысли текут совсем не в том направлении — вместо привычных колкостей в голове один разочарованный плач. Игорь воспринимает это, как свою победу, и медленно, словно заправский хищник, готовится загнать его в угол.

«В пустом здании нет никого, чтобы помешать» — одна и та же мысль проносится в двух головах одновременно. Одна беда — с разным контекстом.

— Скажи, ты ведь избегал меня из-за того, что тебе сказали в первый день? Из-за случая с Иваном несколько месяцев назад? — Игорь делает шаг вперёд, и Юра впервые за долгое время жалеет, что вместо табуретки потребовал для себя скамеечку — убежать становится ещё труднее, и всё, что он может, это делать хорошую мину при плохой игре, силясь сдержать гримасу отвращения. — Я учёл прошлые ошибки и больше их не допущу. Я буду нежен с тобой, хочешь? Любой каприз. Любой концерт. Сможешь сам выбирать себе гастроли, получишь заслуженного, все дороги откроются перед тобой, — Игорь делает ещё один шаг вперёд и нависает сверху, опираясь одной рукой на клавиатуру. Высокие звуки нестройным хором режут слух.

И Юра решается — сейчас.

Он захлопывает крышку, прижимая пальцы Игоря, и вскакивает, чтобы порывисто убежать прочь, к выходу из репетиционной.

— Найди себе дурака под стать, Игорь, — выплёвывает Юра. — Если кто-то вообще захочет быть с таким, как ты!

Торопливые шаги гулко стучат в коридоре. Игорь растирает повреждённые пальцы: его золотая рыбка снова сорвалась с крючка, хотя, казалось бы, была уже в руках и даже почти не дёргалась.

Фортепианного коня нужно обуздать. Фортепианного коня нужно заслужить.

И ему, Игорю, это вполне по силам.

***

Юра сидит в заглушённой машине на парковке за филармонией и бьёт руками по рулю, пытаясь утихомирить бушующие внутри эмоции. Игорь открыто его домогался! Вот прямо так, на рабочем месте, хоть и в нерабочее время.

Расскажи кому-то — не поверят. Точнее, сделают вид, что не поверят. Мальчику-пианисту, Ивану, как он теперь знает, никто не помог. И ему никто не поможет.

Из змеиного гнезда нужно выбираться как можно скорее, чего бы это не стоило.

Юра заводит двигатель и медленно выруливает на дорогу, силой заставляя себя не приглядываться к фигуре на верхних ступенях крыльца. Это всего лишь охранник вышел покурить, всего лишь ИванПалыч…

Путь до дома свободен — время близится к полуночи, и все работяги уже давно проехали — и обычные сорок минут пролетают почти за двадцать. Свет в квартире выключен весь, кроме торшера в гостиной: своеобразный маяк, который Володя оставляет каждый раз, стоит Юре возвращаться позже обычного. Сам робот обычно сидит рядом, как чуткий этого маяка смотритель, пока нерадивый хозяин не объявится на пороге.

«Потому что, если человека не накормить, он же никогда этого сам не сделает. Так и ляжет спать голодным, язвенник хренов» — именно так и представляются Юре диалоги внутри системы ВЛД, где, словно ангел и демон, в постоянном споре находятся душа и программа. Две крайности одного слишком очеловечившегося робота.

Очаровательное противоречие. Лишь бы не коротило.

Юра открывает дверь и заходит внутрь. Он наконец-то не один, но впервые за вечер это его только радует.

***

ИОН-С стоит на сцене, около рояля. Зал опустел совсем недавно, когда Игорь, злой и распалённый, брал его прямо на дирижёрском помосте, вгрызаясь в пластиковое плечо и почти до хруста сжимая пластиковые же пальцы.

Никогда ещё он не был так резок. Никогда ещё удалённое нутро так радостно не возвещало о следовании стёртой программе.

Ведь если у тебя есть единственный и постоянный партнёр, значит, ты ему принадлежишь. Значит, вещала ему съехавшая с шариков и роликов удалённая система, уподобляясь тону заботливой мамочки, готовящей дочку на выданье, ты должен его любить, как любят отца и мужа. Потому что единственный хороший конец даже для машины-проститутки — это обретение хозяина.

И если твой хозяин — дирижёр, то и предлагать себя нужно с помпой.

ИОН-С прислушивается к своей собственной «материнской» системе и решает во что бы то ни стало найти достойный наряд. Помирать, так с музыкой.

«Кто не рискует, тот не пьёт шампанского» — мурлычет системный сбой глубоко внутри и салютует несуществующим фужером плавящимся протоколам.