Антон постепенно остывал. Он сидел в кресле за столом и смотрел, как Серёжа сдвигал мешающуюся пепельницу и закрывал окно. Дима ушёл: молча и спокойно. Сергей закрыл окно и опёрся спиной о подоконник. Оглядел Антона: светло-голубая рубашка помялась, манжеты на запястьях перекрутились, галстук съехал вбок. Взмокшая линия роста волос, красное лицо, горящие глаза. Дикий и всё ещё остающийся на взводе — меж длинных нервных пальцев быстро мелькал блестящий бок снятого кольца. Громкое дыхание, перебивающее симфонию капель, затопило весь кабинет.

      Серёжа стоял всего в двух шагах от Антона. Удивился ли он? Да. Но не от того, что Антон подрался, а от того, кто был его оппонентом и где произошла эта стычка. Причина должна была моментально вспыхнуть с немалой силой, чтобы все внутренние сдерживающие рамки одновременно дали сбой. Сергей знал: Антон способен и не на такое. В подростковом возрасте он дрался часто, это, в конце концов, перестало удивлять даже маму. Но с возрастом люди учатся апеллировать к более изящным методам решения проблем: словесному мастерству. Физическое насилие — последнее дело при нехватке аргументов или неспособности ясно их донести.

      Будь на месте Димы любой чужой человек, Сергей бы даже не стал ничего спрашивать. Но досталось Диме (впрочем, Антону тоже успело прилететь: свободной от кольца рукой он потирал ушибленный живот). Пусть Серёжа и недолюбливал Позова (в первую очередь за то, что тот недолюбливал его), но он понимал, как много значила для Антона эта дружба. Разнимать сцепившихся между собой лучших друзей страшно больше на психологическом уровне: в голове не укладывался сам факт происходящего.

      — Ну и чего? — спросил Сергей.

      — Ничего, — буркнул Антон, смотря перед собой. Дребезжащий рассудок медленно прояснялся, и вместе с этим накрывало осознание. Так было всегда: если кто-то задевал Серёжу, Антон прощался со здравомыслием, становился способным на любые низости и подлости. Но никогда ещё это не отражалось на Диме. В этот раз всё зашло слишком далеко: и желание Димы помочь, выражающееся в попытке навязать свои мысли, и желание Антона оберегать Серёжу от кого угодно. И оба, когда дело доходило до их желаний, предпочитали не интересоваться чужим мнением.

      Сергей поймал себя на мысли, что ответ: «Ничего» его вполне устроил. Так легко сделать вид, будто ничего не было, откатать назад и продолжить с того момента, откуда всё началось: Серёжа пришёл к Антону за бумагами, и в этот раз визит действительно был больше рабочим, чем личным. Можно представить, что никакой драки он не видел. Возможно, он бы так и сделал, не будь это Дима. Но разве не над этим (в том числе) работал его психотерапевт? Над тем, чтобы сглаживать алекситимию, шаг за шагом учиться убирать её из своей жизни. Разговоры должны состояться. Любые: приятные или не очень. Иногда это похоже на вскрытие абсцесса — больно и очень мерзко, но вместе с тем необходимо для того, чтобы ситуация не усугублялась, а, наоборот, начала налаживаться. Эту рану придётся дренировать, и теперь ничьи желания здесь не имели значения.

      — Это же ты начал? — снова спросил Серёжа.

      — Да, — Антон облокотился локтем о стол, потёр рукой глаза. — Да, блядь, да. Я его ударил первым. Пиздец. Пиздец.

      — За что? — Сергей оттолкнулся от подоконника, сделал два шага вперёд и присел на корточки рядом с Антоном. — Что произошло? Ты должен рассказать.

      — Тебе будет неприятно это слушать, — Антон качнул головой, потянулся к Серёже, нашёл его ладонь и накрыл своей.

      Сергей сжал пальцы в ответ, поглощая своим теплом лёгкий тремор.

      — Переживу как-нибудь. Он говорил что-то обо мне?

      — Да. О нас. О том, что у меня с тобой больше связано плохого, чем хорошего. Что у нас не настоящие чувства, а желание сделать Арса счастливым. Что ты не смог справиться с собой в одиночку, и нас приведёшь к тому же.

      Сергей кивал на каждое предложение: он думал о том же самом. Дима высказал логичную точку зрения человека, более-менее посвящённого в происходящее, но это не меняло того факта, что он снова влез не в своё дело.

      — В чём-то он прав, — ответил Серёжа, поглаживая большим пальцем запястье Антона. — Ты и сам понимаешь: пока что я вам с Арсением принёс больше дерьма, чем счастья…

      «Неправда», — хотел возразить Антон, но не смог.

      — Но я лечусь, — продолжил Серёжа. — В первую очередь для того, чтобы вам со мной было хорошо. И если я вдруг пойму, что снова тяну вас за собой, то я сразу же прекращу это, понимаешь?

      — Ну перестань, — Антон поднял голову, всмотрелся в карие глаза. — Мы тебя больше никогда не отпустим. Всё будет хорошо.

      — Это ты мне говоришь? — Сергей улыбнулся. — Кажется, это должен говорить я.

      — Ну а чувства?

      — Чушь полная, — Серёжа пожал плечами. — Ты ведь хотел быть со мной ещё задолго до появления Арсения. Так ведь?

      — Да.

      — Ну, значит, Арсений никак не мог повлиять на твои чувства ко мне.

      — А на твои?

      — А я вообще много херни наделал. Но не сомневаюсь в том, как сильно ты мне нужен. Ничуть не меньше Арсения. И вообще, подумай сам: Арсений всегда поёт «Это любовь», когда смотрит на нас. Уж он-то нам точно врать не будет, как тебе такое?

      Антон попытался улыбнуться. Стало немного легче. Нельзя так просто принимать чужой взгляд со стороны за абсолютную истину, но когда этот взгляд — словесное выражение собственных мучающих душу мыслей, такое происходит само по себе.

∞ ◆ ∞

      Арсений сразу понял, что Серёжа и Антон что-то скрывали от него: они вели себя неловко, тайна превращала их в неуклюжих лгунов. Арсений знал своих партнёров достаточное время для того, чтобы понять: их что-то тревожило. И по какой-то причине они не делились своею тревогой с ним, но, очевидно, поделились друг с другом.

      А вот это уже начало тревожить самого Арсения.

      Вдобавок к этому Дима начал отстраняться: он не поддерживал шутливую беседу на работе, здоровался и прощался сухо, не проявлял сам и не поддерживал никакие дружеские инициативы. Говорил «спасибо», когда Арсений, отлучившись за кофе посреди рабочего дня, прикупал стаканчик и ему тоже. Дима даже перестал носить тот самый насыщенно-бирюзовый джемпер, который ему подарил Арсений. (При этом Дима понимал, что джемпер здесь, конечно, совсем ни при чём, но даже не пытался ничего с собой поделать.)

      По вечерам это сокрытие превращалось в гнетущие попытки заполнить неловкость пустыми разговорами. Они втроём не могли посмотреть спокойно телевизор, поужинать под какое-то шоу с YouTube, звучащая в квартире музыка только чётче и жирнее проявляла вакуум молчания о важном.

      Уже через неделю такой отстранённости Арсений начал всерьёз переживать. Наверное, как-то так чувствовали себя Антон и Серёжа до того разговора, после которого оба смогли поставить на рельсы свой контакт и запустить вагон отношений вперёд.

      Теперь Арсений чувствовал себя лишним, хотя раньше ему бы и в голову не пришло, что однажды так может случиться. Посередине он больше не ложился, всегда спал с краю, внимательнее всматриваясь во взаимоотношения Серёжи и Антона: изменилось ли что-то? Но ничего явного не видел. Они все, как и раньше, продолжали заботиться друг о друге в равной степени, Серёжа бурчал на Антона за оставленные в комнате немытые чашки, Антон закатывал глаза и говорил, что уберёт их потом. Они оба целовали его на ночь, обнимали, нежили — но всё как будто механически. Без вкуса. Без запаха. Без текстуры и звука.

      Арсений дал Сергею и Антону неделю на то, чтобы рассказать всё самостоятельно, но даже эти семь дней дались ему тяжело: сил на поддержание нормального общения не оставалось, и разрыв с Димой усугублял внутреннее самочувствие.

      Может, на этом всё? Может, Арсений был нужен этим мужчинам только для того, чтобы научить их отношениям друг с другом, и вот, когда всё наладилось, подспорье стало превращаться в преграду? Серёжа и Антон знали друг друга всю жизнь, бо́льшую часть из которой они провели в слепом поиске путей для выхода своих чувств. Арсений, спасибо, что показал нам выход, а теперь отправляйся-ка сам туда. Дорогу знаешь. Мы друг друга нашли, нам хорошо, но мы просто не знаем, как сказать тебе об этом… Каких только монстров ни рождает сильное переживание и угнетённое состояние.

       К середине второй недели Арсений понял, что Антон и Серёжа ничего не собирались ему рассказывать. Ну сколько им нужно ещё времени? Вся оставшаяся жизнь? Увы, Арсений не сможет продолжать существовать в этой шипящей темноте. Ему нужны ответы, и если их не дали добровольно, он возьмёт сам.

∞ ◆ ∞

      Иногда быть геем всё-таки плохо. Наверное — хотя откуда Арсению знать — у гетеросексуальных мужчин эмоциональный диапазон намного ниже. Порой это переставало казаться недостатком. От вечного самокопания Арсений старался уходить с головой в работу. Он так глубоко ушёл мыслями в текущий заказ, что не сразу услышал своё имя.

      — Арсений, бляха-муха, — пробурчал Дима, поворачиваясь на своём кресле в сторону друга.

      — Ау? — Арсений оторвал слезящиеся от яркого света монитора глаза и осмотрел студию: пусто. Уже обед? Почему ни Сергей, ни Антон ничего не написали в беседу?.. И почему вдруг Дима снова вспомнил о его существовании?

      — Ты чё на обед не идёшь? — спросил Дима, подкатываясь ближе.

      Арсений пожал плечами. Выглядел он как откатанная до сентября месяца версия себя: усталый, блёклый и тихий. Он перестал предпринимать попытки заговорить первым, больше не приносил горячий кофе и не навязывал своё общество. Конечно, Дима осознавал весь идиотизм своего поведения и понимал, что Арсений ни в коем случае не отвечал за действия Антона, но вместе с этим он старался разобраться в себе и в своих непонятных чувствах, а близкое общение с объектом этих самых чувств задачу только усложняло.

      Всего несколько дней назад Дима решил для себя, что он не стал меньше любить Катю, но если бы обстоятельства сложились иначе, если бы Арсений не был так сильно влюблён в Антона и Борисыча (если бы Арсений вообще был свободен и одинок), то тогда он бы смог занять в его жизни место Натальи. Чистое чувственное влечение, восхищение внутренней и внешней красотой, сравнимое с просмотром продукта высокого искусства, но по-прежнему крепкая, исключительно дружеская любовь. Принять это для себя оказалось так просто, и даже сам факт того, что Арсений вообще-то мужчина, а Дима натурал, не елозил по мозгам так сильно, как неопределённость своих желаний.

      Расставив всё по местам и смирившись, Дима пришёл к выводу, что это никак не повлияет на их дружбу. В конце концов, желание секса намного слабее влюблённости и решается примитивными методами. Если только ничего непонимающий и имеющий право обижаться Арсений даст ему шанс, как совсем недавно для него это сделал Дима.

      — Ты что-то хотел? Нужна помощь? — спросил Арсений, потирая глаза и зевая в кулак.

      Дима покачал головой:

      — Тебя обижают?

      Арсений удивился. Первое желание — съязвить, мол, какая тебе разница, ты же игнорируешь меня, разве не плевать? Но усугублять и без того натянутые отношения не самый разумный вариант, даже если очень хотелось по-детски дать понять, как ему больно и обидно от такого поведения лучшего друга.

      — Нет, пап, большой дядя не сажал меня к себе на коленки и не предлагал потрогать колышек, — отшутился Арсений.

      — Ну а серьёзно? Выглядишь херовастенько.

      — Нормально всё, Дим.

      А на что ты надеялся? Что можно просто забыть о друге без видимых на то причин, а потом получить ответы на все вопросы как ни в чём не бывало? Даже в те времена, когда Арс сам становился причиной ослабления их дружбы, он не вёл себя с тобой так грубо, он всегда тебе улыбался, здоровался и отвечал на сообщения — даже если это было «я не могу поддержать с тобой переписку».

      — Хочешь сходим сегодня куда-нибудь?

      «Хочу. Что угодно, лишь бы не возвращаться домой к этой тревоге». Арсений был готов закрыть глаза на свою обиду и сразу же согласиться, но всё равно спросил:

      — А ты расскажешь мне, откуда взялся твой игнор и почему он вдруг пропал?

      Дима ответил:

      — В деталях не смогу, но я соскучился по тебе.

      — Да? — Арсений улыбнулся. Он так завёл себя страшными мыслями, что даже это редкое признание сделало его чуточку счастливее.

      — Угу.

      — А я вообще-то тоже, — ответил Арсений.

      — Только без гейства. И так весь офис думает, что я с тобой жене изменяю, — шутливо предупредил Дима. Без гейства. Арсений. Ага, а отсосать тебе не завернуть в хрустящую бумажку, Дмитрий Темурович? (Впрочем, не нужно об «отсосать»…)

      — Ну и пусть думают, — Арсений пожал плечами. — Они же шутят, почему нет? Главного никто не знает.

      «Это уж точно, — подумал Дима, — главного никто не знает».

∞ ◆ ∞

      Домой Арсений возвращался уже заполночь. Он предупредил Сергея и Антона, что после работы проведёт какое-то время с Димой, но не предполагал, что его напряжение выльется во многочасовую болтовню обо всём на свете и два стакана рома в одном из баров неподалёку от Москва-Сити.

      (Сергей и Антон восприняли новость без особого энтузиазма, но решили: если Дима молчал до сих пор, то уже и не расскажет ничего, поэтому отправились домой вдвоём, всю дорогу ощущая непривычное отсутствие Арсения).

      В квартиру Арсений прокрадывался, стараясь не шуметь: время позднее, Антон с Серёжей уже два раза писали ему, всё ли в порядке и не нужно ли его забрать. Из двух сообщений Арсений ответил только на второе: «Забирать не нужно, возьму такси». Теперь он стоял, расслабленный и усталый, в темноте прихожей, прислонившись спиной ко входной двери. Арсений попытался найти в себе силы сдвинуться с места, но глаза закрывались, ром внутри него танцевал, заглушая звон последних дней. В голове, словно зажёванная плёнка в старом магнитофоне, вновь и вновь рождалась одна и та же строчка про друга и врага всех людей, вечно во всём виноватого: про алкоголь. Впрочем, Арсений совсем не ощущал себя пьяным — скорее раскованным и свободным от гнёта.

      — Сука, Шаст, — тихо возмутился Серёжа.

      Эта короткая реплика вспыхнула в темноте: не спят? Почему нет?

      — Прости-прости, — ответил Антон. — Щас ещё добавлю, нормально будет.

      Так.

      Арсений нахмурился, пытаясь вслушаться в происходящее, но голоса затихли, чтобы уже через минуту смениться звуками, которые знакомы любому взрослому человеку. Секс. Первая мысль: это первый секс Антона и Серёжи без третьих лиц. Вторая: что теперь делать Арсению? Не мешать и переждать это, тихонечко отсидев в коридоре? Как-то глупо. Дать о себе знать и нарушить это единение, к которому оба шли десятилетиями? Как-то не по-человечески. Опять эта дурацкая жизнь, в которой не нашлось места однозначно правильным и однозначно неправильным решениям, зато нашлось место выбранным решениям и последствиям, с которыми приходилось сталкиваться после каждого такого выбора. Почему всё всегда так сложно?

      С минуту вслушиваясь в характерные звуки, Арсений решил, что ему всё-таки лучше не мешать. Он так же тихо, как и зашёл, выйдет из квартиры и посидит какое-то время на улице у подъезда, а когда будет возвращаться второй раз, специально громко пошаркает перед дверью и как следует пошумит ключом в замке, чтобы его наверняка услышали. Да, похоже на план. Так и нужно сделать.

      Антон наверняка сейчас сверху: Серёжа крайне редко позволял себе ведущие позиции и всегда только с Арсением, никогда с Антоном. Но, раз уж они решили заняться сексом впервые в жизни без свидетелей и кого-то ещё, то ради такого случая можно было бы и поменяться ролями? Арсений даже на мгновение замер, представляя Серёжу сверху — его сосредоточенное лицо, хмурые брови, прикушенные губы, пот, голая грудь, покрытая густыми кучерявыми волосками, уходящими ровной пирамидкой вниз, по животу к паху…

      Возбудиться в состоянии лёгкой алкогольной дымки ничего не стоит. И вот уже разумный план отошёл в сторону, возбуждение перетекло ниже, кровь прилила к члену, вызывая пока ещё лёгкий дискомфорт. Всё стало только хуже, когда кто-то из двоих — скорее всего, это Антон — тихо выдохнул короткое: «А!» и умолк. Наверняка им сейчас очень хорошо. И без всяких Арсениев, мой мальчик. Уходи скорее, вернёшься позже. Если останешься здесь ещё хотя бы минуту — ты не выдержишь и помешаешь им побыть друг с другом хоть раз.

      Арсений, понимая, что совершает ошибку, медленно снял обувь и верхнюю одежду, потёр подбородок и прошёл по коридору в спальню. Как он и думал: Серёжа снизу. Лежал с двумя подушками под копчиком и разведёнными ногами. Любимая поза — ощущать внутренними сторонами бёдер тело между ними, сжимать колени на боках, кататься спиной по простыне и смотреть в глаза. Самое важное для Серёжи, самое интимное и возбуждающе, — контакт взглядов.

      Верхний свет не горел, темноту газовым облаком рассеивали несколько лампочек, встроенные в стенные панели по бокам от кровати. Конечно, его сразу же заметили. Антон резко остановился, и Серёжа повернул голову в сторону дверного проёма.

      — Арс, — Антон выглядел испуганным. Серёжа — виноватым.

      — Всё хорошо. Продолжайте.

      Ни Антон, ни Серёжа не сдвинулись с места, и Арсений добавил:

      — Всё в порядке, я не злюсь. Не останавливайтесь. Пожалуйста.

      Что-то в Арсении не так: он слишком лёгкий. Слишком спокойный и улыбчивый, немного неловкий в движениях, но точно не злящийся. Антон проследил за медленным движением: Арс накрыл ладонью свой пах, сжал через ткань брюк и на секунду прикрыл глаза.

      — Антон, — Серёжа приподнялся на подушках и дёрнул его за руку, возвращая внимание себе.

      Антон зашевелился, а поймав уверенный кивок Арсения, повернулся обратно к Серёже, чтобы на следующие несколько минут забыть о нарушенном единении и посвятить всего себя другому человеку.

      Сергей молчал — он всегда молчал, стеснялся своих стонов, не разрешал себе проявлять удовольствие настолько открыто. И поэтому Арсений научился определять его состояние по движениям и выдохам: сами собой закрывающиеся глаза, сжимающиеся пальцы рук и ног, язык, то и дело облизывающий пересохшие губы, подрагивающая грудь и подпрыгивающий при каждом сухом глотании кадык. Серёжа близок. Антон, двигающийся плавно и размеренно, тоже. Оба подгоняли Арсения к черте.

      Арсений стоял. И член у Арсения тоже стоял. Сердце только собиралось встать, но пока оно этого не сделало, Арсений всматривался в происходящее, не сделав и шагу за порог комнаты, — так и прирос плечом к проёму. Ещё через несколько секунд он сдался окончательно, приспустил штаны с бельём и обхватил ладонью тёплый упругий член. Мастурбируя, будто подглядывал за чем-то, что не предназначалось ни для его глаз, ни для чьих-то других.

      Антон кончил и тут же спустился вниз, помогая Серёже рукой и ртом. После он вылизал все следы своей спермы, и Арсений в этот момент будто смотрел на себя со стороны: вот как это выглядит обычно. Удивительно, как часто Антон делал им с Серёжей римминг и как мало Арсений помнил вид со стороны, потому что к тому моменту всегда либо уже находился где-то не в этом бренном мире, либо помогал Серёже оказаться там же.

      Серёжа обмяк. Опустил напряжённые бёдра на кровать, разрешая Антону работать своим длинным мокрым языком у себя между ног. И он, и Арсений давно перестали испытывать в такие моменты стыд, полностью отдаваясь ощущениями гибких скользких мышц в очень интимном месте.

      Арсений, возбуждённый, подвешенный на самом высоком пике удовольствия, вышел обратно в коридор, прошёл несколько метров и оказался в ванной, оставляя двоих наедине — целоваться, ласкаться, таять в послеоргазменной неге. Стоя в душе под густым дождём тёплых прозрачных капель, Арсений не смог кончить — то ли дело в небольшом количестве выпитого алкоголя, то ли в дурных мыслях, лезущих в голову.

      Чудесно, что Серёжа и Антон постепенно избавлялись от своих барьеров и становились ближе. Это значило, они, как Арсений всегда говорил, действительно влюблены друг в друга, а не терпели всё это из-за него. Также это значило, что, возможно, их любовь самодостаточна сама по себе. Снова одно и то же: может, я им больше не особо и нужен, ведь они начали учиться справляться без меня? Даже думать о таком глупо. Серёжа и Антон любят его, несомненно любят, иначе никак, но плохие мысли всегда обосновываются в голове прочнее и удобнее хороших. Люди склонны к негативу, и порой, чтобы перекроить установки по умолчанию, приходилось приложить немало усилий для работы над собой.

      К чёрту это. Они сейчас же расскажут Арсению всю правду, иначе он перестанет играть доблестного одноногого солдатика и скатится к такой низости, как психи и слёзы.

      Из душа Арсений вышел в полотенце и невидимом покрывале решимости. Он вернулся в спальню, бросив взгляд на притихших в постели Антона и Серёжу, лежащих рядом, но не совсем вплотную, наверное, для того, чтобы не нервировать Арсения ещё больше. Какой идиотизм — он же только рад тому, что они сблизились ещё больше. Он же мечтал об этом дне несколько месяцев, сожалел лишь о том, что этот момент сближения выпал на их молчание. А может, этот момент и был следствием той тайны, которую от него прятали. Арсений прошёл к шкафу и зарылся в своё отделение в поисках чистого белья и какой-нибудь футболки. (Последнюю неделю он не чувствовал себя достаточно уверенно для того, чтобы спать совсем нагим.)

      — Вы бы знали, — тихо начал говорить Арсений, цепляя пальцами чёрные боксеры. — Какая херня творится в моей голове. И если бы знали, — Арсений надел бельё и снял с себя полотенце. — То явно перестали бы молчать о важном. Как будто вас ничему не учит жизнь, как будто вы до сих пор не поняли, что мы втроём, ебаный в рот, втроём, — сорвался на повышенный тон Арсений, нервно отбрасывая мокрое полотенце на постель. — И что мы делимся друг с другом важными вещами. Мы можем оставлять себе личное пространство, у каждого из нас будут какие-то секреты, о которых знаем только мы одни. Вы можете молчать о том, что дрочили в душе с утра, что вам нравится смотреть на плачущих людей или вы ловите кайф от вида и запаха крови. Но, блядь, если это что-то важное, если это знают двое из трёх, то продолжать делать вид, что нихрена не произошло очень — очень — плохо! — Арсений прошёл по комнате. Подошёл к окну, дёрнул на себя ручку, распахивая створку. Он не хотел смотреть на Антона с Серёжей — лучше на тёмное небо и цепь желтоватых фонарей вдалеке. — Что я должен думать? Я дал вам время, но ничего не происходит, вы продолжаете тянуть это, и у меня уже нет места для того дерьма, которое скопилось в голове. Видите? Это очень просто: я говорю о своих чувствах вам двоим, потому что считаю это важным! Я такого надумал, что мне уже даже не хотелось возвращаться домой в последнее время, мешать вам быть вместе, — шёпотом закончил Арсений, отходя от окна, присаживаясь на край кровати и опуская голову в ладони. Он всё ещё самую малость пьян, но очень зол и расстроен и, кажется, ром сейчас потечёт из его глаз.

      — Ты чё, ёба-боба, подумал, что больше не нужен нам? — очнулся Антон. Он пересел ближе к Арсению, взял его руки в свои, отнял от лица. — Совсем ебанулся, что ли, в край? Ты такую хуёвую хуйню вообще щас сказал, мне даже обидно стало.

      — А чего я должен был думать? Вы двое молчите, я не знаю, что происходит, только вижу, что вы отдаляетесь от меня. И Димка ещё, блин, игнорировать меня начал. Я вообще в осадок выпал, такой растерянный был… Просто не знал, что думать!

      — Арсений, — Серёжа сел по другую сторону Арсения, обнял его, прижал голову к своей голове, поцеловал в макушку. — Арсений-Арсений. Прости. Мы не хотели тебя тревожить лишний раз, и снова сделали всё наоборот.

      — Да, — пробормотал Антон, поглаживая голое беззащитное колено Арса. — Опять благие намерения привели в Ад. Мы расскажем.

      И рассказали. Поведение Димы сразу стало более понятным (но от этого не утеряло своей алогичности). Арсения это шокировало: Антон ударил Диму, своего лучшего друга. Не на пустом месте, но если речь шла о кулаках, то любой конфликт интересов не должен заканчиваться физическим насилием, — этому место в специальных видах спорта, в боях и самообороне. Но обороняться жестокостью от невидимых слов — последнее, что может сделать взрослый человек. Арсений всё это высказал прямо, и Антон принял, как есть. Он и сам винил себя за произошедшее, стыдился этого и не хотел вспоминать. (Но как же хорошо, что они не решили отказаться от него. Драка на этом фоне не казалась такой уж страшной.)

      Арсений предложил Антону попросить у Димы прощения. «Нам с тобой давно пора сесть и поговорить с ним. Мы его друзья, и он многое с нами прошёл. Может, он был не прав, но вы оба распетушились, а теперь ходите как два идиота, ещё и меня по инерции задело вашей ссорой. Хватит». Антон принял и это. Он, как послушный маленький мальчик, кивал и кивал на все слова Арсения, понимая всё и пытаясь уменьшить разбухшее внутри чувство вины перед лучшим другом.

      Спать легли только в третьем часу. Антон и Серёжа уложили Арсения между собой, зацеловали его плечи, обняли с обеих сторон и мгновенно уснули — наконец-то спокойные и освобождённые.