Если хорошенько подумать, то посредники в истории человечества существовали всегда. Их название менялось из эпохи в эпоху, различалось у людей, живущих в разных географических местах, варьировались функции и цели. Но они существовали. Сложно отрицать пользу посредничества, она действительно была, есть и будет (в отличие от того же Бога), но если смотреть совсем объективно, то вреда от него намного больше. По мнению Арсения. И всё же порой приходилось самому становиться одним из тех людей, к помощи которым прибегали другие люди, осознавшие нехватку собственных сил для решения какого-либо вопроса.
Дима и Антон осознавали нехватку в себе не столько сил, сколько храбрости и благородства. Каждый из них понимал, что нужно бы попросить прощения и попытаться замять эту тему, но и тому, и другому не хватало решимости признать свои ошибки и сделать первый шаг. Жизнь вообще редко чему учит, если это «что-то» не касается чего-то ну очень серьёзного и совсем страшного. На фоне, например, того же срыва Серёжи и осознания факта, что после первого раза не нужно было бы прекращать лечение, ссора с Димкой, даже такая серьёзная, стремительно меркла.
Арсений в этой ссоре участвовать не желал даже косвенно — его и так задело в самом начале. Тем более и Антон, и Дима уже достаточно взрослые для того, чтобы решать свои проблемы самостоятельно. Но дни шли, а между лучшими друзьями ничего не менялось. Даже празднование тридцатипятилетия Арсения, на которое он возлагал надежды, не исправило ситуацию.
Упс. Это ещё один минус взрослой жизни: люди так устают от всего, что угодно, что любая мелочь может стать болезненной точкой в длительных отношениях (любовных или дружеских). Просто потому, что личная жизнь и работа отнимают слишком много энергии, перемирие откладывалось на потом… и ещё на немного… ну за денёк-два ничего же не изменится?.. Именно так отношения, выстраивающиеся годами, обрывались навсегда, если их участники слишком трусливы или горды.
К началу апреля так ничего и не поменялось. Серёжа в глубине души этому даже радовался: не нужно ни с кем делить Антона. Ещё бы и Арсений потерял всякую связь с Димой, и тогда мир стал бы максимально приближенным к идеальному. Но беспокойство Антона сказывалось как на работе, так и дома, поэтому Сергей уже сам был готов подойти к Диме и попросить его уступить эту эстафету.
Дима не злился. В тот день, когда Антон инициировал драку, он кое-что понял: на первом месте у лучшего друга всегда будут Серёжа и Арсений. Это нормально: кто-то расставлял приоритеты иначе, оценивая выше дружбу, кто-то, как Антон, своим жизненным абсолютом делал любовь. Лет десять назад Дима и сам не мог с уверенностью сказать, к какому типу людей отнёс бы себя, но с рождением Савины всё стало очевидно. Он отдал приоритет не Антону и не Кате, а своей дочке, любимой Савине. Даже несмотря на то, что она в его жизни появилась гораздо позже лучшего друга и жены. Однако это не отменяло важности присутствия Антона в его жизни, а потому не отменяло обиды.
∞ ◆ ∞
Арсений сидел за обеденным столом и мелко шинковал красный болгарский перец. Упругая сочная мякоть хрустела под острым лезвием ножа и накрывала свежим ароматом всю кухню. Антон стоял у плиты и помешивал шипящий в сливочном масле репчатый лук, нарезанный двумя минутами ранее. Дима (да, и ему нашлось местечко в этой кухонной идиллии) сидел рядом с Арсением у окна и просто наблюдал за происходящим. Как он позволил уговорить себя на это? Всё снова Арсений, его улыбка и просящий тон. Эта слабость уже не в первый раз выходила ему боком. Дима-Дима, ты женатый мужчина с ребёнком, твоей единственной слабостью должно быть счастье дочки, а не красота взрослого занятого (но от этого не менее охуенного) мужика. Впрочем, кто вообще решил, сколько, каких и у кого должно быть guilty pleasure?
Это вышло спонтанно. Арсению всё надоело. В обед он пришёл к Антону и просто сказал: «Сегодня после работы мы берём Диму и едем к нам. И вы оба будете говорить ртом. Мне плевать, о чём и как». Сказав, ушёл из кабинета и на обед в итоге пошёл не с Антоном и Серёжей, а с Димой. Потому что на него у Арсения, ясное дело, тоже были планы: например, поставить перед фактом, что сегодняшним вечером он занят, потому что намечается Большое Перемирие.
Антон добавил к луку тонко нарезанный чеснок и тут же вытряхнул из миски перемешанную со специями душистую курочку. Сковорода издала весёлое шипение и тут же сбавила громкость, когда Антон накрыл всё крышкой.
— Что там с перцем? — спросил он, поворачиваясь к столу.
— Готов, — Арсений придвинул к краю стола разделочную доску с ровной соломкой красной мякоти.
— Супер.
Вот чёрт. Курицу перемешивать ещё рано — должна образоваться корочка, отворачиваться просто так слишком глупо, но и начинать разговор, ради которого все здесь собрались, уже пора бы. Арсений поймал взгляд Антона и вздохнул:
— Оставить вас?
— Нет, — в оба голоса ответили Антон и Дима.
— Понял, без мамки никуда, — смирился Арсений, продолжая сидеть на месте. — Ну и чего? Так и будете молчать до прихода Серёжи? Или поговорите?
Антон постучал основанием деревянной лопатки, которую теребил в руках, по плите, повернулся, перемешал подрумянившиеся кусочки белого мяса, снова накрыл крышкой и взял со стола нарезанный Арсением перец. Добавлять его к курице всё ещё рано, поэтому он так и остался стоять с доской в руке, как придурок.
— Короче, Шаст, — Дима потёр глаза. Как же хорошо, что Арсений рядом. Он вроде сидел и молчал, но само его присутствие действовало как алкоголь: подстёгивало на безумство, вселяло уверенность, смелость и чувство свободы.
— Бля. Не. Стой, — Антон отложил доску и почесал голову. — Нам обязательно как в детском саду извиняться и говорить, за что конкретно ты извиняешься? Ну типа чтобы взрослые точно поняли, насколько ты осознал свою вину?
Дима растерянно пожал плечами:
— Да хер знает. Я сто лет ни с кем не ругался.
— Ну, — Антон всё-таки отвернулся, чтобы добавить затюканный перец к курице. Он высыпал овощи и перемешал всё, параллельно убавляя газ под закипевшей кастрюлькой с рисом. — Давай облегчим наши страдания: я долбоёб, ты тоже не лучше. Мне, ясен-пидорасен, не стоило тебя бить, и я реально загнался по этому поводу так сильно, что можно это считать самонаказанием. Извини меня, ок? Тупо будет после стольких лет разбегаться по разным углам. Ты всё-таки мой бро. Некоторые каждую неделю срутся и дерутся и ничего вон…
— Это не значит, что вам нужно брать пример с них! — возмутился Арсений. — Пусть дерутся сколько угодно, вы, я надеялся, будете умнее гопников с Серпухова.
— А Серпухов-то тут причём? — нахмурился Антон.
Арсений закатил глаза:
— Память у тебя, конечно… «И ехали они в Серпухов, в родной город этого Саши, в котором среди бела дня люди на улицах падают от алкоголя, а в квартирах и подворотнях молодежь втыкает шприцы в прозрачные вены на ногах…»
— Ты чё, всё наизусть помнишь? — изумился Антон. Он смутно представлял, откуда это, но выносить предположение не рискнул.
— Не всё… — отмахнулся Арсений. — Я просто тыкаю в вас стереотипами, а вы заговариваете мне уши. Меня здесь нет.
— Ты сам в разговор влез, — напомнил Дима.
Арсений сунул Диме в рот листок намытой и разложенной сушиться на вафельном полотенчике кинзы:
— Жуй и извиняйся. Я как будто за пятилетками приглядываю.
Дима не успел ничего ответить: в дверь зазвонили. Этот звук в квартире раздавался не так чтобы часто: в основном его использовали курьеры, доставляющие еду, и Серёжа, иногда забывающий забрать ключи из машины после вечерних сеансов психотерапии. (Вообще-то Сергей никогда не забывал ключи в машине — ему просто нравилось звонить в дверь, потому что его встречали сразу у порога и целовали, спрашивая, как всё прошло.)
— Чёт рано, — нахмурился Антон, посмотрев на левую руку с часами.
Арсений пожал плечами:
— Может, пробок не было. Рис проверь, а то пригорит. Мне кажется, он уже готов. Пойду встречу. Чтобы к моему приходу вы тут вовсю ворковали вдвоём, — Арсений встал из-за стола и пошёл открывать дверь.
Дима почувствовал неловкость. Он почти заставил забыть себя о том, что эта квартира, помнящая часы мужских посиделок с напряжёнными футбольными матчами, горы чипсов, литры пива (и пидорского сидра в случае с Антоном), теперь принадлежала не только Антону и Арсению, но ещё и Борисычу. Дима несколько раз спросил, уверен ли Арс, что им нужно ехать именно сюда, а не в какой-нибудь бар недалеко от работы, но Арсений заверил, что Серёжа не против, и добавил, что ему вообще-то тоже пора вытаскивать голову из жопы и открывать для себя внешний мир, в котором у его партнёров существуют друзья и встречи с ними. Но всё это ладно и стройно в голове. До тех пор, пока не начало проявляться в реальности.
Арсений открыл дверь и отошёл внутрь, давая Серёже зайти. Сергей поставил свой портфель на прихожую, положил рядом ключи от машины. Разулся, снял плащ (Арсений помог повесить его на плечики).
— Как настроение? — спросил Арсений, чуть наклоняясь и целуя Серёжу в заросшую бородой щёку.
— Сносно, — ответил Серёжа. Он обнял Арсения, прижался этой же щекой к его груди и прикрыл глаза. После сеансов он всегда просил к себе больше внимания. Делал это не открыто, но Арсений и Антон всё понимали и так. В квартире пахло карри, с кухни доносились приглушённые голоса — неразборчивая, но размеренная мешанина из слов и коротких пауз. Тепловатый свет лампочек, тепло Арсения.
Однажды — недели, может, три назад — Серёжа вернулся сюда. Всё было как сегодня, только пахло иначе — тогда Антон и Арсений сварили луковый суп и нажарили целую гору крутонов из свежего сладковатого багета. С кухни вместо голосов доносились звуки включенного на фон сериала, но общее ощущение атмосферы осталось таким же согревающим. Тогда Серёжа впервые подумал, что вернулся домой. Пусть даже туфли Антона стояли посреди коридора вместо положенной полочки, пусть его шарф валялся на прихожей… даже этот мелкий беспорядок стал таким родным. Потому что в прошлом осталась голая чистота, в которой всё на своих местах, кроме самого Сергея. Теперь же, благодаря Антону, не на своих местах могло оказаться что угодно. И благодаря Антону с Арсением сам Серёжа чувствовал себя на своём месте. Наверное, с тех пор он и начал называть это квартиру их квартирой, домом.
— Поужинаешь с нами? — спросил Арсений, когда Серёжа медленно отстранился.
Вообще-то Серёжа не хотел видеть Диму. Ему было неловко снова встречаться с ним после работы, тем более сегодня, когда он снова выпотрошен после сеанса и чувствовал себя разорённым птичьим гнездом, но Дима — часть жизни Арсения и Антона. Рано или поздно ему придётся с этим смириться. Возможно, это хороший шанс начать.
— Да. Как успехи с примирением?
— Ну, — Арсений пожал плечами. — Лучше, чем я думал. Они как раз приступили к самому важному, когда ты пришёл. Так что я надеюсь, эти взрослые мальчики всё решили и на ужин нас ждёт сливочная курочка под соусом карри, а не сливочная курочка под соусом неловкости и молчания.
Арсений отправил Серёжу мыть руки, а сам вернулся на кухню. Антон как раз к этому моменту добавлял к курице и овощам пакет разогретых сливок и кусочек сливочного масла («Для жирного жира»).
— Ну что, как успехи? — спросил Арсений, рассматривая Антона и Диму.
— Заебись, — ответил Антон. — Серёжа будет ужинать?
— Ага. Давай накрывать, — Арсений потянулся за тарелками и столовыми приборами.
Дима помог сервировать на стол. Выглядел он немного напряжённым, но перебрасывался с Антоном короткими фразочками и пытался шутить. Арсений сделал вывод, что его ощущение неловкости связано с Сергеем. Но когда Серёжа вошёл на кухню, всё не стало хуже. Дима и Антон начали обсуждать футбол (Антон наконец дорвался до нужного собеседника, потому что ни Арсений, ни Серёжа его интереса к этому виду спорта не разделяли). Арсений рассказал Серёже про Серпухов и тот фыркнул:
— Сто процентов он понятия не имеет, откуда это.
— Эу, — подслушал краем уха Антон. — Я сижу рядом с тобой, у меня уши-локаторы и они прекрасно справляются со своей работой.
— А я и не скрывался особо, — Серёжа наколол на вилку кусочек островатой курицы, зачерпнул сочного риса и отправил всё это в рот. Пережевав, выдохнул: — Очень вкусно.
— Ага, Антон сегодня в ударе, — согласился Арсений.
— Ты мне помогал вообще-то, — добавил Антон.
— О да, нарезал целый болгарский перец и помыл зелень, — засмеялся Дима.
Арсений покачал головой и подавил в себе желание толкнуть Димку в бок, чтобы вилка с едой, приостановившаяся у его рта на время «остроумной» реплики, мазнула соусом по щеке и губам. Может, он сам в душе самую малость из Серпухова. Как, впрочем, и все люди планеты.