— Я в такое очко сейчас полезу, поэтому побереги плащ до моего возвращения.

На самом деле на улице тупо холодно, а Данте не хватает слов на что-то вроде «хэй, на улице так холодно, я не хочу, чтобы ты простыла». Точнее: слов Данте хватает, но он тот ещё придурок. Всякая дрянь имеет свойство вылетать из его рта со скоростью света — Кэт в ответ лишь улыбается. Данте очень надеется, что не из вежливости.

Вокруг гундит рабочий день Лимбо-Сити. Набросив на плечи чёрно-красный плащ, Кэт раскатывает пентаграмму из тубуса на асфальте. Данте прижимает плотную бумагу мелкими камнями, чтобы та не сворачивалась обратно. Кэт кивает ему и улыбается. И, господи, пусть не из вежливости.

От ведьминских смесей тащит ужасно — как от мусорки, в которой гниёт труп, а сверху накидано ещё всякой дряни, и это добро стоит в плюс тридцать пять под солнцем два дня. Три дня. Вот когда уже всё течь начинает — так и тащит от смесей. Когда Кэт их готовит, Данте предпочитает держаться подальше.

И это правда настолько гадко. Для чувака, способного учуять свежую побелку потолка, находясь при этом снаружи здания, — это хуже контрольного в голову. Поэтому когда Кэт хватается за баллончик, Данте хватается за сигарету.

Как ссаная собака Павлова.

Кэт распыляет смесь — мелкие капли поднимаются вверх. Данте затягивается, как последний раз в жизни, и выдыхает через нос.

Забавно. Можно сказать: Данте смешно. В ебаное Лимбо его отправляет баллончик, напичканный беличьей спермой. И всем другим. Но так как Данте конченный, он запомнил только беличью сперму.

Его жизнь — не театр, какой там театр. Его жизнь — цирк злоебучий. И он в этом цирке — ну тот самый волк. Чёт носится туда-сюда и против кого-то без конца выступает.

И если бы Кэт постоянно не сопровождала Данте и не дожидалась с Лимбо, он бы, наверное, взвыл от такой рутины, взвыл от скучного серого Ордена и взвыл бы из-за Вергилия. Особенно из-за Вергилия.

Смеси Кэт — пиздец, но сама она пахнет цветами.

Цветы растут на её подоконнике — ближе всего к окну. Все свои важные травки с заковыристыми названиями (будто мёртвых ими призывать) Кэт выращивает под ультрафиолетовыми лампами. А цветы — нет, цветы тянутся к стеклу, прижимаются бутонами. Что-то похожее росло у них с Вергилием дома в Парадайзе много-много лет назад.

Кэт поливает цветы раз в два дня. Иногда просит Данте.

— Доверяшь?

— Ты же говорил, что тоже держал растения.

— Ну, не такие. И не для красоты. Мои цветочки могли пришить мне статью.

Кэт улыбается. Ну не из вежливости же, ну да?

А ещё Кэт пахнет печеньем. Как-то по-домашнему.

У Данте хорошее настроение. Просто заебатое. Он расковырял несколько демонов, достал что-то неебически важное для Вергилия и сейчас зависает с Кэт в кондитерской. Кэт покупает печенье. Много печенья и конфет в столовую Ордена. У них есть, конечно, человек с поставками, но такие мелочи Кэт организовывает сама.

— Для хорошего настроения. Люди лучше работают, когда им хорошо. Тебе какое нравится?

— Имбирное. Тут есть имбирное?

Что-что, а это Данте помнит отлично. Они с Вергилием и мамой вырисовывали глазурью на фигурном печенье смешные мордашки под канун каждого Рождества.

— Закончилось.

Продавец смотрит на Данте, как на придурка. Данте достаёт из кармана средний палец вместо чаевых, пока Кэт всучивает ему пакеты и выталкивает на улицу.

— Значит, зайдём в другое место. Никто нас не торопит.

Как там говорят великие мудрецы социальных сетей:

«Твой дом там, где твоим мыслям спокойно».

Данте обнимает Кэт за плечи и утыкается носом ей в макушку. Кэт обнимает его в ответ и, наверное, улыбается. Пусть даже из вежливости. Это её право.

Кэт пахнет домом.