Его разбивала боль, сжимала в тиски со всех сторон, невыносимая и мучительная. Но хуже было то, что она смотрела. И что она была следующей. Это уже здесь, среди вечного сумрачного леса, он поймёт, что её час пока не настал, что ей каким-то образом удалось избежать казни. Но там, болтаясь в петле, издыхая на потеху публике, в его голове отпечаталась только одна мысль: что она пройдёт через это после него.

Отчасти он был прав. Он видел Эзхен среди островков и троп бледного леса Мёртвых. Вот только ей пришлось куда хуже. Вот только она уже была здесь раньше него. Её сюда заманил один из узников этого мрачного Царства.

Его он тоже видел, — здоровая белая змеюка в чёрной плащанице, наброшенной на голое тело. Тень прежнего себя, когда-то властелин Севера, колдун и лжебог, которого величали Серебряным, Тёмный. Неразлагающийся труп старого мира. Ох и натерпелась от него Эзхен.

Тёмный выдергивал её из снов, натравливал своих пешек, из раза в раз пытался сломить её волю, заставить думать, что он гневается тем, что она творит, куда держит путь, что она сможет ему помешать... Всё это изначально было пляской под его дудку.

Марок смотрел, как она приходит снова и снова, был с ней, хоть Эзхен и не замечала его среди мелькающих у подножия леса искр и всполохов тьмы. Из всего сонма теней заблудших душ он всегда сохранял молчание, наблюдая.

С каждой их встречей этой бесконечной ночью она становилась сильнее, закалялась подобно стали. На её долю выпали испытания, о которых он боялся и подумать. Иногда она возвращалась в крови, в синяках и слезах, иногда едва могла подняться с травы. Он бы подбежал и помог ей, если бы рядом всё время не ошивался Тёмный, которому разбить тень было делом одного взгляда. Эзхен сражалась каждую ночь своего путешествия.

Чтобы в один миг умереть, назло всем обратив свою плоть пепельной сталью.

Но когда она пришла снова, разбитая и мучительно беспомощная, он был рядом.

Когда ей выковали гарду, богатством не уступающую целой самоцветной пещере, и та облекла её в платье сверкающих камней, ниспадающее до босых пят, заключившее лицо в темницу ворота и кокошника о семи спицах, когда она плакала от всего этого, лёжа в скобах на стене зала в Пепельном Замке, он был её плечом.

А потом, когда чьи-то руки украли её у Тёмного, сняли гарду и заменили на неприметную и практичную, унеся с собой, когда она смеялась и не могла унять радости, он был её крыльями.

И после, когда она вспоминала азы смертоносного танца, училась быть оружием в чужих руках, заново управлять своим телом, он был её манекеном, принимал удары, подбадривал, когда она снова и снова падала. Тогда они действительно подружились.

Теперь она жила в ножнах человека по имени Кет Ригатсон, честного и справедливого, сражающегося против Тёмного, его монстров и приспешников, против вездесущего зла, что вернулось в мир с её смертью. Она стала его верным клинком и напарником. Испив крови врагов, она стала сильнее. Ей уже не требовалась поддержка, и тогда он ушёл.

Попробовал найти путь к ней там, в ином мире. Потому что в Бездну она не возвращалась уже несколько десятков лет.

Он выбрался на поверхность через Врата, переступил стылый труп их Хранителя, не встретив на своём пути ни Лорема, ни кого бы то ни было. Уже тогда он понял, что мир стал другим.

Плутая среди курганов и руин, проходя в тенях дымящихся городов, он смотрел без узнавания на места, бывшие некогда ему знакомыми. И пусть за свою короткую жизнь он повидал мало, всё же помнил Межь не сплошным развороченным кладбищем с кормящимися на полях сражений псами, а Раверград, вековую неприступную крепость, не полуразрушенным приютом белоглазых. Сколько бы ни прошло времени, боги и Тёмный не оставили от мира почти ничего, наверное, рассудив, что проще будет сжечь всё дотла, чем вспоминать, чем мир был когда-то.

Он нашёл их среди летней ночи, сидящими у костра. Два человека и меч, и он, бесплотный дух, выступивший на тропу из кустов орешника, полупрозрачная тень, обладающая лишь голосом.

— Эзхен, — позвал, одним чувством понимая, что она там.

— Наглые пошли уисы, уже по именам зовут, — проскрипел один человек, поднимая в его направлении когтистую руку. Старый белоглазый, из-под чёрного капюшона у него ниспадала длинная коса с проседью, торчал длинный нос. — А ну, кыш!

Его руку остановила Эзхен: лентой подвижной стали выплыла из ножен и приняла форму девушки в причудливой броне. Левый наплечник которой почти закрывал лицо, спускаясь узором острейших лезвий до пальцев, а широкий пластинчатый пояс стягивал чешуйчатый панцирь. В длинных острых ушах до сих пор красовались серьги из клыков убитого ей барса. И кожа, и короткие волосы, и одежда её были из матовой тёмной стали. Пепельной стали, способной убить даже дух.

— А? Эззи, что ты говоришь, — протянул белоглазый. Она ничего не говорила, но тот расплылся в безумной, жутковатой улыбке. — Говоришь, я не должен его прогонять... Отчего ж, Эззи, это же призрак...

Эзхен поднялась на ноги, вышла из ореола света костра. Живая сталь, которая смотрела как прежняя Эзхен — тепло и уверенно, разящая огненная стрела.

— Марок, — проговорила она одними губами.

— Я скучал по нашим тренировкам, — он отвёл взгляд, не найдя в себе достаточно храбрости. — Думал, что ты когда-нибудь вернёшься, но...

— Не вернусь, — тихо улыбнулась она. — Здесь есть дела поважнее скитаний по лесу, Марок. Миру грозит страшное, и мы одни способны ему помешать.

— Вы... но вас лишь трое, и они — не ты, они обычные люди.

— Не обычные, Марок. Но те, которые есть. Какой мир, такие герои.

— Тогда позволь мне помочь вам. Я долго отсиживался в Бездне, не понимая, что творится наверху. Врата никем не заперты, мёртвые скитаются среди живых, а живые среди мёртвых. Что-то смешало этот порядок...

— Я знаю, — кивнула та. — Ты и правда можешь помочь.

Вскоре он узнал, чем они занимались: убивали богов. И правда, назвать их обычными людьми бы язык не повернулся. Тот самый Кет Ригатсон, которого из рассказов Эзхен он представлял как светлого и немного легкомысленного человека, оказался немногословной мрачной громадой измятой сражениями брони и мышц, кутавшейся в рваный чёрный плащ. Белоглазый, что был с ним, оказался Сеггелом — тем, которого Марок помнил как колдуна из братии, раздражающего и самоуверенного парня. Он когда-то был Кречетом, страшным колдуном крови и грозой Севера. Старый Кречет сходил с ума от курева и трюков с магией крови, его жилистое тело вздрагивало от каждого порыва ветра, закутанное в шерстяной балахон.

Эзхен почти не покидала ножен и вовсе редко принимала прежний облик. Один раз, чтобы согреться у костра посреди каменистой пустыни, другой — чтобы срубить головы шайке мародёров, принявших их троицу за лёгкую добычу. Сеггел после разделал их тела и приготовил, слизывая кровь с запястий. Кет, слава богам, обходился солониной и подстреленными из арбалета кроликами.

Хотя... каким это богам? По словам Эзхен, их осталось двое. Тех, что представляли опасность. И сейчас они вышли на след Глёсне.

Марок хотел быть полезным. Отчаянно желал не просто тащиться в их тенях, а выполнять поручения. Но когда Кет попросил его заманить к их костру человека, Марок усомнился, правильно ли поступает.

— Ступай, отыщи кого посочней, — улыбнулся Сеггел, сыпля с ножа искорки над точильным камнем. — Станется с тебя, Репеюшка.

— Неужто помнишь? — нахмурился Марок.

— Не время меня в закрома-то убирать, — хмыкнул тот. — Я ещё поживу в ясной памяти.

— Видно, как ты поживёшь, — процедил под нос Марок, уходя сквозь заросли к опушке леса.

Будучи духом, он вдруг ясно понял, что смерть подобралась к колдуну близко, занесла кривой клинок. Он бы поставил на ближайшие недели.

На опушке леса он почти сразу набрёл на путника. Тот, седовласый старик с заплечной торбой на горбу, брёл впотьмах, освещая себе путь тусклым кристаллом. До деревни была ещё пара миль, но дорога терялась в густом подлеске, и старик почти сошёл с тропы. Марок видел душу, которая неверным огоньком теплилась в теле путника. Он собрался с мыслями и заставил своё тело не просвечивать и не бросать на листву синеватые отсветы. Пусть и ненадолго.

— Дедушка, это вы? — позвал он, выходя из чащи. — Дедушка, вы куда идёте? Там же чаща, бурелом...

— Внуче?.. — удивился старик, вытягивая перед собой фонарь и силясь разглядеть Марока. — Ты что тут забыл? Встречать меня пошёл, что-ли?

— Дедушка, пойдём домой, — Марок позвал его за собой. Уисы так могли — звать. До сего дня этим пользовались другие, голодные до чужих душ, но он помнил, как они это делали.

Старик пошёл за ним, ступая в чащу. Марок шёл чуть в отдалении, снедаемый совестью за то что творил. Старик не заслужил прийти к колдуну на ужин, пусть тот и набирался сил перед боем, пусть и с самим богом. И как только Кет потакал этому безобразию, как Эзхен могла быть с ними, зная, что они творят, участвуя в этом... Марок пару раз останавливался, оборачиваясь в сомнении повернуть на тропу и вывести старика к деревне. Но вот впереди забрезжил огонь костра, и давно не бьющееся сердце ухнуло на дно.

— Внуче, куда эт мы пришли?.. — прошептал старик. — Это не деревня, внуче, там какие-то люди.

— Прости меня, дедушка, — Марок зажмурился, отпуская сосредоточение и обращаясь снова сияющим прозрачным духом. — Завёл я тебя.

— Завёл? — голос старика надтреснул, сломался, отчего Марок в испуге обернулся. Но того уже не было. Фонарь и одежда лежали на земле, а с ним говорил пронзительный ветер. — Это кто кого завёл, призрак.

Ночь над ними померкла, опустилась колючей шалью. Марок различил среди крон силуэт огромного паука, а в следующий миг из-за деревьев поднялся столп огня. Лес вскипел битвой.

Рассвет золотым сиянием разлился над синеватой обугленной рощей. Кет сидел на поваленном стволе, глядя на распростёртое тело бога, повалившее деревья и глубоко взрывшее землю. Сеггел раскуривал трубку, привалившись к его ногам. Эзхен опустилась рядом, раскалившаяся в сражении: от её стали поднимались струйки дыма, на плечах шипела роса.

Марок вышел из глубокой синей тени, смотря на них троих. Охотников на богов, последних героев этого мира, который не нуждался уже в спасителях, тихо уходя на покой в шлейфе дыма и поднятой ветром золы.

Эзхен обернулась, поманила его рукой. Опустив взгляд, он подошёл, присаживаясь рядом с ней. Ветер не поднимал её волосы, развеивая его сияние.

Солнце поднималось из-за синей гребёнки елей, гасли и вспыхивали звёзды, день ото дня всё больше слёз великой богини, скоро уже весь небесный купол будет усыпан ими. Эзхен усмехнулась, качнула серьгами-клыками.

— Оставайся с нами, Марок, — прошептала она.

— Обещайте, что не будете мне поручать заманивать людей, — буркнул он. Эзхен толкнула его плечом, прошла насквозь. — Ладно уж, тут получше, чем в Бездне.

— Постараюсь привыкнуть к ещё одной паре глаз, — вздохнул Сеггел.

— Кто из богов остался? — поднял брови Марок, даже не подозревая, на что были способны эти трое, когда были моложе и сильнее, когда в их взглядах ещё не сквозила эта губительная тоска. — Маэс? Йола?..

— Таэтар, — тихо проговорил Кет. — Вернёмся туда, откуда начали. На Межь.

— Межь, — эхом повторил Марок. Такое чужое и знакомое слово, оно заставило его улыбнуться. Было что-то особенное для призрака в возвращении домой.