Воющий за окном буран обещал ещё один тихий день в пыльном сумраке библиотеки. Акелиас был рад вернуться к своим книгам после бесконечных речей Тёмного. То Змея Серебряного не устраивали его приспешники, снова упустившие какого-то бога, то он сетовал на кончающиеся запасы вина, то шипел на него за нерасторопность. После того, как Ангор всё же наказал ему продолжать копаться в записях его культа, Акелиас со вздохом облегчения поковылял прочь из тронной залы. И уж теперь-то, когда его обступили стеллажи, накрыл запах вековой пыли и тлеющих лучин, ничто не могло его потревожить.

Перо медленно скреблось о бумагу, выводя буквы и символы, но среди далёкого воя ветра и мышиной возни было что-то ещё. Он задержал руку над чернильницей, прислушиваясь и обшаривая мысленным взором бесконечные залы. Что-то было не так, и оно мешало ему работать.

Захватив с собой увесистый посох, Акелиас двинулся на источник звука, бормоча под нос проклятия. Двигался он день ото дня всё хуже и скованнее, и, памятуя, в какие короткие сроки закостенел от его зелья Мариас, злился на себя за то, что не исправил этого побочного эффекта в последующих рецептах. Если он встретит в библиотеке какого-нибудь монстра, тот, конечно, не убьёт его, ведь мёртвое не умирает, по крайней мере так просто. Но точно догонит и попробует на зуб.

А встретить в этих стенах можно было кого угодно. Пепельные земли погребли под собой немало трупов, и на их костях выросла такая плесень, какой Акелиас не видел и на Костлявых Полях родной Межи. Хотя, может быть, то просто заплутавший колдун мается с похмелья где-нибудь в секции некромантии.

Но будь то чудище с равнин или заплутавший моур, он, один Кшер, получит посохом по черепу за то, что заставил его ковылять в столь дальние секции. Полки здесь покоились под слоем пыли, между уходящих ввысь стеллажей и стремянок царила недвижимая темнота, а густую тишину нарушали его шаркающие шаги, срывающиеся шёпотом под нос проклятия, да упреждающие удары посоха. От темноты Акелиас не страдал, различая в ней и то, что зрячие белоглазые упускали, хотя его глаза после смерти заплыли непрозрачными бельмами. Незваный гость, кем бы он ни был, при первом взгляде наверняка не увидит в нём противника. Так Акелиас постарается, чтобы эта ошибка оказалась для него болезненной. Готовясь огреть тревожное и копошащееся нечто, он вывернул из-за поворота.

Но среди заваленных свитками и фолиантами столов, среди неприбранных стеллажей и погребённых под слоем пыли письменных принадлежностей не было ни души. Сперва он даже не распознал магии, а как понял, так растерялся: его... звали? Уисы, заблудшие души обладали силой звать за собой, скучающие в мире живых. Но призраки? В Пепельных стенах, в обители воскрешённого чудища? Акелиас подозревал, что за зовом может скрываться нечто похуже скучающего призрака, и потому пошёл, хоть и мог сопротивляться этой магии: уж лучше он, чем случайный посетитель его библиотеки. Его-то душу не оторвёт от тела и Лорем с сонмом мурен, а вот за мёртвого колдуна Тёмный может спросить, и немало.

Он шёл на зов весьма приятного, отчего-то смутно знакомого голоса, и за очередным поворотом стеллажа различил мерцание синих искр. Занеся над головой посох, Акелиас шагнул навстречу. Он издалека чувствовал этот шлейф холодка мира Мёртвых, окружающий призрака. Не видел только, что за заблудшая душа приняла его обитель за охотничьи угодья.

К его удивлению, на очередном погребённом за рукописями столе сидел, запрокинув голову к тяжёлым цепям фолиантов, парень с петлёй на шее и безразлично болтал ногами. От такой наглости Акелиас даже смешался. Он не чувствовал ни морока над ним, ни какой-то иной магии, что скрыла бы истинный облик призрака. К тому же он припоминал этого парнишу.

— Марок? — скривился Акелиас, силясь понять, что тут забыл призрак повешенного княжича Межи.

— Здравствуй, моровой лекарь, — ответил тот, не переставая болтать ногами и раздражать его этим действием. — Ну и каково тебе после всего? Здорово же тебя потрепало.

— Пришёл поквитаться за сестру? — прищурился Акелиас, примериваясь посохом. Развеять призрака — это полумера, но и упёртые с сотенки раз понимают, не собравши с пола руки-ноги.

— Вообще-то я приходил к Эзхен, — кивнул Марок на одну из стен. — Она рассказала, знаешь ли, многое. Страдает там от одиночества, думает разное про тебя...

— Ну я уж, Кшер задери, помочь ей ничем могу, — прошипел он.

Виноват, что понадеялся и наобещал разного. Мало, что теперь они оба мертвы, так ещё и Эзхен за ста засовами держит в своей сокровищнице Тёмный, в ночи смотрясь на своё отражение в её клинке, и, должно быть, самодовольно скалясь. Не тому, что приручил пепельную сталь, просто своему отражению.

— Вообще-то можешь, — пожал плечами Марок. Растрепал себе затылок, отворачиваясь. — Я и сам не в восторге от её идей, если честно. Мы, уисы, можем как-бы... передавать воспоминания, как если бы ты сам их пережил, что-то такое. Короче, она меня уговорила, ты уж... подыграй, чтоль.

С этими словами Марок спрыгнул со стола и направился в его сторону с решительным видом. Акелиас стиснул посох, начиная дрожать то ли от негодования, то ли от ужаса.

— Что... Кыш! Изыди! — попытался он, отступая страшно медленно на негнущихся ногах. — Ты чего удумал?! Уйди, говорю...

— Это будет непросто, — Марок размял шею, приближаясь.

— Уй.. Уйди, говорю, — прохрипел Акелиас, пытаясь избежать встречи с простёртыми к нему руками призрака. Но те впились в его плечи, и в жалкой попытке бегства Акелиас врезался спиной в книжный стеллаж, заставив тот покачнуться. Полупрозрачный силуэт парня стал ближе. — Что бы тебе Эзхен не приказала, забудь. Отринь сию срань, я всё тебе прощаю. Я ей прощаю, я договорюсь с Тёмным, немёртвые боги простите, я...

— Прекращай молоть чепуху, лекарь. Мужик, а ломаешься как девица, — процедил Марок, подплывая по воздуху и кладя на его плечи уже локти.

— Что ты удумал, сраный дух... Что ты..! — задрал он голову к потолку, где, по его представлению, могла располагаться сокровищница Змея. — Ты-то что удумала, дурная девка!..

Это не шло ни в какие его рамки, духи его ещё не домогались. Акелиас признавал, что мог когда-то по молодости и дурости приставать сам. Да и после, подчас перебрав в таверне, мог не только разболтать Гаррету свои планы, но и влезть на стол перед рыжим пиратом... но тогда Гаррет брал его в охапку и кидал в телегу до дома. Но чтобы к нему!.. Он всё ж заимел ту ещё славу в Раверграде, когда не смог побороть мор, когда княжна Малена, сестрица Марока, слегла из-за него. Да ещё и призраки!..

Он в ужасе смерил взглядом Марока, который в раздумье играл желваками и явно чего-то ожидал от самого себя. Ну, или раздумывал над его внешностью, сплошь в держащих кожу швах и отмеченную смертью, так, что даже взгляд не фокусировался на Мароке. Но Акелиас видел его лицо, имеющее определённую схожесть с Маленой, видел странное движение мыслей в тёмных глазах. Собственное спокойствие его встревожило. Акелиас шелохнулся в очередной попытке вырваться.

— Отстань, — опустил он посох, но, как уже после понял, медленно. Потому что призрак легко увернулся.

— Ну-ну, — Марок болезненно поморщился от опасности стать развеянным, закатал рукава в новом подходе. — Дохлый, а замереть не можешь.

Акелиас ещё пытался совладать с возмущением и ответить хоть что-то в упрёк призраку, как тот с размаху впечатал свои руки в его грудь, вполне ощутимо пресекая попытку огреть себя посохом. Миг — и Акелиас соприкоснулся с ним лицом, чувствуя давление на своей коже, уже безразличной к холоду. С некоей долей подозрения он подумал, что призрак уже увёл кого-то нерадивого, раз обрёл плотность своего духа.

Его обездвижили и руки Марока, и собственное оглушение от процесса, так что как-либо воспротивиться он не мог. Но целоваться мальчишка-висельник совершенно не умел, Эзхен будет за него стыдно. Про себя Акелиас сокрушённо вздохнул.

— Сдох? — тихо спросил Марок, отступая обратно в синий туман.

Акелиас выдавил из себя глухой рык, приводя тело в движение и угрожающе шагая на призрака. Марок спешно отлетел прочь.

— Ну и страхолюдина ты, лекарь, — сплюнул он. — Что только Эзхен в тебе нашла... Ну да ей же и страдать с твоим теперешним вкусом. Фу, как будто гнили нализался.

Акелиас для порядку стукнул по стене, в которой исчез Марок, бормоча под нос неразборчивые проклятия. Он чувствовал себя и огорошенным, и жестоко разыгранным, и злым для того, чтобы возвращаться к работе. Вечер был неисправимо испорчен. Теперь, вместо того, чтобы корпеть над своими любимыми бумагами, он будет думать, как прибить этого призрака, что б его.