Каждая буря в Пустоши — то ещё испытание для эйлэ, вечных скитальцев мёртвой равнины. Вот и их саэл гнал сани второй день кряду к Сатхару, спасаясь от пурги. Чёрные грозовые тучи заволакивали плоский горизонт за их спинами, тяжёлые полотна шкур на балках китовых рёбер трепал ветер, без деревянных очков с узкой прорезью было невозможно открыть глаза, но даже в них земля и небо казались единым белым маревом. Эзхен спала урывками от невозможной тряски.

Мерные хрипы и рык тягловых чудищ, волокущих тяжёлые сани, стали привычными среди воя ветра, свиста полозьев, скрипа кости и дерева саней. После Клыка Молний она, казалось, могла привыкнуть ко всему. Выглянув из шатра, Эзхен заслонила лицо от снежного ветра. Их сани неслись во главе клина, громадное тягловое чудище — копна белого меха с плоской кошачьей мордой на мощных колоннах когтистых лап — чуть не летело в упряжи. Отец правил тяжёлой и умелой рукой. Но сквозь колючую пелену она успела заметить синюю тень скал впереди. Укрытие было близко.

Она бывала в Сатхаре, когда ей было шесть: тогда ей выковали ромфею из половины её души и предопределили судьбу воина. Теперь она была здесь без сестёр: те остались с мужьями по разные края Пустоши. Но Эзхен подозревала, что Саннозе не поведёт саэл дальше перевала Сторожевых Башен, а лишь укроется от пурги. Отец не хотел заводить союзников среди восточных эйлэ, а она не смела выказывать сомнений.

Прежде Эзхен бы взобралась на палубу к отцу, выспросила бы, в какое укромное место среди скал он правит сани. Теперь же Эзхен лишь вгляделась в силуэт отца на козлах, спряталась обратно в яран. Тень иноземца, что путешествовал с ними с Клыка Молний, рынка на другом краю Пустоши, незримо тяготела над саэлом и сейчас. Ярровеш внушал страх. И что хуже, Эзхен чувствовала, будто лёгкую остринку на кончике языка, перемены, которые творились с отцом после речей этого ящера. Но кем была Эзхен, чтобы сомневаться в вожде.

Она должна была оставаться хорошей дочерью и не перечить отцу, как бы ни было сложно подчас удержать язык за зубами. Вопреки порывам справедливости и гнева Эзхен обязана молчать. Отец по осколкам объединял Пустошь под своим началом, его связи крепчали год от года, но их запросто могло разрушить неосторожное слово или зерно сомнения.

Ближайшее звено, наследница ромфеи и драгоценная дочь Эзхен значила слишком много в его войне. Но в последнее время это бремя становилось удручающе тяжёлым для шестнадцатилетней девушки. Эзхен задержала перед собой полог ярана, глядя в белую пустоту и кусая верхнюю губу. Она бы многое отдала за возможность высказать кому-то свои тревоги, снять маску дочери вождя, позволить себе рассмеяться простой шутке… В саэле не было никого её возраста, а после того, как сёстры покинули их, родной крови остался только отец. Разумеется, когда Эзхен доставала макушкой лишь ему до пояса, она без опаски делилась с отцом чем угодно. Теперь всё стало иначе.

Вот их накрыла тень скалы, и сквозь ветра послышался окрик, и в голосе Саннозе сквозило облегчение. Перед ними выросла громадная пасть пещеры. Отец бесстрашно направил сани в укрытие. Ледяные колонны отразили их в тысячах граней, иглы сосулек сверкнули, как клинки, вместе с ними внутрь ворвался сноп метели. Их проглотила темнота, в которой угас ветер, оставшись воющим отзвуком. Громадный зал высоко уходил сводами, и скрип наметённого снега отдавался здесь эхом и перезвоном тонких льдинок.

Тягловое чудище перешло на шаг, волоча мохнатые лапы, оставляя округлые следы лап и полосы полозьев на нетронутом снегу. Эзхен стиснула руки в варежках на перилах, вглядываясь в едва осиянный светом синий сумрак. И как только глаза привыкли к темноте, зрелище заронило в ней азарт: она не бывала прежде в таких местах.

За их санями в пещеру заезжали другие. Только благодаря везению вождя они не потеряли никого в этой метели. Их собственные сани сделали широкий полукруг, и полозья затормозили на мёрзлом скрипящем песке.

— Не уходи далеко, — окликнул её отец, когда Эзхен перепрыгнула перила и скатилась по обледенелым перекрытиям на едва заснеженную землю, где сквозь серый мелкий камешек пробивалось нечто, похожее на странный мох.

— Какие здесь опасности? — обернулась она, кладя руку на рукоять ромфеи у бедра.

Её поза едва изменилась: вовремя заметив невольное напряжение от его голоса, Эзхен заставила себя расслабиться, перетечь из стойки в более открытую, как бы ненароком. Как искусный воин, отец не мог упустить этой перемены. Но, видимо, сегодня он решил смягчить тон, не сделав замечания. Эзхен озадаченно прижала уши под шапкой.

— Какие бы ни были, — пожал тот плечами, сходя по ступеням с верхней палубы, — они должны сойти на ужин нам, а не мы им.

— Буду осторожна, — пообещала Эзхен, взбегая на крутой каменистый склон.

Над ней среди синего сумрака возвышались гигантские колонны, на вершинах которых шелестели облака. Она ещё не видела, чтобы из земли пробивались мягкие веточки длинного мха, ползли всё ввысь по щербатым ребристым столбам, что расходились на множество мелких к вершине, где упирались в клубы подвижного дыма. Эзхен брела сквозь колючие и цепкие побеги гигантских растений, задирая голову к сводам пещеры, где высокие каменные арки терялись в тумане.

Воздух здесь был совсем иной: удушающе тёплый, в нём парили капли влаги. Спустя пару мгновений она поняла, что задыхается, и ослабила воротник тюленьей парки, стянула рукавицы с горячих ладоней, смахнула испарину со лба.

Эзхен сорвала один из побегов мха, витой и гибкий, с мелкими блюдцами зелени, обвязала вокруг запястья, не зная, что ещё с ним делать. Присела к земле, чтобы провести рукой по странной, сплошь усеянной побегами почве, в которой тонули её ноги и намокали меховые унты. Всё это было так диковинно и завораживающе. И она совсем не чувствовала здесь опасности.

Словно бы в насмешку над этой мыслью она услышала движение среди теней. Кто бы это ни был, его выдал шорох. Эзхен поднялась и обнажила ромфею.

— Тебя не проведёшь, — голос заставил её принять боевую упругую стойку.

Из-за побегов мха вышел эйлэ, не выше неё. Он походил на бледнокожих жителей востока, но его короткие волосы не были белыми, а уши будто бы укоротили, впрочем, сохранив им остроту. Это и то, во что он был одет, заставило её озадаченно прижать уши. Парень носил кожаную безрукавку, обвязанные на голенях свободные штаны и тяжёлый пояс с множеством незнакомых ей предметов. В растрёпанных тёмных волосах поблёскивала металлическая конструкция с линзами. Но интереснее того, его руки и шея по самую челюсть были черны от татуировок.

— Кто ты и зачем пришёл к нашему саэлу? — отчеканила она.

— Да брось, — отмахнулся тот. — Это вы укрылись в пещере, а не я вылез из-под земли. Сказать по правде, я тут невольный пленник. Снаружи так себе погодка.

Не различив при нём оружия, Эзхен заткнула клинок в ножны, смерила его взглядом сверху вниз.

— Эзхен, дочь асзена Саннозе, — протянула она руку и кивнула грубости его ладони. Кем бы он ни был, труда он не чурался. — Ты выглядишь странно.

— Хаэдан, — тот склонил голову, почтительно улыбнулся, и за его тонкими губами не было клыков. Эзхен скрестила на груди руки в напряжении. — Ну так я и не эйлэ.

Она прищурилась. На человека этот Хаэдан тоже не походил: скрывался тут, у подножия Сатхара, окруженный смертельной равниной. Про не-эйлэ Эзхен уже слышала, но не думала, что они выглядят вот так. Для отступника Света, поддавшегося жажде крови своего клинка, Хаэдан выглядел чересчур безобидным.

— Я лишь странник Путей в неведомых краях, — продолжил он. — Держу путь из хрустальных дворцов на вершинах скал к истокам Света.

— Ты спустился с Сатхара? — Эзхен начинала понимать. Его внешность могла быть обманчива, а слова таить недоступные ей смыслы. Но это лишь разжигало в её груди огонёк любопытства.

— И не с пустыми руками, — провёл он по своим татуировкам. — Скажи, грозная девушка-эйлэ, долго ли до лета?

На его лице было столько непосредственности при этих словах, что Эзхен рассмеялась в голос. Тотчас от её голоса с колонн вспорхнули и осветили сумрак маленькие трепещущие на потоках ветра твари, взмывая ввысь. Она проследила за ними, как за маленьким чудом, какие так редко видела в Пустоши. Те, словно осколки золотого металла, мерцали в нестройном полёте.

— Древнейшие эйлэ помнят вёсны, когда вьюги отступали, а солнце поднималось на локоть от горизонта, — сказала она. — Тогда Пустошь цвела, а снега бежали ручьями. Но все ныне живущие примут это за пустые сказки. Наша земля мертва, как наши боги.

— Значит, у меня нет шансов покинуть это место, — вздохнул Хаэдан. — Если, конечно, вы и ваш чудесный караван не нуждаетесь в чаровнике и знатоке магии Путей.

Эзхен замерла, по-новому взглянула на него. Услуги чаровников стоили немало, тем более на войне, когда в их силах было зачаровать оружие и доспех, подковы лошадей и колчаны. О магии Путей она знала меньше. Храмы были раскиданы по всей Пустоши, но их давно бросили жрецы, разрушила стихия, и стены могли послужить разве что укрытием для тварей.

— Мой отец ведёт войну, в которой каждый знаток чар на вес серебра, — проговорила она. — Я не могу решать за всех, но мне кажется, он позволит тебе путешествовать с нами.

Хаэдан согласно поднял уголки губ, и Эзхен движением головы предложила проследовать за ней.

— Скажи ему сам, — произнесла она, стараясь не звучать в приказном тоне. Смягчила свои слова приглушённым смешком. — Саннозе может показаться грозным, но сердце у него доброе. Он примет любую помощь.

Отец, каким она его знала до Клыка Молний, так бы и поступил. Эзхен не сомневалась в его великодушии перед брошенными и потерянными странниками метелей, которые к тому же сулили выгоду. Но она прикусила верхнюю губу от скребущего предчувствия, что теперь многое станет иначе. Они шли сквозь сумрак полога растений.

Эзхен понимала, что не может предугадать реакцию Саннозе, но вела Хаэдана к стоянке. Её пальцы невольно поднимались по парке к рукояти на поясе. Хоть она ни разу не победила отца на тренировке, ради защиты Хаэдана она обнажит клинок. Прикрыв веки, полагаясь лишь на шорох растений под мягкой подошвой, она прислушалась к себе. Может, это было эгоистично — защищать свою единственную надежду преодолеть снедающее её одиночество. Но дочь ли вождя упрекать в самолюбии.

— В Сатхаре мне говорили, что западные эйлэ просты нравом и жестоки, — протянул Хаэдан. — Думаю, это можно обернуть в свою пользу. Ты ведь не дашь меня в обиду?

Эзхен обернулась и серьёзно посмотрела на него, чувствуя за приоткрытыми губами сотни нерассказанных историй, а в широко открытых глазах потаённые знания.

— Всё, что случится с тобой, в моей ответственности, — произнесла она. — Да, Хаэдан. Я тебя защищу от опасностей Пустоши.

— Раз так… — усмехнулся тот. — Ты хороший друг.

Отчего-то ей казалось, что путь они продолжат вместе. Или же она так сильно хотела себе кого-то не из саэла, с кем могла бы поговорить. Ей был нужен друг всё это время, что она тяготилась потерянным прошлым. Отец выучил её сражению на мечах, отточил её мастерство во многих битвах, сделал не дочерью, но своей наследницей и драгоценностью. Они больше не были друзьями. Пришло время каждому принять свои роли. Недолго оставалось до того дня, как Саннозе найдёт мужа и для Эзхен, как сделал это для своих старших дочерей. И Эзхен надеялась как можно сильнее оттянуть этот миг.

Возвращаясь к саэлу, она то и дело искоса рассматривала Хаэдана, его неловкую походку и странно заострённые, тонкие черты лица, в контраст её узким раскосым глазам и широким скулам. Эзхен надеялась, что они останутся друзьями, несмотря на все препоны судьбы. Как бы ни решила Великая Богиня, сейчас сердце Эзхен с каждым шагом наполнялось светлым чувством.