Кружатся и взмывают в небо вечной ночи призрачные мотыльки с тонкими человеческими ручками, их полупрозрачные крылышки трепещут над синим пламенем Бездны. На поляне меж белых извитых деревьев с воздушными корнями, с голыми змеящимися ветвями стоят две фигуры. Девушка с неровно обрезанными волосами облачена в чешуйчатый доспех, наплечники щерятся переменчивыми формами, она сама сверкает точно сталь, на серой коже колышутся блики, отсветы пламени. Острые уши украшают серьги из клыков, трофеи безвозвратно оставленного прошлого.

— Запомни, Эзхен, — произносит мужчина перед ней, облачённый лишь в белое с пятном чёрной крови полотнище, — теперь у тебя нет оружия. Ты сама — оружие.

Девушка опускает взгляд на свои руки. Отныне она — сталь, обращённая в смертельный клинок чистая душа. Её ладони приходят в движение, пластичные формы доспеха переливаются, по серому металлу скользят блики синего огня, когда она обращает свои руки в серповидные лезвия. Мир Мёртвых вздрагивает, и летят к ночным небесам пузырьки воздуха.

— Нападай, — командует Лён, и она срывается в выпад.

Короткие белые волосы, тусклые в вечной темноте, открывают лицо, больше не выражающее эмоций. Спокойный взгляд раскосых узких глаз устремляется к противнику. Тот занимает стойку, поднимает перед собой ладони.

Она нападает броском ножа, и её лезвие отводит в сторону открытая ладонь. Напрасно Эзхен в первые их тренировки считала Лёна беззащитным. Ей следовало помнить, что, сражаясь с Ангором, он остановил голыми руками пикирующий на неё клинок. Эзхен пронеслась мимо, даже не задев его, прыгнула на древесный ствол. И оттолкнулась ногами, чтобы послать тело в новый прыжок.

Бездна замедляла её, давала больше времени для манёвра, но больше контроля. Ей предстояло свыкнуться со своим новым весом, с балансом собственного тела, научиться использовать податливость и изменчивость металла. Благо, Лён Иоз был превосходным учителем.

Он встретил её лицом к лицу, в последний момент ушёл из-под удара и перехватил её руку выше локтя, где не было лезвия. Эзхен швырнули в траву, она кувырнулась и подлетела над землёй. Успела изменить форму, но всё же срезала травинки. Те воспарили следом за ней. И призрачные феи ринулись прочь, когда она ударилась спиной о ствол дерева.

Лён стоял перед ней, не опуская ладоней. Только что был неподвижен, и уже сорвался с места, в пару шагов пересёк поляну. Эзхен схватила руками дерево, подтягивая тело и пытаясь отразить удар ногами. По её лодыжке прокатился звон: Лён бил ребром ладони так, что порой она была уверена: ему удастся сломать её сталь. Она ударила его в солнечное сплетение другой ногой, едва пониже зияющей раны в груди, закрытой пропитанной кровью тканью. Эзхен вложила всю силу в удар, но тут же осознала, что зря. Её оторвало от дерева, пронесло над поляной. Лён даже не коснулся её, но каким-то образом перенаправил силу удара так, что нога ушла в молоко, а её крутануло и распластало на траве.

Поднимаясь, Эзхен раздражённо поморщилась. Помнила, что часто так делала при жизни. Лён опустил ладони, выдохнул мелкие пузырьки, хоть не дышал уже очень и очень давно.

— Предстоит ещё много работы, — огласил он итог.

— Завались, знаю. — Вскочила Эзхен. — Когда-нибудь я тебя задену.

— Мы без устали тренируемся уже долго, так что это непременно случится, — улыбнулся тот. Лён улыбался немного бесцветно, оттого ли, что его кожу испещряла сетка прозрачных чешуек, а светлые волосы паутиной на ветру поднимали течения Бездны. — Но ты нужна ему, и мой долг — сделать тебя сильнее, клинок в руках бога.

— Бога? — фыркнула та. — Ну-ну. Его с мечом научил обращаться Кречет. Он, конечно, много палок в жизни держал, но ни одна не была мечом.

На её взъерошенные волосы села фея, и Эзхен смахнула ту, мотая головой: от их сияния и звона не было покоя. Хотя, казалось, среди мёртвых должна царить тишина. Запрокинув голову к источнику беспокойства, она увидела белое брюхо мурены, расположившейся в кронах.

— Не нравится мне в Иллантайне.

— Точнее, в его отражении, — поправил Лён, сделал ладонями волну. — Зеркальном отражении мира живых...

Эзхен подняла ушки, расслышав что-то в течении Бездны. Голос, что просил её подняться с глубины.

— Мне пора, — произнесла она. — Похоже, у него опять неприятности.

И, проваливаясь внутрь себя, Эзхен ощутила холодок ветра на стали, открыла глаза навстречу солнечному свету. Оценила обстановку. Кет обнажил меч перед кучкой вооружённых людей и, похоже, опять не хотел прибегать к своей магии, раз позвал её.

— Эзхен, выручай, — в его голосе она расслышала нервные нотки.

Закатив глаза, Эзхен подчинилась текучести металла, коснулась земли, поднимаясь из собственной изменчивой формы. В последнее время Кет, это названное богом недоразумение, пролило немало крови. Она с жадностью пила струйки тёплой жизни, стекающие по клинку, чтобы земля и Бездна не получили новые души. Чтобы Лорем-тюремщик не приумножил несмертное воинство, а у неё были силы противостоять богам.

Люди перед ними отшатнулись при виде стальной девушки-эйлэ, и Эзхен показала клыки, приумножая замешательство и страх, срываясь в выпад. С серпами лезвий в стекающей крови она возвращается в ножны, пока Кет добивает обычным оружием оставшихся. Что ж, сегодня Лорем потеряет ещё несколько душ, а их отряд охотников на богов, который, видимо, занят разборками в подворотне очередного дрянного городка, получит чуть более усиленный клинок. Сделав свою грязную работу, Эзхен погружается в себя, чтобы ощутить пузырьки воздуха в волосах, и смыкающуюся вокруг тьму Бездны.

Она снова стоит на поляне меж бледных деревьев, а её учитель ждёт на плоском камне, занятый игрой с феями. Мёртвые бабочки с тонкими человеческими тельцами, длинными ручками, объятые голубым сиянием, порхают над ним. Она наблюдает, как те садятся на его плечи, а их крылышки озаряют почти живую, такую прозрачно-грустную улыбку на лице Лёна, что Эзхен замирает.

Может, они и нужны здесь, среди теней и хладного пламени мира мёртвых, эти беспокойные полупрозрачные мотыльки. Может, Эзхен и сама порой нуждается в их путеводных огоньках, отстранённой и беспамятной игре среди вечной тьмы. Она садится в траву, чувствуя, как в стали мерцают искры чужих душ, и в медлительном спокойствии спящего великана дышит и ворочается Бездна.