Выходя на улицу, Вергилий еле-заметно кривит губы и морщит нос. Смрад и гниль преследуют его везде: не только в грязных подворотнях окраин, но и на главной площади, в стенах колледжа, в зале оперного театра, куда он часто приходит с родителями. Легче становится только в своей комнате, в полной изоляции от внешнего мира.
Вергилию кажется, что смердят сами человеческие души. Со своими бледными жирными лицами люди на улицах, в магазинах и офисах напоминают ему белых червей, копошащихся в отравленной демоническим ядом туше города. Антисептик в кармане, перчатки на руках и водолазки под горло плохо помогают оградиться от бесконечной черной грязи, хлюпающей под ногами, стекающей по стенам и пачкающей пальцы рук, протянутых для рукопожатий.
Дома Вергилий разворачивает кресло спинкой к окнам, переставляет стол, щурит глаза, пока задергивает плотные шторы. Его не слепит свет фонаря среди густой тьмы осенней ночи — Вергилия почти физически тошнит от вида на исполинский крылатый силуэт Сильвер-Сакс.
Башня напоминает ему стервятника, который кормится медленно разлагающимся трупом Лимбо-Сити.