Самайн приходил в Риверру морозным ветром и первым инеем. Самайн приводил за собой тех, кого никогда не встречали на улицах города… или, быть может, они приводили его.

Ходило поверие, что как бы они ни пытались выдавать себя за людей, тех, кого приводит с собой Самайн, легко отличить в толпе: они держатся вдали от высоких костров на площади, их выдаёт одежда прошедших десятилетий, поскольку они давно потеряли счёт времени, а если понаблюдать за бездомными животными, можно заметить, как те опасливо и настороженно глядят на них и как грязная свалявшаяся шерсть старых псов становится дыбом на загривках.

Родители молодых девушек и юношей, отпуская их на гуляния по случаю праздника, строго-настрого запрещали общаться с незнакомцами в этот день и брали со своих отпрысков слово, что те не поведутся на их сладкие, как патока, речи. Считалось, что те, кого приводит с собой Самайн, очаровывали одиноких молодых людей, обещая им показать любовь, соблазняли невинных, а когда близился рассвет, исчезали, забирая с собой. Тех, кто уходил за ними, больше никогда не видели живыми.

Как это неизбежно случается, с течением лет поверия превратились в страшные истории для рассказа в канун Дня Всех Святых, но Зарксис помнил те времена, когда суеверный страх был жив в умах простых горожан.

Отец, давно покойный ныне, всегда говорил, что причина всякого суеверия — в недостатке знаний. И не было ни единого повода не верить его словам. Однако, в город на празднество юного Кевина и его старших сестёр отец не отпускал, пусть и не из опасений за них, а по более веским причинам — ему не хотелось, чтобы его дети тратили своё время на «пустую блажь».

Герцог Барма напоминал Брейку отца. Пожалуй, это могло бы звучать несколько более сентиментально для тех, кто не имел дела ни с одним из этих двоих. Но интонации голоса, фразы, полные фальшивой заботы, и это чёртово «Кевин», произносимое с нарочитой мягкостью, с какой никогда не обращаются к тем, кого считают равными, не пробуждали светлой ностальгии. Барма во всём походил на его отца. До тошноты.

— Что за затея пришла в твою голову на этот раз?

Барма, вольготно расположившийся в своём любимом кресле-качалке, вытянув сложенные вместе ноги в остроносых туфлях, напоминал хищника из семейства кошачьих: даже из-под расслабленно прикрытых век за Брейком неотрывно наблюдал взгляд внимательных тёмных глаз.

— Я всего лишь выполняю просьбу леди Шерон. Принцесса заскучала в своей башне, и я, как благородный рыцарь, не могу оставаться в стороне, — Зарксис развёл руками, даже не стараясь скрыть ехидство в голосе.

— И что ты собираешься делать в городе? — скучающе спросил Барма.

— Веселиться, — легкомысленно ответил Брейк. — Как и велят традиции, стоит соблюдать их хотя бы время от времени. Заодно погляжу, как изменилась Риверра.

— Только прошу тебя, Кевин, постарайся на сей раз обойтись без лишних сантиментов, — устало и очень по-отцовски усмехнулся герцог.

— Не замечал за собой подобной склонности, — Брейк ухмыльнулся в ответ, обнажая один из острых клыков.

— Ну-ну, — продолжал насмехаться Барма, качая головой, — не надо притворяться, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. В тебе слишком много человеческого, как бы усердно ты ни изображал обратное.

Зарксис молча проглотил колкость, ощутив, как их разговор свернул в опасное русло. Для Бармы оставить за собой последнее слово всегда было важнее, чем ткнуть оппонента в его слабости и с наслаждением повозить лицом, а потому, к его чести, герцог умел вовремя заткнуться.

Брейку хотелось сохранить в своей душе хоть один укромный закоулок, куда не забрался бы излишне длинный нос Бармы. Конечно же всё, обнаруженное им, Руфус извлекал на свет и всячески высмеивал. Так произошло и с привязанностью Зарксиса к Гилберту — мальчишке, чья искренность зажгла в его душе яркую искорку, разжечь какую со времён, когда она ещё не была подёрнута тьмой, удалось лишь Шерон, его милой названной сестрице.

Зарксису хотелось видеть, как он взрослеет, превращаясь из миловидного отрока в прекрасного юношу (он был уверен, что Гилберт вырастет неописуемым красавцем, покорителем девичьих сердец), хотелось быть тем, кто окажется рядом и подхватит, когда он будет падать, и кто разделит счастливые моменты без малейшей зависти.

Но единственное, что он мог — наблюдать со стороны, не показывая своё истинное обличие. Зарксис прилетал к поместью Найтреев летучей мышью и бился крыльями в окно на втором этаже, в котором горел тусклый свет свечи. Гилберт угощал его сладкими фруктами и иногда не жалел собственной крови, которую сцеживал по капле на дольку персика или груши. Кровь впитывалась в фруктовую мякоть, смешивалась с соком, а в конце трапезы Зарксис непременно зализывал тонкие порезы на пальцах мальчишки. Ради этого он сбегал от своих во время охоты.

Пронюхав об этом, Барма устроил Брейку то, что назвал «серьёзным разговором на правах наставника» и подал под соусом заботы.

— Мой дорогой, — говорил он, будто выплёвывая эти слова, — люди недолговечны. Единственный способ избежать боли — держаться от них подальше. Сейчас он совсем ребёнок и тебе кажется, что у вас много времени, но что эти несколько десятков лет в масштабе вечности?

Как ни прискорбно было, скрипя зубами, признать это, но на этот раз горе-герцог говорил горькую правду. Стоило избавиться от своей привязанности, пока она не проросла корнями ещё глубже в сердце. На тот момент Гилберту уже стукнуло пятнадцать — он сам поделился этим с пригревшейся в его ладонях летучей мышью, и Брейк пожалел, что не может даже задать вопрос, почему он проводит свой день рождения в комнате и в одиночестве. Сколько лет Гилберту исполнилось теперь — Брейк не знал, поскольку забывал считать года, да и без толку это.

По широкой парадной лестнице в гостиную чинно спускалась леди Шерон, облачённая в белоснежное платье, расшитое кроваво-красными узорами из мелкого бисера. Даже тонкое рубиновое колье на ней выглядело, словно кровоподтёк на её бледной изящной шее.

— Тебе нравится, братец? — нараспев протянула Шерон, взявшись за руку Зарксиса и, спорхнув с нижней ступени, покружившись, словно в танце.

— Ты прекрасна, моя милая сестрица, — согласился Зарксис с искренней улыбкой, покружив девочку вокруг себя, словно фарфоровую статуэтку балерины на её любимой шкатулке. — Это ведь то самое платье, что ты так долго шила сама?

— Не будете ли вы двое слишком сильно выделяться среди городских жителей? — вновь подал голос Барма, напоминая о своём присутствии и заставляя Брейка молча кинуть злой взгляд из-под пепельной чёлки.

— Да, это оно, — просияла Шерон, явно довольная похвалой, которую не омрачили даже слова герцога. — Но ведь в том и суть Самайна, если не считать веселья. Сегодня каждый стремится нарядиться. Смертные считают, что таким образом мы, мёртвые, примем их за своих. Поэтому сегодня я — призрак прекрасной юной девы.

— Пойдём, миледи, — произнёс Брейк, испытывая некую гордость за эту бойкую маленькую барышню — свою названную сестру. — Сегодня у нас есть все шансы стать королём и королевой этого Самайна.

***

— Винсент, я уже сказал, что не собираюсь никуда идти.

Гилберт со вздохом откинулся на спинку дивана, запрокинув голову и уставившись в потолок, праздно наблюдая за пляшущими отблесками пламени единственной свечи и щёлкая крышкой серебряного портсигара с выгравированными на нём инициалами на фоне фамильной эмблемы Найтреев. Выхватив зубами сигарету прямо из него, Гилберт чиркнул спичкой у самого её кончика, прекрасно зная, что его брат терпеть не может запах табака.

— Нет, Гил, не надейся, что я позволю тебе киснуть дома в ночь Самайна.

Винсент поморщил нос, когда в него ударил ненавистный горький и терпкий аромат, и помахал перед собой ладонью, разгоняя облако сигаретного дыма, но самоотверженно продолжил стоять на своём и маячить на периферии взора Гилберта, даже не сдвинувшись с места. Гилберт затянулся покрепче и закрыл глаза, словно надеясь, что к моменту, когда он откроет их снова, Винс, весь облачённый в чёрный бархат, не считая белых перчаток, исчезнет, словно по волшебству.

— Ты ведь не оставишь меня в покое, да? — Гилберт со вздохом выпрямился на диване, подняв на брата взгляд исподлобья.

— Не-а, — самодовольно хмыкнул Винсент.

Пока брат, стоя перед высоким зеркалом, наносил себе на лицо багровый грим, напоминающий разводы крови, Гилберт, стоя позади него, накинул привычный плащ и надел любимую чёрную шляпу с широкими полями, поглядев на своё отражение из-за его плеча.

— Так дело не пойдёт, — Винсент повернулся к нему, по-кошачьи сощурив глаза и растянув губы, художественно перепачканные краской, в широкой улыбке, что создавало весьма жутковатый видок. — Сегодня я буду вампиром, а что же ты? Собрался на праздник прямо так, без костюма?

— Будем считать, что у меня костюм охотника на вампиров, — усмехнулся Гилберт, которому очень не хотелось тратить время на поиск чего-то более экстравагантного, соответствующего облику младшего брата.

Во взгляде и выражении лица Винсента читалось желание возразить, но в то же время, пропускать самый разгар праздника он точно не желал. Мазнув пальцами по щеке брата, он оставил на ней «кровавую» полосу, и с усмешкой кивнул в сторону двери, приглашая к выходу. Гилберт, хмурясь, попытался стереть оставшийся след ладонью, но, судя по всему, лишь сильнее размазал его по лицу.

— И для чего тебе всё это, если не секрет? — поинтересовался Гилберт, моментально вновь закуривая, едва лишь оказавшись на крыльце вслед за братом.

Он не считал себя заядлым курильщиком, но именно сейчас было необходимостью перекатывать сигарету в пальцах и сминать её губами, практически жуя, глотать её едкий дым и выдыхать через нос, чтобы подольше сохранить горькое табачное послевкусие. Заодно хотелось лишний раз послужить раздражителем для Винсента, и Гилберт мысленно поражался самому себе — в какой момент он научился делать что-либо назло?

— В смысле, ты выбрал не слишком удачную компанию для празднества, — поспешно и немного нервно пояснил он.

— Да брось, — Винсент махнул рукой в сторону брата, заодно отмахиваясь от надоедливого дыма, лезущего в лицо с порывами ветра, и поспешил переместиться по другую его руку. — Сколько там лет прошло с пропажи твоей подруги? Десять или девять? Пора отказаться от дня скорби и научиться радоваться празднику.

Гилберт закашлялся дымом и, зашипев, выпустил из пальцев сигарету — огонёк, как-то незаметно подобравшись, прожёг ткань его перчатки, слегка опалив пальцы. Винсент как всегда бесцеремонно забрался глубже, чем он готов был впустить его сам, попутно разбередив то, что давно заросло кровяной корочкой. Гилберт как всегда оказался не готов.

— Ты ведь не отстанешь, да? — обречённо вздохнул Гилберт.

— Дай Самайну шанс, Гил, — голос Винсента напоминал густой тягучий мёд, но в глазах плясали черти, словно круглогодично отмечающие Самайн в разноцветных омутах.

— Но только один, — выставил своё условие Гилберт.

Дело оставалось за малым — перетерпеть этот вечер, не умерев со скуки посреди площади, полной народа. Брата, разумеется, обступила толпа барышень, стоило ему появиться на празднестве в разгар гуляний, выясняя, кому Винсент должен подарить первый танец сегодня — ведьме, фэйри или прекрасной демонице.

— Вы, миледи, должно быть, тот самый вид демоницы, что лишает сна невинных юношей, готовых отдать душу взамен вашей любви? — вопрошал Винсент, целуя руку зардевшейся девице.

Гилберт усмехнулся куда-то в воротник плаща, прекрасно зная, что в конце вечера каждая из этих прелестниц останется ни с чем. Покуда барышни похитили у него брата, старший Найтрей скучающе изучал площадь.

Взгляд пал на единственное белое пятно среди множества тёмных. Девушка, скорее даже девочка, вся в белом, словно из-под венца, ступала, будто плыла среди толпы. И кажется, горожане расступались перед этой величественной осанкой, пропуская её к центру. Будто среди ряженых в этот Самайн Риверру вдруг посетил настоящий призрак.

Её спутник привлекал не меньше внимания в своей чёрной шляпе цилиндре, по полям украшенной искусственными фиолетовыми и белыми цветами, перьями и какими ещё диковинами — не разберёшь. За плечами его развевался чёрный же плащ-мантия с фиолетовым подбоем. С некоторым удивлением, Гилберт узнал в юноше… Зарксиса. Глазам не поверил, присмотрелся — а и правда он. Точно такой, каким его и запомнил в их единственную встречу. Сколько Гилберт ни искал его по улицам города — безрезультатно. А тут надо же — сам на праздник явился!

— Это не местные, — Гилберт вздрогнул от голоса брата, появившегося за спиной, как чёрт из табакерки, и тут же потащившего его за локоть куда-то в сторону. И как только сбежал от своих ухажёрок? — Кажется, из знати.

— Ты их знаешь? — изумился Гилберт, уставившись во все глаза на младшего, лишь изредка кидая взгляд на парочку, благо, потерять их в толпе городских было тяжело.

— Нет, — пожал плечами Винсент. — Но ты присмотрись повнимательнее. Семья явно зажиточная, а простолюдины так не держатся.

— Может, знаешь, откуда они? — Гилберт от нетерпения притопывал ногой на месте в такт звучащей музыке.

— Положись на меня, — гордо улыбнулся Винсент. — До конца вечера я всё разузнаю.

***

В зареве костра плясали тени демонов и ведьм, искажаясь в своём инфернальном танце, и оттого становясь словно настоящими, проникая в истончившуюся реальность и обретая жизнь, отделяясь от своих носителей — беззаботных ряженых, городской молодёжи, разодетой в костюмы нечисти. Уличный оркестр, обряженный чертями, играл какую-то колдовскую мелодию. Гипнотизируя, она затягивала в общую пляску всё новые лица, мелькающие у костра, словно то и взаправду играли черти, завлекая беззаботных людишек в Ад.

На главной площади, озарённой пламенем и многочисленными огоньками причудливых тыквенных ламп, было светло, словно средь бела дня. Она стояла, со всех сторон окружённая темнотой, как непроглядной стеной.

Зарксис посильнее надвинул поля цилиндра на лоб, чтобы свет огня не слепил до боли его единственный глаз. Во тьме он обладал поразительной зоркостью взгляда, но при свете терял все чудесные свойства своего зрения и не видел дальше своего носа, становясь полуслеп.

— Потанцуй со мной, братец! — Шерон потянула его в круговерть из ярких пятен, в которые смазывались для Зарксиса танцующие пары.

— Ты ведь помнишь, что я совсем не знаю танцев? — вздохнул Брейк, прекрасно знающий, что Шерон не заботят подобные мелочи.

Он имел склонность несколько преуменьшать свои способности. Зарксис знал множество танцев — спасибо воспитанию в доме отца, он взрослел во времена, когда не уметь танцевать считалось моветоном — но попросту ненавидел применять свои знания на практике.

Вся площадь сливалась в цветастое месиво, разводы ярких пятен, ложащихся друг на друга, и музыка, мешаясь с голосами, превращались в один сплошной фоновый шум. Кружа Шерон в танце, Зарксис лишь успевал выхватывать взглядом какие-то фрагменты: влюблённую пару подростков, кормящих друг друга яблоками в карамели, кучку пугливой детворы, толпящейся у края площади, тараща любопытные глазёнки, румяных толстых торговок, готовящих свои лавки. От мельтешения пламени делалось больно глазам.

Взгляд упал на юношу в длинном чёрном плаще и шляпе, из-под которой топорщились смоляные вихры. С первого взгляда он показался Зарксису смутно знакомым, но где бы мог его повстречать — припомнить не удавалось. На второй раз, отыскав парня взглядом в толпе уже специально, Брейк отметил, что он прекрасно сложен: достаточно высок ростом, строен талией и широкоплеч. Но на третий уже не обнаружил его на месте.

— Ты утомила меня, принцесса, — усмехнулся Брейк и отпустил тонкую ладошку в белой кружевной перчатке, напоследок галантно поклонившись и коснувшись губами костяшек девичьих пальчиков через тонкую прозрачную ткань.

— Прекрати врать, Заркс, — хихикнула Шерон, игриво прижимая к губам кончики своих пальцев. — Я не такой тиран, чтобы весь праздник продержать тебя подле своей юбки. Если ты хочешь потанцевать с кем-то другим, например с господином в чёрном, я не буду возражать.

Зарксис изумлённо вздёрнул бровь, воззрившись на обманчиво юное создание, невинное как ангел и хитрое, как сам дьявол, но Шерон спешно упорхнула в толпу. Вопреки её словам, танцевать ему не хотелось, потому он направился в сторону кондитерских лавок, подальше от костра, попутно надеясь высмотреть в толпе черноволосого незнакомца.

Отсюда Брейк мог заодно приглядывать за Шерон — её стройную невысокую фигурку было достаточно легко выделить среди толпы благодаря пышному белоснежному платью. Одной ей скучать пришлось недолго, довольно скоро она нашла нового партнёра для танца — некоего юношу, чьи волосы спадали на плечи золотой копной. Судя по богатству наряда, он был не из простолюдинов.

В каком-нибудь полуметре от Зарксиса раздался громкий звук, похожий на выстрел или взрыв, и раньше, чем он успел бы понять, что произошло, откуда-то из-под ног густой серой струйкой повалил дым. В ушах звенело с такой страшной силой, что Брейк не разбирал слов торговки, у чьей лавки он остановился. Женщина пронзительно голосила, потрясая в воздухе увесистым кулаком, пока толпа мальчишек, заливаясь смехом, спешила скрыться в темноте улиц.

Площадь перед взором Зарксиса ходила ходуном, а запах пороха плотно, словно вата, забивался в ноздри. Все его органы чувств ныли от напряжения и будто чесались изнутри. Едва оперевшись ладонью о краешек лавки, он не рассчитал силы и прилавок опасно накренился. Брейк, будто опомнившись, удержал его от падения, подставив колено, но часть товара оказалась на сырой земле, покрытой редкой пожелтевшей травой. Торговка, продолжавшая посылать проклятия вслед скрывшимся где-то за углом мальчишкам, резко замолкла и повернулась было, чтобы обратить свой гнев уже на Зарксиса, но тотчас же свирепое выражение лица сменилось приветливой улыбкой.

— Ох, господин Найтрей! Какая честь видеть вас здесь!

Зарксис почти перестал что-либо понимать, но из-за плеча в эту же минуту послышался приятный мужской голос, будто слегка взволнованный.

— Это мой друг, мэм! Прошу простить его, если он причинил вам неудобства. Этого хватит за ущерб?

Рядом с Зарксисом стоял тот самый господин в чёрном. Уголки слегка пухловатых чувственных губ были приподняты в улыбке, образовывая идеальный полумесяц. Зарксис подметил нежные черты его лица. Он протягивал торговке горстку монет — Брейк не сумел навскидку определить, сколько их, но судя по тому, как женщина рассыпалась в благодарностях, компенсации ей хватило с лихвой.

— Ты не помнишь меня, Зарксис? — отойдя в сторону, юноша снял шляпу, выпуская на свободу буйство чёрных волн и являя Брейку свои большие янтарные глаза. — Ах, о чём я, конечно не помнишь. Однажды ты спас меня из леса, когда я заблудился и ранил ногу. Меня зовут…

— Гилберт Найтрей. Конечно же я помню тебя, храбрый мальчик.

Зарксис испытал внутреннее удовлетворение, разлившееся странным тёплым чувством в груди, когда Гилберт слегка зарделся после этих слов, окончательно становясь в его глазах из загадочного рокового незнакомца самим собой, каким сохранился в памяти.

— Ты очень изменился, Гилберт. Стал настоящим красавцем.

— А ты будто бы совершенно не изменился, точно такой же, каким я запомнил, — Зарксис внутренне напрягся после слов Гилберта, но тут же выдохнул, когда он сменил тему, как ни в чём ни бывало. — Я не ожидал увидеть тебя здесь.

— Младшая сестрёнка настояла, — Брейк вновь скользнул взглядом в сторону Шерон и губы его тронула слабая улыбка, — очень хотела попасть на праздник.

— Надо же, у нас есть кое что общее, — хмыкнул Гилберт, а в ответ на вопросительный взгляд Брейка, пояснил. — Меня сюда вытащил младший брат. А теперь они, кажется, танцуют вместе.

— Раз уж нас благополучно забыли, то… на танец, конечно, приглашать не стану, не обессудь, но может быть, прогуляемся вместе?